Сергей Владич - Тайна распятия Страница 9

Тит Валерий Туллий молча и с благоговением, как и полагается подданному, выслушал императора.

— Все ли тебе понятно? — спросил Тиберий.

— Да, кесарь. Я отправляюсь в Ершалаим без промедления.

Глава 4

Почти библейская история

Профессор Сергей Михайлович Трубецкой, известный киевский специалист по древним рукописям, не очень-то любил засиживаться на работе. Было около семи часов вечера, и он уже почти собрался идти домой, но решил еще раз внимательно перечитать начало Евангелия от Луки: «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен…»[1]«Удивительно, как много информации сосредоточено в одном этом отрывке! — отметил Трубецкой про себя. — Во-первых, „многие начали составлять повествования“, то есть евангелист признает, что таких, как он, было много. „Как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами“ — значит, Лука сам не был свидетелем и не имел полной информации о служении Иисуса, а пользовался „переданными“ рассказами очевидцев. Наконец, „по тщательном исследовании всего сначала“ — выходит, он имел возможность сравнивать и анализировать рассказы разных людей и судить об их достоверности по наличию или отсутствию противоречий. Однако как все это странно! Ведь мы даже не знаем, кто он был, этот Лука. Говорят, он происходил из греков и был врачом… Но почему именно его евангелие вошло в Новый Завет? Вопросы, вопросы…»

Наконец Трубецкой отодвинулся от бумаг и с удовольствием потянулся в кресле. Его долговязая фигура с трудом умещалась за стандартным офисным столом, и он, без сомнения, предпочел бы работать дома, но документы, лежащие сейчас перед ним, нельзя было выносить из института ввиду их чрезвычайной ценности. Сергей Михайлович снял очки, положил их на стол и прикрыл глаза. Несколько последних дней, особенно после отъезда Анны на Святую землю, он напряженно работал над крайне интересной и неожиданной проблемой — переводом Библии. Дело было в том, что ему в руки по случаю попало редкое средневековое издание Вульгаты — одной из первых попыток перевода Библии с греческого на латинский язык. Для начала Трубецкой провел сравнительный анализ древнего и современного текстов и обнаружил, что одобренный Церковью и используемый ныне вариант Святого Писания, во всяком случае, в части Нового Завета, весьма заметно отличается от его средневековой трактовки. Отличия были настолько разительными, что их никак нельзя было объяснить только сложностями перевода. Это было странно и требовало дополнительного анализа имеющихся текстов. Ведь в своей работе Сергей Михайлович уже давно не ограничивался исследованием только лингвистической составляющей рукописей, но старался детально вникать в их содержательное наполнение — было бы время. А сейчас его было хоть отбавляй, поскольку Анна Николаевна Шувалова, супруга и по совместительству коллега Трубецкого, была в отъезде. В прошлом сотрудник Санкт-Петербургского университета и специалист по средним векам, ныне она с увлечением занималась библейскими сюжетами. Через каких-то своих знакомых эмигрантов, которые уже давно и прочно обосновались на Земле Обетованной, она узнала о существовании собрания уникальных рукописей, которые не так давно были найдены в православном монастыре Святого Георгия, затерянном среди скалистых каньонов Иудейской пустыни на полпути из Иерусалима в Иерихон. Именно туда она и отправилась в надежде раскопать что-нибудь этакое. Трубецкой не возражал против ее поездки, но теперь, когда от нее уже несколько дней не было вестей, он был не на шутку встревожен, хотя и старался гнать зловредные мысли прочь.

Он взглянул на фотографию Анны, стоящую здесь же, на столе. Со снимка на него смотрела необыкновенно привлекательная женщина со смеющимися глазами и копной развевающихся на ветру волнистых каштановых волос. Сергей Михайлович в точности помнил тот день и место, где был сделан этот снимок, — на набережной Невы, в редкий для Санкт-Петербурга солнечный осенний полдень. Мысль об Анне всколыхнула в его душе теплую волну воспоминаний, и он вдруг ощутил, как сильно по ней соскучился. В зрелом возрасте восторженных влюбленностей уже практически не бывает, и их чувство, возникшее из случайного знакомства в Санкт-Петербургском университете, прошло путь от обыкновенной взаимной симпатии до настоящей, искренней и глубокой любви. Это чувство было удивительным, совсем не похожим на то мимолетное влечение, которое Сергей Михайлович испытал однажды в молодости, когда любовь вспыхнула, как порох, обожгла до самых корней и ушла, оставив лишь едва тлеющие искры воспоминаний о нескольких мгновениях счастья… С Анной все было как-то иначе, по-взрослому: меньше пылких слов и порывов страсти, зато значительно больше взаимопонимания и острого ощущения радости от того, что рядом с тобой любящий и нежный друг.

