Вероника Кузнецова - Старая легенда Страница 37

— Я ей скажу, — пообещал Медас, вставая. — Пойду, а то меня там заждались. Госпожа Васар приедет часа через три. Я к вам ещё загляну до её приезда.

Навестите господина Вандесароса, Медас, — попросил Гонкур. — Передайте от меня привет, а потом зайдите ко мне и скажите, как он себя чувствует.

— Будет исполнено.

Медас исчез, сделав очень выразительный жест рукой. Гонкур не совсем понял, что он выражал, но не стал гадать и решил, что это знак ободрения.

Как прошло время до приезда госпожи Васар, молодой человек не помнил. Его мозг погрузился в странное оцепенение и лишь смутно отмечал приступы беспричинного страха у Чорады, приход Медаса, сообщившего, что господину Вандесаросу значительно лучше, шёпот госпожи Кенидес, спрашивающей о состоянии больной. В чувство его привёл звук чьих-то стремительных шагов и умоляющий голос хозяйки дома. Гонкур взглянул на впавшую в сонное забытьё Чораду и с тревогой обернулся к двери.

Мать девочки вошла очень решительно, не слушая увещеваний госпожи Кенидес и отбиваясь от вцепившейся в неё Ренаты. Было похоже, что разум покинул её. Предчувствуя недоброе, Гонкур преградил ей путь.

— Госпожа Васар, успокойтесь и, пожалуйста, тише, — твёрдо сказал он. — Вашу дочь легко напугать…

— Пустите меня! — закричала глухая ко всем доводам мать, отталкивая молодого человека. — Моя дочь!

От шума Чорада очнулась и соскочила с кровати. Гонкур хотел силой удержать женщину, но отлетел к стене, осознав, что для материнской любви, даже если эта любовь губительна, нет преград. Рыдая, госпожа Васар кинулась к дочери, но девочка с воплем отскочила к окну и, разбив стекло, бросилась вниз.

В глазах Гонкура поплыла красная пелена. Сквозь звон в ушах он услышал многоголосый крик. Опомнился он только внизу, когда Медас пронёс мимо него тело девочки и его задела свешивающаяся мёртвая рука. Гонкур увидел кровь на камнях, которыми был выложен дворик, бьющуюся в истерике мать, горько плачущую госпожу Кенидес, Ренату, прошедшую в дом, закрыв лицо руками, и выбежал на улицу. Проплутав по городу до темна, он тихо вернулся в дом, крадучись, страшась кого-нибудь встретить, прошёл в старую гостиную, машинально сунул руку в карман, вспомнил о записке Чорады и, не в силах удержать слёзы, бросился на диван.

— Гонкур, дедушка просит вас зайти, — дрожащим голосом сказал вошедший Каремас.

— Сейчас приду, — глухо ответил молодой человек.

— Не оставляйте его одного, — попросил Каремас. — Я пойду к сестре.

Гонкур молча кивнул. Ему было нестерпимо стыдно за свою слабость, позволившую ему блуждать по улицам вдали от дома, где в его помощи, быть может, очень нуждались.

Каремас постоял на пороге и вышел. Гонкур с трудом встал и подошёл к комнате старика. В конце коридора он разглядел медлившего Каремаса, который, увидев его, сразу же скрылся, и новая жгучая волна стыда обожгла его, едва он осознал, что юноша проверял, будет ли выполнена его просьба, и что эта недоверчивость оправдана позорным поведением хвалёного героя. Он медленно отворил дверь и вошёл.

— Посиди со мной, мой мальчик, — ласково обратился к нему старик.

Гонкур отметил, как осунулось от горя лицо его друга.

25

На следующий день Каремас и Рената уехали вместе с госпожой Васар и Клодией, а Гонкур и Медас вызвались отвезти тело бедной девочки в её родной город, где должны были её похоронить. Это была единственная услуга, которую они могли оказать гостеприимным хозяевам. Госпожа Кенидес тоже собиралась ехать, но внезапно почувствовала себя так плохо, что вынуждена была лечь в постель. Мигелина осталась ухаживать за матерью и господином Вандесаросом. Она пыталась скрыть тревогу, но Гонкур угадывал её состояние и очень жалел девушку. Ему бы хотелось развеять её беспокойство и тоску, помочь в хлопотах, но его присутствие было более полезно там, куда они направлялись.

