Холли Блэк - Холодный город Страница 3

– Тана, пожалуйста! Моя дорогая девочка, ты же знаешь, я не сделаю тебе ничего плохого. Я люблю тебя больше всего на свете. Папа не понимает, что мне уже лучше. Он мне не верит, и я его боюсь! Тана, он хочет, чтобы я осталась тут навсегда. Он никогда меня не выпустит. Он всегда хотел контролировать меня, боялся, что я слишком независимая. Пожалуйста, Тана, прошу тебя! Тут так темно! По мне кто-то ползает, а ты же знаешь, как я боюсь пауков. Милая, родная, помоги мне. Я знаю, тебе страшно, но если ты меня выпустишь, мы всегда будем вместе: ты, я и Перл. Будем гулять в парке, есть мороженое и кормить белочек. Будем копать червей в саду. Все будет хорошо. Ты ведь принесешь ключ, правда? Принеси ключ. Пожалуйста, принеси ключ. Пожалуйста, Тана, прошу тебя. Принеси ключ. Принеси ключ!

Тана сидела у двери в подвал, заткнув пальцами уши. По лицу текли слезы, она плакала и не могла остановиться. Малышка Перл нетвердыми шагами подходила к ней и тоже плакала. Они плакали, когда ели хлопья, когда смотрели мультики и когда засыпали, обнявшись, в кроватке Таны.

– Пусть она замолчит, – говорила Перл, но Тана ничего не могла сделать.

Ночью отец надевал тяжелые рабочие ботинки и кольчужные перчатки, которыми повара пользуются, когда открывают устрицы, и относил матери еду. Тогда Перл и Тана плакали сильнее всего. Они боялись, что он тоже заболеет. Отец объяснил, что заразиться можно только от вампира, а мама все еще человек. Он говорил, что ее жажда крови почти не отличается от желания грызть мел, которое иногда испытывают беременные женщины. Он говорил, что все будет в порядке, если мама не получит то, чего она хочет, и если Тана и Перл будут вести себя как обычно и никому ничего не расскажут. Ни учителям, ни друзьям, ни даже дедушке с бабушкой. Потому что никто не поймет.

Он говорил спокойно и разумно. Но потом уходил в другую комнату и выпивал полбутылки виски. А крики все не смолкали.

Прошло тридцать четыре дня, прежде чем Тана не выдержала и пообещала матери, что поможет ей выбраться. И тридцать семь, прежде чем сумела вытащить ключи из заднего кармана рабочих штанов отца. Когда он ушел на работу, Тана открыла замки. Один за другим.

В подвале стоял сырой запах земли и плесени. Она начала спускаться по скрипучей деревянной лестнице. Мать перестала кричать сразу, как только открылась дверь. Было так тихо, что шаги Таны казались оглушительно громкими. Она замерла на последней ступеньке.

И тут что-то сбило ее с ног.

Тана хорошо помнила, как зубы обожгли кожу. Челюсти матери еще не полностью превратились в вампирские, но клыки все равно пронзили плоть как два шипа, как жвала огромного паука. Потом губы мягко коснулись раны, опять стало больно, и Тане показалось, будто жизнь стремительно покидает ее.

Тана отбивалась, кричала и плакала, пиналась и царапалась. Это только заставило мать вцепиться крепче, разрывая плоть на внутренней стороне предплечья. Кровь брызнула, как струя из водяного пистолета.

Это случилось семь лет назад. Врачи сказали отцу, что воспоминания со временем станут не такими яркими, а огромный уродливый шрам на руке побледнеет, но и то и другое оказалось неправдой.

Глава 3

Смерть – это увядание цветка, который мог бы принести плод.

Глаза Эйдана были широко раскрыты и полны страха. Он пытался разорвать шнуры и что-то сказать сквозь скотч. Тана не могла разобрать слов, но, очевидно, он умолял развязать его, не оставлять тут. Она была готова поспорить – сейчас он раскаивался в том, что забыл о ее дне рождения. И в том, что написал ей в Твиттере о том, что бросает ее. И уж точно раскаивался в том, что наговорил этой ночью. Тана едва не засмеялась снова, но справилась с подступающей истерикой.

Подцепив скотч ногтями, Тана принялась осторожно его отклеивать. Эйдан скривился, быстро заморгал светло-карими глазами. Звон цепей на другом конце комнаты заставил ее остановиться и поднять глаза.

Это был вампир. Он пытался вырваться из ошейника, мотал головой и пристально смотрел на нее, как будто хотел сказать что-то важное. Когда-то он был симпатичным и даже сейчас сохранил некоторую привлекательность. Полные губы, острые скулы и округлый подбородок. Грязные черные волосы спутались в колтуны. Перехватив взгляд Таны, он пнул кровать, так что та издала низкий гул, и снова потряс головой.