Сергей Михайлович снова ощутил растущее где-то в груди беспокойство. Он знал, что мобильная связь вблизи монастыря, где сейчас находилась Анна, практически не работала, но она все же умудрялась время от времени подать весточку, чтобы он не волновался. В последний раз Анна позвонила откуда-то несколько дней тому назад и, явно возбужденная, сообщила, хотя и без подробностей, о какой-то своей сенсационной находке, которую намеревалась исследовать, а после того звонка — пропала… Трубецкой попытался взять себя в руки. Он поставил фотографию на место и вернулся к размышлениям о работе. Ведь оказалось — и совершенно для него неожиданно, — что проблема перевода Библии, как Ветхого, так и Нового Завета с древних языков, на которых они были написаны, имела длинную и полную удивительных поворотов историю. И помог ему приоткрыть завесу над необыкновенными приключениями Библии старый знакомый Трубецкого — протоиерей Валентин Флоровский из Киевской духовной академии, в далеком прошлом — одноклассник Сергея Михайловича по киевской средней школе № 206. Несмотря на высокий сан, Валя и в рясе сохранил присущие ему с детства критичность и глубину ума, предпочитая не спорить с особо упрямыми фактами, а просто интерпретировать их по-своему. Однажды теплым осенним днем они встретились в кафе на Михайловской площади, и вот что Валентин рассказал Трубецкому.

— Прежде всего, Сергей, я хотел бы сказать, что проблема перевода Библии имеет совершенно различный контекст в истории христианства западного и восточного обрядов. Дело в том, что первоисточники как Ветхого, так и Нового Завета были написаны на древнееврейском, арамейском и греческом языках, причем до нас в наиболее полном виде дошли именно греческие списки. Восточная церковь, основу которой составляли греки, пользовалась как раз ими. А вот западная церковь для своей проповеди нуждалась в переводе на латынь. При этом потребность в едином и достоверном тексте латинской Библии, на котором западная церковь могла бы основывать свое учение, впервые возникла лишь примерно к концу IV века от Рождества Христова, хотя есть отдельные свидетельства и о более ранних попытках перевода на латынь. Именно к этому времени христианство уже в достаточной степени укоренилось как государственная религия Римской империи. Эта задача была поручена некоему монаху Иерониму Стридонскому, крупнейшему по тем временам знатоку Библии. Иероним прекрасно владел греческим языком, латынью и имел значительные познания в иврите. Он работал над переводом более двадцати лет. Иероним начал с Нового Завета и перевел его с греческого на латынь. Для работы же над Ветхим Заветом он использовал списки на греческом языке и иврите. Сделанный им перевод Библии и был положен позднее в основу нормативного латинского текста Библии, получившего впоследствии название Вульгата. Кстати, как раз к этому варианту Библии впервые была применена общепринятая ныне разбивка священных текстов на главы и строки, так называемая конкордация, что диктовалось нуждами христианской теологии. Самая ранняя из них была создана около 1244 года.

Так вот, почти двенадцать веков этот перевод Иеронима оставался вне канонического употребления верующими, поскольку переводов Библии на живые языки не существовало. Лишь в конце XVI века профессор Оксфорда, некто Джон Виклиф, сделал первые рукописные переводы Вульгаты на английский язык. Это был, без преувеличения, героический и, можно сказать, революционный поступок. Один из последователей Виклифа, чешский проповедник-реформатор Ян Гус, активно поддерживал его идею о том, что люди сами должны читать Библию на понятном им языке. За такие речи, а также за свободомыслие в 1415 году Яна Гуса сожгли на костре, цинично используя для растопки перевод Библии Виклифа.