Алексей Костарев - Жопа Страница 6

— Володя, я просто поражаюсь твоему кобелизму! Я после этих проклятых съёмок прихожу домой, ложусь с Любкой и — представляешь? — при одной мысли о сексе с души воротит!

Сталкер в сердцах прямым текстом послал его в зад. Глубоко возмущённый столь полным отсутствием сопереживания ближнему, Юрка затолкал в рот целую пиццу и долго, обиженно жевал. Володе даже стало его жаль — как мог нормальный, в общем-то, и не столь уж тупой и бездарный мужик превратиться в постоянно жующего и заплывающего жиром никчемного нытика. Тоска, звериная, глухая тоска накатила на Сталкера…

…На лестнице загрохотало.

— Витька, разберись! — икнув, скомандовал Гриша. Но пока Витька мучительно и пьяно ощупывал себя в поисках кобуры, что весьма напоминало эротический аутомассаж онаниста, необходимость в разбирательствах отпала, ибо с лестницы почти скатился «недоделанный Феллини».

Сталкер выглянул из-за бюста своей одноразовой «дамы сердца», успевшей чувствительно отдавить ему кое-что ниже пояса, и узрел, что вслед за «Феллини» скатывается некое существо женского пола в белобрысово-джинсовых тонах. Более детальному рассмотрению мешало как не слишком хорошее зрение, так и количество «принятого на грудь».

— Федя, а я уже и не ждал тебя раньше, чем через две недели, — ядовито заметил Сталкер, перебазируя «даму сердца» на колени совершенно оторопевшего Дяди Васи.

— Менты, козлы! — ответил Федя. — Гаишники — особенно. Насилу отвертелся — ободрали, тсак липку. А потом часа три колесил по городу, разыскивая эту красавицу.

— За проявленное мужество и героизм Птицын Федор Батькович приговаривается к двумстам граммам «Смирнова»! — с этими словами Гриша попытался налить Феде полный стакан, вылив чуть ли не полбутылки на стол. Между тем Сталкер старался сквозь табачный дым и пьяный угар рассмотреть Федину спутницу. Блондинка, притом, похоже, натуральная, стрижка — сильно отросшее каре. Одета не «супер» — джинсики с китайского рынка, джинсовая же курточка аналогичного происхождения. Притом, джинсы — коротки, а куртка знавала и лучшие дни. Пацанка — пацанкой.

Закончив с беглой экспертизой одежды, Сталкер переключился на лицо. Славная, в общем-то, мордашка, даже более того — с оттенком этакой грубоватой красоты и налётом чего-то скандинавского. И все б ничего, вполне в Володином вкусе, если бы не взгляд этих пронзительно-голубых глаз. Нет, его нельзя было назвать пустым, но была в нем некая отрешённость — в стиле «я знаю, что будет, и пусть будет, что будет». А ещё — были в этом взгляде и чистота, и бесстыдство, и порок, и невинность, и имя этому взгляду было — Бездна. И какая-то странная двойственность — её взгляд и притягивал, и пугал.

«О, господи!» — простонал про себя Сталкер. — «Да ведь она, похоже, ещё и малолетка! Влетим мы с ней под статью, как пить дать, влетим!»

И всё ещё он боялся признаться себе в том, что понял практически сразу, на мгновение встретившись с ней глазами — она!

— Дамы и господа! — обратился Сталкер к присутствующим. — Просьба нас извинить — мы удаляемся на небольшое производственное совещание.

— Так и скажи, что у тебя на эту деваху член встал, — зло проронил Мишка.

— Иди к чёрту, — ответил Сталкер, сгребая со стола бутылку водки и три стакана. — Федя, пойдем в павильон — там всё и обсудим.

— Как вы её на двоих-то делить будете? — загоготал всё тот же Мишка.

— Заткнись, педик! — Сталкер направился к двери. Мимо его головы пролетела пустая бутылка и разбилась, ударившись о косяк.

Павильон представлял собой помещение площадью квадратов в тридцать, где находились: знаменитый «траходром», круглый стол, два стула, несколько прожекторов на ржавых, облезлых штативах и гора декораций, списанных за ветхостью или ненадобностью из драмтеатра. Сталкер повесил на дверь табличку «Не входить — идет съёмка!», после чего ещё и задвинул шпингалет.

— Ну вот, теперь нам, надеюсь, мешать не будут. Тебя хоть зовут-то как? — обратился он к девушке.

— Ника, — ответила девушка. — Мне раздеваться? — и скинула курточку.

Сталкер даже слегка опешил.

— Ну… раздевайся, если хочешь, — пробормотал он. Ника стащила с себя футболку с полинявшей и полуосыпавшейся картинкой, на которой некогда красовались не то патлы рок-звезды, не то мурло очередного кандидата в депутаты — сейчас это было уже неустановимо. Лифчика под футболкой не оказалось. Так же решительно стянула и джинсы, швырнув их на «траходром».

