Александр Киричек - Водоем. Часть 1. Погасшая звезда Страница 39

Он сел на край кровати, нашел руку Лены и, глядя в ее едва приоткрытые засыпающие глаза, любуясь влажными алыми губами и аккуратным носиком, стал гладить её пальчики, ладонь, всю кисть… Лена же никак не реагировала, хотя краешком души понимала, что прикосновения ей приятны, однако предпочитала делать вид, что ничегошеньки не происходит. Эту игру с мужчинами, когда женщина остается абсолютно равнодушной к их взглядам и прикосновениям, она именовала «Бревном» и знала, что нет игры слаще для женщины и мучительнее для мужчины, чем эта жестокая забава. Ведь все мужчины больше озабочены тем, чтобы доставить удовольствие партнерше, чем самим себе, и когда все, даже самые изощренные их усилия, не вызывают у женщины даже вздоха, то это ужасно бьет по мужскому самолюбию. А делать больно мужчинам Лене было не привыкать, а к Сергею она намеревалась применить все самые верные и наиболее остроотточенные средства из своего богатого садистического арсенала — как-то слишком быстро она забыла, будто кто-то намеренно затмил ей сознание, свое недавнее обещание не мучать мужчин, данное Загрею…

Она чувствовала, как рука юноши поднимается все выше и выше — от кисти к предплечью, потом к плечу… Вот она уже скользит по ее груди, значит, надо, не напрягаясь ни одним мускулом, подавить в себе зарождающиеся искры желания, сделать так, чтобы сосок оставался вял и мягок, безжизненным и абсолютно расслабленным… «Господи, как же приятно, нежно он ласкает — как никто и никогда раньше, как может ласкать, пожалуй, только женщина или бог, и как тяжело себя сдерживать, но терпи, терпи, ты не должна поддаваться», — уверяла себя Лена… А Сергей все гладил и гладил её груди, то одну, то другую, а Лена все упорнее боролась со своими инстинктами. Вдруг она открыла глаза, ненамеренно, совсем случайно, и увидела нечто необычное, особенное, чарующее. Это были глаза юноши — глубокие, серо-голубые с огромными блестящими черными зрачками. На какой-то момент ей показалось, что это сам Загрей смотрит на нее из тела этого хрупкого паренька, но лишь на момент… И все же подобного выражения глаз ни у одного из жаждавших ее особей мужеского пола она никогда ранее не видала. Она не могла дать названия этому особенному, сильному и глубокому, и вместе с тем предельно нежному и ласковому, что изливалось из души юноши через ее влажные зеркала прямо на лицо ей, Лене. Только ясно, что это, не подлежащее именованию, было так же далеко от вожделения, как и от мольбы, и единственное словосочетание, которое смогла подобрать Лена к этому выражению глаз, было «Нежное восхищение», но и оно казалось ей каким-то неполным, недостаточно глубоким.

В другой раз, в иной обстановке, она отдала бы многое за то, чтобы мужчина на нее так смотрел, и отдала бы много больше, чем тепло своей мягкосочащейся йони, быть может, даже — чем черт не шутит — вышла бы замуж, лишь бы ловить на себе такой взгляд хотя бы иногда. Но сейчас… сейчас она не могла проявить слабость, и хотя ей безумно хотелось обвить шею носителя этого чудесного выражения лица своими руками, впиться губами в его рот и долго-долго благодарно целовать, лаская губами его язык, а языком — его губы, но… И дело было не только в трехнедельном запрете, наложенном Загреем, нет, главное было в другом — в том, что ей, бедной девушке, хотелось сделать больно ему, богатому наследнику, хотелось упиться своей властью, хотелось показать свою силу… Она прекрасно понимала, как сильно, нестерпимо безудержно сильно хочет он ее, как ужасно сжимают тиски желания его малоопытные, едва ли не девственные, чресла, как едва не разрывается раздуваемая желанием головка его неведомого лингама, как стремится вырваться наружу липкая животворящая жидкость… понимала, знала, чувствовала, и чем больше понимала и чувствовала, тем слаще струилось в сердце чувство мести, тем горячее пылал в душе огонь возмездия…

Наконец, рука Сергея отпустила ее грудь, не добившись ровным счетом ничего — соски так и остались вялыми и глухими к нежности… Правда, к своему ужасу, сосредоточившись на контроле за грудью, Лена не заметила, как отпустила свое главное сокровище, и то, воспользовавшись занятостью хозяйки, стало вопреки её воле готовиться к соитию, источая обильную влагу… Сергей же тем временем гладил её живот, но уже не так уверенно и сладострастно, как грудь… «Что ж, милый, вот и подошла к концу игра — дальше пускать тебя опасно, а то еще возрадуешься…», — и Лена со всей силой прижала друг к другу ноги так, чтобы ни один пальчик, да что там пальчик, чтобы ни одно живое создание, даже самое махонькое, не проскочило в ее разогретое желанием искушенное чрево, знавшее тепло многих мужчин…