Дорогу и похороны молодой археолог помнил плохо, как очень тяжёлый сон. Неожиданная и трагичная смерть девочки потрясла его больше, чем обвал в горах, унёсший жизни почти всех членов экспедиции. Гибель его товарищей нельзя было назвать непредвиденной, потому что экспедиция в лес, в степь, в пустыню, а тем более в горы всегда связана с определённым риском, и каждый её участник внутренне готов к нехватке продовольствия, воды, к смерчам, к знойным изнуряющим ветрам, к обвалам. Они шли на это сознательно. Сейчас же Гонкур впервые столкнулся с внезапной и странной смертью здорового физически ребёнка. Смертью тем более ужасной, что подготовлена она была горячо любящими Чораду людьми, не ведающими, что делают с девочкой их занимательные рассказы. Мог ли он предвидеть, что приезд к лучшему другу ознаменуется подобной трагедией? Трезвый ум Гонкура не хотел, да и не был способен смириться с такой смертью. Мысли и чувства его были направлены лишь на дикую, несовместимую со здравым смыслом причину этой смерти, не позволяя сосредотачиваться на чём-то другом, рассеивая внимание и превращая дорогу и похороны в беспорядочное чередование душераздирающих сцен. В памяти болезненно застревало и разрасталось до ненормальных размеров лишь то, что имело касательство к его постоянным думам. Особенно ярко он помнил, как горько рыдала госпожа Васар, а его мозг в это самое время точила неотвязная мысль, что эта мать сама убила своего ребёнка. Он ужасался этой бездушной мысли, но не мог её отогнать, а потом, словно оправдывая его бессердечие, эта же женщина вспоминала подробности проклятия своего предка, вдохновенно пересказывала все детали мнимой встречи Чорады с Нигейросом и пророчила, пророчила, пророчила…

Обратно ехали поездом, редко обращаясь друг к другу, хотя и занятые одними и теми же мыслями. Только когда поезд подъезжал к станции, Каремас заявил, по существу, высказывая мнение Гонкура:

— А ведь она убеждена, что виновник всему один лишь Нигейрос.

— Ваша мама тоже в этом убеждена, Каремас? — спросил Гонкур.

Медас выжидающе посмотрел на юношу.

— Пожалуй, тоже, — неуверенно ответил тот.

— Вам с Мигелиной надо больше внимания уделять Витасу, чтобы… чтобы… — Медас запнулся.

— Чтобы оградить его от такого конца, — горько закончил Каремас. — Я и сам это понимаю.

— Необходимо прекратить рассказы о Нигейросе, — вставил Гонкур. — Прежде они нравились ему как сказки, но, кто знает, какие чувства они вызовут в нём сейчас.

Каремас кивнул, попытался улыбнулся, но лишь скривил губы.

Поезд затормозил и медленно остановился перед деревянным настилом, служившим платформой. Гонкур помог сойти Ренате, совершенно подавленной случившимся несчастьем. От её живости и кокетства не осталось и следа. Молодому археологу она казалась нежной, беззащитной и очень нуждавшейся в дружеской поддержке.

С платформы была видна петля, которую делали рельсы, и Гонкур отметил про себя высоту насыпи, по которой они были проложены. Дальше насыпь понижалась и исчезала. Чтобы попасть в город, надо было обойти насыпь и перейти через рельсы.

— Мигелина! — воскликнул Каремас.

Гонкур, всё ещё державший Ренату под руку, оглянулся. Каремас уже бежал вдоль насыпи, спотыкаясь на камнях. Трагическая ли смерть девочки или недавняя печальная церемония заставляли Гонкура видеть всё в чёрном цвете и отовсюду ждать новых бед, но у него вдруг сжалось сердце от неясного предчувствия. Инстинктивно он крепче прижал к себе руку девушки и с тревогой огляделся, задержавшись взглядом на поезде, который медленно тронулся с места.

Мигелина видела бежавшего к ней брата и ждала у конца насыпи. Отсюда она казалась совсем маленькой, да и Каремас превратился в крошечную фигурку. Он был уже почти рядом с ней, когда споткнулся, взмахнул руками и упал на рельсы. Гонкур не мог разглядеть, что произошло, лишь видел, что молодой человек лежит совершенно неподвижно. Мигелина склонилась над ним. На таком расстоянии обе фигурки на рельсах казались застывшим тёмным пятном.

— Что они там застряли? — встревожено спросил Медас, напряжённо всматриваясь вдаль.

— Поезд! — вскрикнула Рената.

Поезд сделал петлю и, набрав скорость, стремительно приближался к концу насыпи, а группа на рельсах не шевелилась.

— Там спуск! — пронзительно кричала Рената, цепляясь за руку Гонкура. — Машинист не успеет остановить поезд!

Поезд взвыл и наехал на тёмное пятно на рельсах. Рената спрятала искажённое от ужаса лицо на груди Гонкура, а Медас сделал ему знак не оставлять девушку и побежал к остановившемуся поезду. Там уже суетились люди. Гонкур не мог слышать их взволнованных голосов, но сквозь звон в ушах ему чудился тревожный гул. Два служащих станции прошли мимо молодого археолога, спустились с платформы и поспешно направились к месту происшествия.

Гонкур довёл до скамьи и усадил обессилевшую девушку. Рената не выпускала его руки, снова и снова повторяя: