Легенды старого Киева - Вадим Николаевич Бурлак Страница 8

Обращения к великой реке

В начале XX столетия журналист А. Сидоренко заявил: „Бьюсь об заклад, не найдется ни одной книги о Киеве, в которой бы не упоминался Днепр“. Кажется, спорить с ним никто не стал.

Во все времена литераторы — и коренные жители Киева, и приезжие — обращались к великой реке.

„Да, Днепр уже не тот: нет плотов, снуют „ракеты“, „кометы“. А были плоты. Еще совсем недавно были. С будками, баграми, развешенным бельем, с лающими собаками, дымящимися над огнем котелками. С них прыгали, под них ныряли. Сейчас их нет. Плотины, шлюзы…“ — так с грустью в середине прошлого века вспоминал Днепр времен своей молодости писатель Виктор Платонович Некрасов.

Что ж, у каждого поколения есть свои симпатии к великой реке, воспоминания о ней, любимые уголки на ее берегах, свои песни.

Принаймні вкупі сумували,

Згадавши той веселий край,

і Дніпр той дужий, крутогорий

і молодое тэе горе!..

і молодий той грішний рай! —

писал великий украинский поэт Тарас Григорьевич Шевченко.

Воспевался Днепр и в XX столетии, и в наше время. Ему посвящались песни, стихи, поэмы, прозаические строки.

Много десятилетий звучит на днепровских берегах созданный Андреем Малышко и Платоном Майбородой „Киевский вальс“:

Снова цветут каштаны,

Слышится плеск Днепра,

Молодость наша —

Ты счастья пора!

Возможно, у киевлян новых поколений появятся свои песни о родном городе. Но и в них наверняка будет упоминаться Днепр. Не зря в старину говорилось: „Не было бы Днепра, не было бы и Киева“.

Крест на щеке

Под солнышком

Мы ладонь протягиваем,

да голоском елейным просим: „Подайте, люди добрые…

Ослабли мы от наук мудреных…“

А как ноченька власть возьмет над городом,

Малюем сажей крест на своих

щеках да из укрома ножи и кистени достаем.

Берегитесь, жмыкруты, не школяры мы по ногам,

а дзерщики-злогинцы.

Сказание киевских школяров (конец XVIII века)

Воспоминания паломника

В 1701 году старец Леонтий отправился в путешествие по святым местам. Пролегал его путь от Москвы на Ближний Восток. Посетил он Иерусалим, где поклонился Гробу Господню. По дороге паломник Леонтий останавливался в Киеве.

Старец подробно описал свое путешествие. Особое место в записях он отвел древнему городу на Днепре: „…мы пристали по берегу града Киева, тогда пришли караульщики, сотники и стрельцы и стали нас вопрошати: откуда и что за люди? — И мы сказали, что Московские жители и едем во Иерусалим.

— Есть ли де у вас Государев указ? Покажите де, — без того во град наш не велено пускать.

И мы показали указ, и сотенный прочел указ, отвел нас к стольнику, и стольник також-де указ прочел, послал к бурмистрам, чтобы нам двор отвели, и стали на дворе близ ратуши. <…>

В Киеве монастырей и около Киева зело много и пустынки есть — райские места! Есть где погулять, — везде сады и винограды. <…>

Церквей каменных зело много; строение узорочное; тщательные люди. И много у них чудотворных икон; сердечная вера у них к Богу велика; кабы к такому усердию и простоте — правая вера, — все бы люди святые были!

<…> У митрополита поют пение органистское, еще пуще органов… В Верхнем Городе церковь хороша — Михайла Златоверхова; в той церкви мощи Св. великомученицы Варвары. <…>

В Верхнем Городе живет воевода и полковники и стрелецкие полки; а в Нижнем Городе — все мещане, хохлы, все торговые люди; тут у них и ратуша, и ряды, и всякие торги…

В Верхнем Городе снаряду зело много и хлебного припасу. Около Киева лугами привольно и всячинами, и овощем, и рыбы много, и все недорого. Через Днепр четыре моста живых; с острова на остров мосты велики зело…“

Старец Леонтий не только восторгался киевскими церквями и монастырями и их убранством. Описывал он и беды славного города начала XVIII века. Одна из них — преступность.

„Верхний Град — вал земляной, вельми крепок и высок; а по градской стране все караулы стоят крепкие; по сто сажень караул от караула; и в день и в ночь все полковники ходят, тихонько досматривают — так ли крепок караул; а ночью уснуть не дают: все караул от караула кричат и окликают — а кто идет? — Зело опасно блюдут сей град. <…>

В Киеве школьников очень много, да и воруют много… Когда им кто понадокучит, тогда пришедши ночью, да укокошат хозяина, а с двора корову или овцу сволокут; нет на них суда! Скаредно сильно попущено воровать…“

Видимо, здорово досаждали своими преступлениями непутевые школяры жителям и гостям Киева в XVIII столетии. Об этом говорится не только в записях странника Леонтия, но и в других документах того времени.

„Чтобы черт за своих не принял“

Конечно, не все киевские школяры сочетали учебу с ночными разбойничьими похождениями. Костяк банд составляли изгнанные за недостойное поведение, леность, пьянство, непослушание, дерзость…

Николай Закревский писал о трудном положении киевских учащихся в XVII–XVIII веках: „При ректоре Сильвестре Головчиче, с 1673 года, школы открыты по прежнему порядку, ученики стали умножаться; но доходы монастырские были ограниченны; много бедных учеников оставалось без вспомоществования; они питались подаянием“.

В XVIII столетии школяры-грабители имели свои „схованки“, где прятали добычу и оружие. „Схованки“ они обустраивали в хатах, нанятых чаще всего на Подоле. Нередко использовали и городские подземелья.

Перед тем как отправиться на „стрибзлочин“ (так школяры называли ограбление и разбой), они рисовали сажей крест на щеке, „чтобы черт в темноте за своих не принял“.

Оружие школяры подбирали самое разнообразное — ножи, пистолеты, кистени и даже рогатины и ружья.

Если грабители нарывались на караульный отряд, оружие быстро передавали одному из банды, и тот убегал. Остальные заговаривали зубы служивым, жаловались, что ищут угол, где можно переночевать и получить хоть корку хлеба. Но государевых людей не так-то легко было обмануть. И нередко школяры-грабители попадали в острог.

В XVIII столетии он находился на старой Ивановской дороге, неподалеку от Печерских каменных ворот. Деревянное здание острога окружал высокий частокол.

По утрам на Старокиевском вале собирались пострадавшие от преступников жители города. С этого места им было хорошо видны все арестанты, собранные на Острож-ском дворе для „распознания“. Если кто-то узнавал среди арестованных своего обидчика, спускался с вала и сообщал тюремному