Елена Чудинова - Декабрь без Рождества Страница 51

Узурпатора поминали на мессе. Впрочем, ходить в церковь никто не неволил. Вот Сеше и не ходили. Молились дома, дома учились: куда было угнаться за матушкой школьному учителю! Вот только очень жалела она о библиотеке, что погибла в замке.

«Хотя бы наши книги не достались этим… этим… — сжимал кулаки Робер».

«Этим поддельным дворянам? — натолкнула на нужное слово мать. — Не думай о том, сын. Да, они живут в наших стенах, они носят громкие титулы, но есть вещь, присвоить и подделать которую невозможно. Сие — дворянская честь. Самое ценное сокровище наше сохранено — я передаю его в твои руки, в руки твоих братьев и сестер. Но мне важно, чтоб ты понимал все. Ответь мне, почему они графы и герцоги лишь по названию?»

«Ну, как же… — Робер замялся. Вроде бы все ясно, а ненависть путает мысли».

«Ведь ты знаешь, что любой честный человек может выслужить и дворянство и титул? — мать была мягко настойчива. — Любой француз, не так ли? Дворянское сословие всегда пополнялось. Но множить его может лишь законный Государь. Узурпатор способен плодить лишь поддельных герцогов. Если тебе скажут — он был коронован, не слушай этого. Не дай себя смутить — с таким же успехом можно было короновать кошку. Для коронации надлежит иметь права. А их не было и не могло быть».

«Матушка… Если бы, если бы Папа пошел на смерть, но не принял в этом части! — отчаянно выплеснул свой самый страшный соблазн Робер. — Врагам меня не смутить, но насколько бы легче было на душе, если б не это!»

«Ты растешь в мутные времена, — мать горько вздохнула. — Верно, мы худо молились — не заслужили Папы-мученика! В годы моей молодости все было так просто: были мы — и были они. А теперь они наряжаются в титулы и лезут в катехизис. Но сему придет конец!»

Русские войска вошли в Париж. Впервые в жизни наблюдая непривычную греческую литургию под открытым небом, Робер не мог понять своих чувств. Да, завоеватели. Но ведь и избавители тоже. В те дни он не мог знать, что Император Александр спас Францию от хищного расчленения союзниками. Русские… Кто мог знать, сколь связана с ними окажется его судьба?

— Да вы, отец, обнимаетесь с Морфеем!

— Что же, сии объятия нам не запрещены, — парировал аббат Сеше, поднимаясь навстречу аббату Морвану. — Не обессудьте, отец, устал как собака, вот и разморило. Чего только ни повидал во сне — и милую Нормандию, и казаков на Монмартре.

Шутки да смех — как еще могут приветствовать друг дружку молодые и беззаботные светские львы? Глядя на Морвана и Сеше рядом, никто не угадал бы, который из них будет по рождению крестьянин, а который — маркиз. Сутана выстраивает всех одинаково. Даже если не очень часто доводится ее носить.

— Сударь, ваши пилюли, — с улыбкою подбежала девушка, протягивая изящно обернутую в бумагу и повязанную ленточкой коробочку.

— Благодарю, моя милая, — улыбнулся в ответ отец Робер.

— Заходите к нам еще!

Иезуиты вышли из аптеки в морозный день.

— Итак, отец, вы сегодня мерзли не зряшно.

— В отличие от двух предыдущих дней. — Отец Робер пнул ногою подвернувшуюся льдинку. — Мне удалось присутствовать при беседе заговорщиков в ресторане. Похоже, худо оборотилось добром. Вместо молодого и благочестивого Императора сел вздорный и непредсказуемый. Сие, конечно, может дурно отразиться на успехе нашей миссии. Но вот для наших друзей, а в конечном счете — и для всего христианского мира, мы можем, как это русские говорят, увидеть бочку меда помимо ложки дегтя. Они деморализованы быстрой повсеместной присягой в столице. Едва ли теперь вспыхнет мятеж.

— Русские иначе говорят насчет бочки и ложки. Пословицы трудны для понимания. Ну да не в том суть.

— Вот напасть, куда теперь девать эти дурацкие пилюли. — Отец Робер пытался на ходу упихнуть изящный сверточек в карман.

— В пансионе пригодятся кому-нибудь, — отмахнулся аббат Морван.

— Трачу какую-то пропасть денег, половину зряшно, — продолжал досадовать другой иезуит. — Ну, для чего эта ваша причуда — чтоб брать в ресторане непременно самые дорогие блюда?

— А для того, что в сыске подозревают как раз тех, кто заказывает скромные кушанья, — серьезно возразил аббат Морван. — В кутиле никто не заподозрит шпиона. Забудьте об этих тратах, отец. Там, откуда взяты деньги, их еще не меряно. Но, возвращаясь к нашим баранам…

— Ревенируя к нашим мутонам, — произнес аббат Сеше по-русски.

Оба рассмеялись. Это было старое школярское развлечение — запихивать лексику родного языка в грамматические формы изучаемого.