И как только пальцы юноши оказались на вершине ее бритой «киски», Лена снова открыла глаза, но прежде чем сказать те простые и жестокие слова, которые женщины обычно говорят в таких ситуациях, она разрешила себе еще раз покупаться в блеске очей Сергея… Она видела, явственно и четко, что Сергей не просто ее хочет, но хочет не так, как все другие мужчины, а совершенно по-иному, как-то возвышенно и одухотворенно. Видела, что для него секс с нею — это не банальное желание разрядки и удовольствия, не вопрос физиологии или похоти, не стремление к власти и не жажда покорения… Нет, тут другое, нечто очень важное, что это для него вопрос жизни и смерти, что, отказав ему, она не просто причинит сильную боль, а убьет что-то очень важное и доброе в его сердце, разрушит устои его души, лишит веры в женщин, быть может, даже веры в саму Любовь, в любовь настоящую, в любовь «просто так»… Она еще раз полюбовалась светом его восхищенных глаз, в которых заблестели блики наворачивающихся слез, еще раз искупалась в серо-лазуревых «зеркалах души», которые, наконец, стали умолять, просить помощи и пощады, как некогда, каких-то два часа назад, просили их ее глаза… «Ну, вот и все, мальчик!» — сказала она себе, а затем уже громко и уверенно произнесла вслух:

— Не надо, Сергей! Прошу тебя, уйди! Я хочу спать!

Сказала, жестко отвела его руку и, повернувшись на бок, плотно укуталась одеялом…

Словно ошпаренный, раздосадованный и облитый грязью недоверия, Сергей выскочил из спальни. Он моментально отрезвел, но мысли все же путались: «За что, за что, за что!!? И это плата за гостеприимство, за мою доброту? Боже, ну почему она так бездушно жестока? Неужели она не увидела, не поняла, что… Ведь она могла приобрести весь мир, так зачем же, зачем!??» Его первым желанием было вызвать охрану и сдать эту «сучку» «куда следует», но на пол-пути к телефону он остановился: «Нет, это было бы слишком просто, милая! Не захотела по-хорошему, значит, будет по-плохому. Пусть первый раунд ты выиграла, но еще не вечер…»

Глава 14. Марина

Переполох, устроенный вторжением неизвестной «наяды» на территорию элитного поселка, ближе к полудню потихоньку улегся. Начальник охраны — отставной подполковник милиции Клещёв, проработавший в уголовном розыске два десятка лет и нашедший в новой должности «тихую», но прибыльную «пристань», — к середине утра провел все необходимые, на его взгляд, следственно-розыскные мероприятия. Он дорожил своей высокой и ответственной должностью, полученной им год назад после того, как предыдущий начальник был «разжалован» за допущенные промахи и недочеты, следствием которых стали два заказных убийства, успешно осуществленных на территории элитного кооператива. А раз дорожил, то делал все на совесть, именно так, как научился за годы службы в ГУВД под началом полковника Сизова. Прибыв к месту странных событий на самом рассвете, приняв доклад начальника смены, просмотрев туманно-затуманенные видеозаписи и отдав необходимые указания, уже к семи утра Клещёв собрал всю необходимую информацию, на основе которой, а также опираясь на свою интуицию и богатое знание жизни, пришел к выводу — в правоте оного он был уверен на 99 процентов — что незваная странная гостья находится в коттедже генерала Кострова и, скорей всего, уже преспокойненько спит и видит сладкие сны.

Нет смысла восстанавливать непростой ход мысли отставного «сыскаря». Скажем лишь о том, что от внимания его подчиненных не укрылось и разбитое окно второго этажа дачи генерала, и движение за занавесками того же окна, и следы маленьких женских ножек, оставленные на рыхлой земле садового участка, и, конечно же, то упорство, с каким молодой Костров отказал в «инспекции» собственных владений, будто бы не понимая, что такое обследование будет в интересах его же безопасности. Однако самого важного Клещев уразуметь не мог, что заставляло его мысль интенсивно вопрошать: с какой целью девушка проникла в дом Костровых, каким образом ее проникновение может быть связано с вчерашней гибелью генерала и, наконец, почему девица была совершенно обнажена. Если она киллерша, а в пользу этой версии говорило то ловкое бесстрашие, с которым она улизнула от охраны, то почему оказалась совершенно голой и без оружия. Ну, отсутствие оружия можно объяснить например тем, что она могла бы использовать яд, который несложно зажать в ладошке, но как понять полное отсутствие одежды, даже купальника? И если ей надо было убрать Кострова-младшего, то зачем выбирать такой рискованный вариант, связанный с проникновением на хорошо охраняемый объект, когда можно было бы найти десятки более легких и простых путей?