— Трусики тоже снимать? — спросила она.

— Да подожди ты со своими трусиками! — воскликнул Сталкер. — Садись. Водку пьёшь?

— Немного, — ответила Ника. Володя с хрустом отвинтил крышку, разлил «Смирновскую» по стаканам и, никого не дожидаясь, осушил свой стакан. Требовалось успокоиться. Не так часто случалось ему совершенно не понимать, что с ним творится. Один голос внутри него ликовал: «Есть! Есть! То, что нужно! Если эту роль не сыграет она, её не сыграет никто!» Но кто-то другой, из тьмы подсознания, умолял: «Откажись! Откажись, пока не поздно! Посади её на мотор, скажи — девушка, мы рассмотрим вашу кандидатуру и позвоним, — и забудь записать номер телефона».

«Наверное, я слишком много пью, и это — предвестники белой горячки», — подумал Сталкер и по причине, как видно, вечной человеческой непоследовательности, налил себе ещё.

— Что это ты так целенаправленно надираешься? — поинтересовался Федя. — В зобу дыханье спёрло?

— Да нет. Слушай, девочка, тебе этот тип хоть что-нибудь объяснил?

Она кивнула.

— А ты что-нибудь поняла из его объяснений? Это ж не просто фильм — это порно!

Ника кивнула снова.

— Да, я знаю. На съёмках я должна буду делать вид, что трахаюсь с тем злобным педиком, а после съёмок — трахаться с кем-то из вас.

«Это бред», — решил Сталкер. «Алкогольное размягчение мозга. Откуда она может знать, что именно Мишка будет её партнёром?» Голос из подсознания вопил: «Отговори её! Или скажи, что она не подходит — например, по возрасту». Но первый голос не соглашался: «Кретин! Ты пропустишь свой единственный шанс! Да по всему она более чем подходит! Она рождена для этой роли!».

«Рождена?» — удивился Сталкер. И вспомнил вдруг собственные слова: «Это нельзя сыграть — это должно быть в ней!»

«Рождена? Должно? Быть? Бред, это просто какой-то бред!»

Внезапно тот внутри Сталкера, который был против, громко и отчётливо спросил Володиным голосом:

— Ника, а годков тебе сколько? Семнадцать-то хоть будет?

— Восемнадцать. Через три месяца, — сказала она равнодушно.

— Родители есть? — не унимался Тот, Который Против. — А вдруг они увидят тебя в этом фильме?

— Ну, отцу я сама отошлю кассету — пусть подрочит.

— Володька, ты с этой пьянкой совсем долбанулся! — зашипел ему в ухо Федя. — Ты её что — отговариваешь?

У Того, Кто Был «За», появился союзник.

— Не знаю, — Сталкер потер лоб. — Не знаю. Наверное, я отупел.

— Вот уж точно — тупее некуда! Я её искал по всему городу, последние деньги спустил на взятки гаишникам, а этот мудила нажрался и давай морали читать!

— Да, Федя, ты прав. Это просто припадок прекраснодушия вперемешку с идиотизмом.

Тот, Который Был Против, уходил обратно в чёрную глубь, на ходу заметая следы.

— Федя, сходи, пожалуйста, за закуской, — попросил Сталкер. — А мы пока побеседуем.

И, едва за Федей закрылась дверь, скомандовал чужим, странным голосом:

— Снимай трусы.

А после швырнул её на «траходром» и взял с исступлённой, животной яростью изголодавшегося самца. И, кончая, увидел бездонную пропасть в её голубых, словно небо, глазах. И понял, что в этот момент колесо получило огромнейшей силы толчок, и его уже не остановить.

5

Прошла неделя, длинная, скучная и скупая на решающие события. «Солдатскую любовь» заклинило — после того, как Сталкер самоустранился, заявив, что лучше будет терпеть материальный, чем моральный ущерб, фильм стал превращаться в этакий «порнодолгострой», обещая по своему завершению в далёком будущем явить миру редкостную скучищу. Юрке удалось-таки со скрипом организовать съёмку двух с половиной сцен, но Мишка со Светкой опротивели друг другу настолько, что это было заметно как невооруженному взгляду, так и бесстрастному оку камеры. Гриша сначала бесился, потом впал в депрессию, а после — в своего рода моральный коллапс и в этом состоянии встретил рождённый под пером Сталкера сценарий без воодушевления, но и без негатива. И даже достал столь нужный для съёмок настоящий «макаров». Основным аргументом послужила фраза, которую ему хором проорали Федя и Сталкер — один в правое ухо, другой в левое — «мы что, дырки от пуль в двери дрелью сверлить будем?» Аргумент оказался неотразимым, ибо дрель пришлось бы покупать в магазине, а «Макаров» можно было за флакон арендовать у Федорчука.