— Что еще? — посерьезнел Морван.

— Еще немало. Почти наверное я понял, что меж собою они не стыдятся совершённого убийства.

— Все ж-таки убийство? — аббат Морван стиснул зубы.

— Да.

— Не знаю, бить ли отбой. Об этом посоветуется с русскими нашими друзьями. У меня так на сердце неспокойно. В столице — масон высочайших посвящений. Зачем? Чтобы так вдруг да отказались враги от смуты? Нет, не верю.

Веселый зимний Невский проспект тек мимо них нарядною, зимней, бурною рекой. Тяжелозвонко скакали породистые лошади, трусили наемные работяги. Цвели северными розами девичьи разрумянившиеся щеки в овальном обрамлении разноцветных капоров, нестерпимо ярко сверкал на солнце лед. Круглые афишные тумбы, косо нахлобучившие свои снежные шапки, сулили театралам встречу с Колосовой. Откуда-то тянуло горячим хлебным духом.

— Каждый раз поражаюсь, глядя на довольство мирной жизни, — вроде бы невпопад заговорил аббат Сеше. — Отчего люди не ценят каждого ее мгновения, не наслаждаются им во всей полноте? А ведь оное — карточный домик. Ткни перстом злой воли — развалится. И за хлебом будут стоять «хвосты», вместо римского права воцарится произвол, и страх выстудит каждый дом — не придут ли к тебе нынешней ночью, доживешь ли ты до утра?

— Нам легче сие понять, отец. Мы — дети руин. Русские знают о запустении и плясках смерти лишь по краткому году войны, мы же — по двум с лишком десятилетиям. А многого они еще не знают и вовсе. Они не знают, каково жить под властью безумия: десять лет — безумия хаотического, а еще десять — безумия упорядоченного. Вы же дивитесь их беспечности. Помните, в чем была в минувшем столетии главная победа князя тьмы?

— Ему никогда еще не удавалось убедить стольких в своем не существовании.

— А коли его нет, так и масоны — безобидные книгочеи. И никто не видит, что там, где они, рано или поздно вспыхивают революции. И льется кровь тех, кто помазан предстоять за свой народ пред престолом Всевышнего. Кровь Стюартов и кровь Бурбонов пролилась. Теперь им нужна кровь Романовых. Я знаю вашу превосходную память. Но все ж немедля направимся ко мне на квартиру, дабы вы поскорей смогли записать весь разговор. Быть может, в нем есть тонкости, о коих смогут лучше рассудить наши русские друзья.

— С Божьей помощью займемся этим. Но скажите мне, отец, нет ли возможности расставить ловушку на этого, приезжего? Неужто мы так его и упустим?

— Не хотелось бы… — в мрачной задумчивости проговорил аббат Морван. — Ну да один сюрприз для него у нас, пожалуй, припасен. Поглядим, как карта ляжет.

А молоденькая дочка аптекаря все вздыхала, протирая тонкое стекло, о любезном молодом красавце.

Глава IV

Далеко от столиц, в имении Груздево, привычный ритм жизни нарушился, поломался, как не вовсе остановившиеся, но не в лад побежавшие часы. Не ко времени распоряжались подавать обед, если вообще вспоминали об этом обеде, не спали ночами: кто просыпался к полудню, кто не ложился вовсе и бродил сомнамбулою с воспаленными сухими глазами.

— Ну что, Машенька, как сегодня Анюта? — тихо спросил Никита Васильевич Сирин, откладывая тетрадь и выходя из-за старомодной конторки навстречу вошедшей дочери.

— Не очень хорошо, папенька, — ответила девушка, опуская глаза.

— Оно и понятно — где сердцу жены выдержать такую тревогу? Я, старик, как-то нахожу себе дело. Надеюсь, сумел приучить и тебя к тому, что в жизни нашей семьи может случиться всякое. В любой час, в любой день. Аннушку же растили иначе. Постарайся, Маша, как-то приуготовить ее к дурным вестям.

— Над чем вы работали теперь, папенька? — сделав над собою усилие, спросила девушка. — Вы писали.

— Делал заметки о злочастной судьбе герцога Беррийского, — охотно заговорил старик. — Так, для себя да для вас. Известно ль тебе, Маша, что служил он предоблестно в нашей армии?

— Расскажите сначала, папенька, — слабо улыбнулась девушка. — С детских лет люблю слушать рассказы ваши из истории, пусть и невеселые.

— Герцог Беррийский — еще не история, Маша, — веско возразил дочери Сирин. — Он — еще не избытый наш сегодняшний день. Всего шесть лет будет в феврале со дня мученической его кончины. Но присядем тогда и повторим по порядку. Всегда повторяй все важное, всегда держи в голове, проверяй себя, как учитель проверяет дитя. Не верь архивам и бумагам — сколько их кануло в огне в минувшие годы! Мы живы единственно памятью. Итак, когда родился Карл-Фердинанд?