Антоний Оссендовский - Бриг «Ужас» Страница 6

— Мечтали? — спросил Сванборг. — О чем?

— О счастии человеческом… — вздохнув, ответил ученый. — О том, чтобы заставить пласмодий из врага превратиться в друга. Я хотел… Не пусть лучше расскажет вам об этом профессор Самойлов. Он так много работал с покоренным пласмодием.

Все собрались около молодого ученого.

— Если поместить в земле отбросы городов, трупы животных или растений, каменный уголь, опилки или валежник, — начал свой рассказ Самойлов: — и засеять в такой земле зародыши пласмодия, то он, пожирая эти остатки, согревает почву и удобряет ее. В северных широтах, благодаря работе пласмодия, могут расти и зреть такие растения, родина которых знойная Индия; можно снимать по три урожая в год, а одно зерно пшеницы даст колос в 350 зерен.

— Почему же ученые ничего об этом не знали? — с недоумением в голосе спросил Сванборг. — Ведь это — величайшее открытие века!

— Да, — согласился с ним Самойлов и, нагнувшись к самому уху скандинавского ученого, начал шептать: — Это величайшее открытие моего учителя, мечтавшего об облегчении суровой жизни на земле, сделалось кошмаром его жизни. Я боюсь рассказывать, боюсь, чтобы Туманов не услышал.

Сванборг взял молодого профессора под руку и увел его на ют. Здесь они оперлись о борт парохода, и Самойлов рассказал мрачную историю возрождения пласмодия и открытия способов его применения для земледелия.

— Когда Туманов добыл зародыши пласмодия и получил первые колонии этого полугриба, полуплесени, — мы устроили огород на небольшом академическом дворике, мы перерыли в одном углу землю, перемешали ее со всяким сором, опилками и обрывками коры, сложенными дворниками около поленниц дров. Когда затем были приготовлены грядки, мы засеяли на них зародыши пласмодия. Ожидали мы с большой тревогой, бегали на наш огород чуть ли не каждую минуту. А надо вам сказать, что на дворе был декабрь, и морозы стояли ужасные. Один из ассистентов, Яков Силин, вбежал однажды к нам и крикнул:

— Пар идет от гряд!

— Мы бросились на двор и увидели, что от гряд действительно поднимается густой пар и опадает на землю тяжелой изморосью. Мы измерили температуру земли: она оказалась нагретой до 30 градусов. Туманов нам сказал тогда:

— Я не ошибся. В наших руках находится пласмодий, ужасный гриб, пожравший в прежние геологические эпохи гигантские леса, покрывавшие почти всю нашу планету. Это он подтачивал стволы плаунов и гигантских древовидных папоротников, а они падали в реки и озера, сносились водою в глубокие долины и, покрываясь слоем песку и глины, медленно сгорали, превращаясь в каменный уголь. Теперь мы посеем на наших грядах рожь и горох!

— Мы очень удивились, так как думали, что посеянные зерна немедленно будут съедены пласмодием. Однако Туманов велел нам перерыть еще всю землю и, бросив щепотку какой-то соли, полил гряды водою.

— Теперь, — сказал он: — пласмодий впадет в состояние бездеятельности. Он будет лишь переваривать поглощенную им пищу, удобрять и нагревать землю.

— Так и случилось! — воскликнул Самойлов. — Через десять дней в 25-градусный мороз из земли поползла трава. Ее бил и сушил мороз, но зеленые части растений неудержимо тянулись кверху. Тогда мы покрыли наши гряды рогожами, и этого было достаточно для того, чтобы рожь заколосилась, горошек быстро отцвел и дал стручки…

Самойлов вздохнул и умолк.

— Что же дальше? — спросил Сванборг.

— Особенно много занимался открытием Туманова его ассистент Силин. Как раз во время этих работ он сделал предложение Нине, дочери Тумановых. Она сначала согласилась, но потом отказала Силину, и он, считая меня виновником своей неудачи, заразил меня пласмодием. Сделал он это тогда, когда я спал и не мог сразу принять меры к борьбе. Он скрылся потом, захватив с собою несколько трубок с пласмодием, и с той поры мы Якова Силина не видали.

— Что было с вами? — спросил слышавший рассказ профессора командир.

— Я хворал три года и два раза за это время был на краю гибели, — ответил Самойлов. — Меня спасла поездка в Египет, где я целое лето лежал под знойным солнцем Африки.

Однако голос молодого профессора звучал грустно, а норвежец, тихо прикоснувшись к его руке, спросил:

— Извините за любопытство! Вы женаты?

Самойлов быстро отошел от перил и несколько раз прошелся по палубе.

— Нет, господин Сванборг! Я не женат…

На этом разговор их прекратился; норвежский ученый не решался задать еще один вопрос, а Самойлов угрюмо смотрел на небо и следил за черной тучей с белыми разорванными краями, ползущей по небу. Оба чувствовали себя неловко. Из этого затруднения вывел их резкий порыв ветра, заставивший вздрогнуть весь корпус судна.

— О, какой свежий ветер! — воскликнул Сванборг. — Полярные воды долго не остаются спокойными…

Новый порыв заглушил его слова, а вслед за этим раздались сверху пронзительный свисток и громкий голос одного из боцманов:

— Крепить снасти! Подтянуть тали у шлюпок!

На палубе послышались топот ног, новые свистки и глухой гудок парохода.

Ветер был с кормы. Море уже почернело, и на верхушках поднявшихся волн зловещими пятнами забелели пенистые гребни. Они догоняли судно и, ударяясь о корму, словно зубами впивались в его черную железную обшивку. Пароход вздрагивал и с жалобным скрипом резкими прыжками подвигался вперед, то взбираясь на самые вершины волн, то стремительно скатываясь вниз.

Все попрятались в нижние помещения; по палубе гуляли волны, перекатываясь с кормы до самого носа. На капитанском мостике стоял в непромокаемом плаще командир, всегда шумный и возбужденный, и, смотря в бинокль, говорил находившемуся тут же Туманову:

— Слева от нас должен быть огонь! Там — Колгуев и деревня Иоланга, где находится старый, еще не упраздненный маяк. Но я не вижу огня… Что это значит?

Он приказал дежурному матросу позвать норвежских боцманов. Они подтвердили, что в Иоланге всегда горит огонь, и что теперь они его тоже не видят. Надвигая на глаза свои кожаные шапки, они с недоумением всматривались в туман и на едва заметный на севере высокий, изрезанный берег большого острова.

Они пожимали плечами, изредка перекидываясь короткими замечаниями.

— Шлюпка на море! — крикнул штурвальный.

Действительно, черная точка с левой стороны от «Грифа» то появлялась, то исчезала среди водяных гор. Всякий раз, когда лодка стремительно проваливалась в пучину, всем наблюдавшим за нею казалось, что она уже не выплывет, но черная точка снова выносилась на гребень волны и, мелькнув на одно мгновение, опять исчезала.

Хотя уже смеркалось, люди, сидящие в лодке, не могли не заметить парохода. Он густо гудел и завывал сиреной, оставляя в воздухе длинную и черную полосу дыма.

В бинокль можно было разглядеть, что в шлюпке было трое людей. Сидевший на руле оглянулся на идущий сзади пароход, и тотчас же на шлюпке подняли косой парус. Лодка, как чайка, понеслась по волнам, перелетая с гребня на гребень и зарываясь носом в пену. Помогая ветру, торопливо взмахивали весла.

— Они убегают от нас! — с недоумением сказал один из норвежцев.

— Это совсем непонятно! — пожал плечами командир «Грифа».

— В этих широтах нет контрабандистов. Не пираты же они в самом деле! Ведь нападать на промысловые суда в такой посудине — глупо.

Подумав немного, он решил что-то и скомандовал в машинное отделение:

— Полный ход! Все по местам! Готовься к маневру!

— Курс по шлюпке! — сказал он, повернувшись к штурвальным.

— Есть! Курс по шлюпке! — повторили те.

С каждым поворотом винта пароход настигал убегающую лодку.

«Гриф», взяв под ветер, обошел ее и вдруг застопорил машину.

Командир в рупор крикнул, перегнувшись через парапет мостика:

— Убери парус и лови конец!

Заслышав приказание, трое людей, сидевших в шлюпке, спустили парус и, переложив руль на правый борт, подошли к «Грифу» и ловко поймали брошенный им линек.

III. Встреча с бригом «Ужас»

На «Грифе» в кают-компании за столом сидели командир судна, Туманов, Сванборг, Самойлов и оба норвежских боцмана.

Взятые на борт люди не внушали к себе доверия и не возбуждали симпатий. Злобные лица их, искаженные дурной усмешкой, и косящие, бегающие глаза заставляли догадываться, что в жизни этих загорелых, коренастых людей было много мрачных страниц.

— Вы кто такие? — спросил командир.

Они быстро переглянулись, и один из них, казавшийся более пожилым, ответил, сильно картавя:

— Морские люди мы, мореходы, значит…

— Чем промышляете? — допрашивал командир.

— Рыбу промышляем, нарвала гоняем, моржа бьем, господин.

— Как тебя звать?

— Никифор…

— Ведь не на этой же шлюпке мотаетесь вы по океану? — спросил старший боцман.