Ну да, конечно, она бросит Эйдана тут только потому, что симпатичный вампир не хочет остаться без обеда.

– Перестань, – сказала Тана, от страха громче, чем собиралась. Нужно перелезть через кровать, добраться до окна, убрать мешки… Тогда он сгорит: почернеет, рассыплется искрами, как умирающая звезда. Она никогда не видела этого вблизи, только на Ютубе. При мысли о том, что придется убить кого-то связанного, с кляпом во рту, и смотреть, как он будет умирать, ей стало нехорошо. Она не была уверена, что сможет это сделать.

«Глупая. Глупая. Глупая», – твердило ее сердце.

Тана снова повернулась к Эйдану, но теперь руки у нее дрожали.

– Тихо, ладно?

Когда он кивнул, она быстрым движением сорвала скотч.

– Ой, – сказал Эйдан. И рванулся к ней.

В этот момент Тана тянулась к шнуру, которым было привязано его запястье. Он застал ее врасплох, она отшатнулась, потеряла равновесие и, вскрикнув, упала на кучу курток. Тупые клыки скользнули по ее руке рядом со шрамом.

Эйдан пытался ее укусить. Эйдан заразился.

А она шумела так, что все вампиры в доме наверняка проснулись.

– Скотина, – сказала она, защищаясь гневом от нарастающей паники. Заставив себя подняться на ноги, она изо всех сил толкнула Эйдана в плечо. Тот зашипел от боли, а потом улыбнулся кривой застенчивой улыбкой, которой пользовался всегда, когда его ловили на том, чего не стоило делать.

– Прости. Я… я не хотел, я просто… Я просто лежал тут все это время и думал о крови…

Тана вздрогнула. На его гладкой шее не было видно никаких отметин, но его могли укусить куда угодно.

Пожалуйста, Тана, прошу тебя.

Она никогда не рассказывала Эйдану о своей матери, но он знал. Все в школе знали. И он видел шрам – бесформенный блестящий рубец с лиловыми краями. Она рассказывала ему, какие ощущения испытывала иногда – как будто осколок льда застыл в кости под шрамом.

– Если бы ты дала мне выпить немножко… – начал Эйдан.

– То ты бы умер, идиот! И стал бы вампиром.

Тане захотелось ударить его еще раз, но она заставила себя сесть на корточки и стала рыться в куче одежды, пока не нашла сумку с ключами.

– Когда мы выберемся отсюда, ты будешь просить прощения, как никогда в жизни не просил.

Вампир опять пнул кровать, его цепи зазвенели. Тана подняла взгляд. Он посмотрел на нее, на дверь, снова на нее. И широко раскрыл мрачные нетерпеливые глаза.

Теперь она поняла. Что-то приближалось. Кто-то слышал, как она упала. Тана прошла по разбросанной одежде к комоду и придвинула его к двери. По спине струился холодный пот, и Тана задумалась, сколько она еще выдержит, прежде чем сдастся, прежде чем желание спрятаться и свернуться калачиком полностью не завладеет ею.

Она снова посмотрела на парня с красными глазами. Интересно, не был ли он несколько часов назад среди тех ребят, которые пили пиво, смеялись и танцевали в гостиной? Она его не узнавала, но это ничего не значило. Там были и те, кого она не знала и вряд ли вспомнила бы потом – из Конвея или Мередита. Может быть, еще вчера он был человеком. А может быть, он уже лет сто как перестал им быть. Неважно, все равно сейчас он чудовище.

Тана взяла с комода кубок, который отец Лэнса когда-то получил за победу в хоккейном матче. Взвесив его в руке, она направилась к углу, где сидел прикованный вампир. Сердце у нее колотилось, как ставни в ураган.

– Я собираюсь вытащить кляп. И если ты попытаешься укусить меня или схватить, или еще что-то, я врежу тебе этой штукой. Так сильно, как только смогу, и столько раз, сколько будет нужно. Ясно?

Он кивнул, глядя на нее красными глазами.

Тана коснулась его шеи в поисках узла, державшего кляп. Кожа была белая, как воск, и прохладная на ощупь. Она никогда еще не была так близко от вампира и не представляла, на что это похоже – находиться рядом с существом, которое не дышит и может застыть, как статуя. Его грудная клетка не двигалась. Руки Таны задрожали.

Ей показалось, что она слышит в глубине дома скрип, будто где-то открылась дверь. Тана стала быстрее развязывать узлы, хотя делать это приходилось одной рукой. Она очень пожалела, что не захватила с кухни нож. Он бы пригодился гораздо больше, чем позолоченный оловянный кубок.

– Слушай, мне жаль, что так вышло, – донесся голос Эйдана с кровати. – Я плохо соображаю, правда. Но это не повторится! И я бы никогда не причинил тебе вреда…

– Ты не очень похож на человека, способного справиться с искушением, – сказала Тана.