Александр Бруссуев - Радуга 2 Страница 7

Подошедший практически вплотную, водитель некрасиво перекосил лицо и дернул Шуру за воротник на себя. Типа, с места вытаскивал.

Перекошенные лица никогда не бывают красивыми. Если от злости — то выглядят страшно и не по-человечески. Если от страсти — то, положив руку на сердце и отвернувшись от зеркала, довольно почему-то глупо, хотя и вполне мило. Шофер к Суслову никакой страсти, даже самой тайной не питал.

Он преобразился в одержимого бешенством хорька или суслика: прокуренные зубы оголились, щеки задрались так, что глаза сделались щелочками. Но длилось это всего несколько мгновений, далее последовательно отобразилось удивление, а потом — боль.

Шура не стал упорствовать, когда его дернула за воротник чья-то волосатая лапа. Он, нисколько не сопротивляясь, подался на возмущенного водителя. Подлокотник пассажирского кресла был заблаговременно убран, поэтому ничто не препятствовало свободному и быстрому движению.

А вот на противоположном ряду подлокотники никто не убирал. Шофер, не испытывая ожидаемого противодействия, подался назад, запутался ногами и совершенно по-плебейски упал. Но упал не в проход, а на кресло в соседнем ряду, чуть ближе к выходу.

— Ауй-ауй-ауй, — совсем по-мальчишески завыл «хозяин- дороги». Со всего маху приложиться спиной об узкое перильце — это действительно крайне чувствительно для внутренних органов.

Шура перешагнул через корчившегося человека и направился к выходу. Все, поездка домой закончилась. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны. Прочие пассажиры притихли. Причитал в грязи водитель, его брат-близнец, пока еще не додумавшись выбраться из-за руля, но созерцавший неожиданное падение своего родственника, грязно ругался, обращаясь преимущественно к зеркалу заднего вида.

— До свидания, товарищи, — сказал людям Шура и добавил- шоферу. — Выдайте мне, пожалуйста, мой багаж. Я дальше не поеду. Решил здесь остановиться.

— Как это дальше не поедешь? — спросил кто-то из- пассажиров очень обеспокоенно, будто и его сейчас тоже за компанию попрут из автобусного салона.

Ему, конечно, никто не ответил, зато неискалеченный водитель, наконец, решился выбраться из-за баранки.

— Сейчас я тебе выдам твой багаж, — прокричал он. — Только ты никуда не уходи, сука!

— Ладно! — ответил Шура и вышел. Дышалось замечательно, — такой чистоты воздух, наверно, бывает только в горах. Не успел он как следует осмотреться, как из-за кабины показался решительно настроенный шофер. В одной руке он держал монтировку, в другой, как ни странно — ключ от багажного отсека.

— Ну что, отъездился гаденыш? — сказал он и потряс- поочередно ключом и маленьким ломиком. — Я тебе проломлю голову вот этой штукой, а потом запихну тебя в багажник.

— Зачем? — пожал плечами Шура. Действительно, зачем- окровавленное тело, буде такое случится, пихать в отсек, где полно всяких разных сумок? Чтобы потом торжественно предать земле? Или повесить на огромный пустующий крюк в гараже, среди прочих трофеев?

Ответить злобный водитель не успел. Вот он стоял, показывая свои железяки — а вот его уже нет. Метнулась сбоку какая-то серая прямоугольная тень, похожая на пролетавший ковер-самолет средних размеров, и все исчезло. Только по-прежнему плакал его брат-близнец, пытаясь подняться на ноги. Да еще опали, лишившись поддержки, монтировка и ключ.

Правильнее всего, конечно, было посмотреть, куда же подевался человек, угрожавший ему применением насилия, но Шура поступил иначе. Он, конечно, подошел к лежавшим на обочине железкам, осторожно выглянул из-за автобуса, но ничего подозрительного не увидел. Если внезапно исчезнувший водитель до сих пор молчал, то теперь он мог быть уже далеко — улетел на ковре-самолете. В противном случае он бы тут рядом и валялся, если бы внезапно и бессловесно помер. Впрочем, Шуру нисколько не занимала судьба неприятного ему субъекта. С глаз долой — из сердца вон.

Он поднял монтажку и ключ, отпер багаж, нашел среди прочих вещей свой боевой рюкзак и вышел на середину дороги. С машинных окон на него смотрели люди. Причем, как ему показалось, с долей осуждения.

Идти можно было на все четыре стороны. Но почему-то не очень хотелось. Оппортунистическая мысль, вернуться в салон, тоже промелькнула на задворках сознания, но вполне закономерно никак не зафиксировалась. Ушел, так ушел.

Первая цель, конечно же — дом. По асфальту — километров триста, если допустить, что пятьдесят они благополучно проехали. Машины почему-то не заводятся, значит, совсем скоро на трассе образуются некие подобия человеческих групп — где побольше народу, где поменьше.

Если два водителя их автобуса выплеснули наружу все свое гнилое «таксистское» нутро, значит — чего-то человеческое в них потерялось. В обоих одновременно. Хотелось бы, конечно, внести поправку на близкое сродство. Близнецы все-таки. Но слабо верилось, что оба брата-акробата единомоментно лишились чувства меры. Что-то другое.

Шура мог бы еще постоять, размышляя, но, вдруг, услышал откуда-то дальше по дороге крики. Очень не понравилась ему интонация: возмущение и страх. На войне кричат по-другому, вкладывая в голос всю скопившуюся ненависть к врагу, помимо, конечно же, страха. В мирное время при бытовых драках, даже переходящих в поножовщины, к страху подбавляют ноты лихой удали: «Мочи козлов!» Когда же угадываются оттенки возмущения, то, значит, кричат на своих. Или, во всяком случае, на тех, кого считали «своими».

Крики внезапно оборвались, словно кто-то нажал на клавишу «mute». Шура не привык ждать от непонятных вещей приятных сюрпризов, поэтому, все время сторожась, как кот, пробирающийся через собачью площадку, двинулся к лесу. Почему-то он не очень доверял скоплениям людей. Страх, паника предшествуют насилию и жертвам. Лучше в лес. К тому же, как ему удалось заметить, в дикие кущи вела чистая грунтовая дорога, скорее — просто съезд, потому что среди стволов затерялся неприметный, но достаточно добротный щит с надписью: «Место для костра». И должно все это означать, что через сто — сто пятьдесят метров имеется специальная площадка, где выложен камнями очаг и маленькая избушка поблизости, практически без стен, но зато с крышей. А еще должны быть скамейки и стол. В избушке по традиции много человеческого навоза, в кострище — битых и пластиковых пивных бутылок, на скамье и столе — нецензурные вырезки и ожоги от открытого огня. Менталитет, блин!

Уже на обочине Шура увидел, что в придорожной канаве лежит мешок. Не картофельный, из холстины, не сахарный из пластика, а какой-то ворсистый, коричневый и очень дурно пахнущий. Насчет запаха он, конечно, был не совсем уверен, но идеальный по чистоте свежий воздух здесь отсутствовал. Зато присутствовал некий аромат мокрой бродячей собаки. Мешок, что характерно, был отнюдь не пустым. Проверять, что там внутри не хотелось.

Остановившись в размышлениях, Шура едва не пропустил стремительное движение сбоку. Убежать с рюкзаком за плечами было невозможно, сбросить груз и изготовиться для борьбы — не хватало времени. Поэтому он сделал совершенно, казалось бы, нелепый поступок. А именно, втянул голову в плечи и выставил навстречу движению монтировку, которую так и держал, в отличие от багажного ключа, в руках.

Вряд ли найдется человек, который, вжав голову в свою грудную клетку, не закроет при этом глаз, или, даже, оба глаза — в зависимости, скольким количеством органов зрения он обладал. Шура, естественно, не был исключением. Отчаянно зажмурившись, он ощутил толчок в руку: что-то метко напоролось на поднятый острым жалом вперед ломик. И все, можно было уже смотреть, кто не спрятался — я не виноват.

Шура, прозрев, обнаружил чуть сбоку от себя, на расстояние в каких-то полметра еще один мешок. Он, в отличие от своего полного «собрата» был практически пустой, да, к тому же, дырявый. Рваная дырка тянулась в половину длины — напоролся, бедняга, на поднятую монтировку. Большого ума не надо было, чтобы сопоставить стремительное движение, дырявый мешок, поблизости — полный, а также задевавшийся куда-то водитель-хам.

— Да ты, приятель, тварь живая! — сказал Шура вслух. — Точнее, была живой.

Он старался не разговаривать сам с собой на пароходе, боясь, что это будет одним из симптомов надвигающегося сумасшествия. Но дома, точнее, на свободе, позволял себе иногда поразмышлять вслух.

— А что у нас в этом мешочке? — Он провел по нему монтировкой, которая легко обрисовала контуры тела, укрытого от любопытных взглядов. Никаких сомнений, то, что там пряталось, имело нижние конечности, верхние и голову. А также права на управление транспортными средствами всех категорий. Вот куда подевался агрессивно настроенный шофер. Сбитый «мешком», моментально впал в кому — видимо под воздействием какого-нибудь яда. Потом тело обволоклось этой тварью — дело понятное. И стало перевариваться. Внутренняя поверхность «мешка» сделалась внешней, сбросив, между делом, неудобоваримые продукты прежней охоты. Тут же лежали какие-то выбеленные кости, комки шерсти и прочая мерзость, вываленная за ненадобностью этим существом.