Александра Свида - За закрытыми ставнями Страница 9

— Присядем, — сказал Зенин, опускаясь на уединенно стоящую скамейку.

Они уселись. Рядом с Зениным в виноватой позе улегся Нептун. Он точно чувствовал, что разговор шел о нем и отзывы, которые давал его хозяин, были не блестящие.

Зенин нагнулся и погладил собаку по голове.

— Спасибо тебе, Нептун, выручил, — заметил он ласково.

Его тон заставил Орловского насторожиться. Он вынул папиросы, угостил товарища и, при свете спички, заглянул в его лицо.

— Выкладывай–ка, Володя, все, что у тебя на душе.

— Я только что собирался это сделать. Ты вот ругал Нептуна, а я тебе скажу, что никогда еще он не выказал себя так блестяще, как сегодня.

— Что ты хочешь сказать? — недоумевая, спросил Орловский.

— А вот что. Можешь ли ты припомнить все сначала, весь наш сегодняшний эксперимент с собакой?

— Я думаю, что да.

— Попробуй восстановить.

Орловский затянулся папиросой несколько раз и щелчком отбросил ее в кусты, наблюдая, как ее горящий конец выписывал огненные вензеля в воздухе.

— Мы пустили собаку от калитки, — начал он, закуривая вновь. — Пес быстро обнюхал следы, побежал по ним вдоль аллеи, свернул в сторону цветника, покружился там некоторое время, вышел опять на аллею и, все время обнюхивая следы, помчался к террасе.

Еле заметным кивком головы Зенин подтвердил его наблюдение.

— Что же случилось дальше? — спросил он,

— Дальше? Дальше с псом случилось что–то необычайное. Подойдя к тому месту, где следы указывают, что кто–то долго стоял перед террасой, Нептун внезапно ощетинился, завыл и стал пятиться обратно. Потом вернулся опять к следам, понюхал их, помахал хвостом и, резво выбежав из калитки, нюхнул раза два землю с наружной ее стороны и помчался к трамвайной остановке.

— Что за прекрасная у тебя память, Александр! — воскликнул Зенин. — Ты до мельчайших подробностей восстановил все, как было.

Орловского немного удивило это восклицание. Он знал хорошо, что в этот тон Зенин впадал обычно тогда, когда был чем–нибудь доволен, но раздумывать над этим ему не было времени, так как товарищ просил его восстановить дальнейшее.

— Далее, — ты повторил то же, и Нептун вел себя совершенно одинаково.

— Отлично, Александр, — а затем?

— Затем ты дал псу понюхать какую то вещь и велел по этому запаху искать чего–то вдоль изгороди.

— Ну?! — нетерпеливо воскликнул Зенин слегка дрожащим голосом.

— Пес побежал вдоль изгороди и в одном месте внезапно повторил все то, что проделал возле террасы. Миновав с твоей помощью это место, он обежал вокруг изгороди и остановился перед тобой, виновато помахивая хвостом и глядя на тебя грустными глазами. Он не нашел того, что ты ему приказывал.

— Так–так, — поощрял Зенин, — продолжай, продолжай.

— Отметив место, где завыл пес, ты перенес туда Нептуна и, направляясь сам по газону в сторону цветника, велел ему следовать за собой, — но пес оказал сопротивление: прыгнул, точно ошпаренный, в сторону и, отбежавши к калитке, уселся там, печально глядя на нас. Затем ты снова исследовал следы и мы перешли в дом.

— Чем же ты объясняешь такое поведение пса? — глухо спросил Зенин.

Орловский пожал плечами.

— Черт его знает, — вероятно, тут возвращался убийца и где–нибудь капнула кровь, — это единственно возможное объяснение.

Зенин положил руку на плечо Орловского.

— Нептун не боится крови, он не раз доказал нам это. Кроме того, ведь убийца, убегая через террасу, не направился в сторону калитки, а обогнул дом по направлению к заднему выходу, ведущему в лес. Об этом–то ты, я вижу, не подумал.

Орловский бросил на Зенина недоумевающий взгляд. Лицо последнего было бледно и носило следы страшного напряжения.

— Так–то, мой друг, — причина волнения Нептуна не в этом.

— Так в чем же? — спросил Орловский, которому начало передаваться волнение Зенина.

— В чем, — возразил тот, — я еще не отдаю себе отчета, но пес подтвердил мою теорию — третьего лица. Вот послушай, Александр. После этой истории с псом я вновь подверг внимательному осмотру сад и…

Зенин порылся в кармане, вынул какую–то сложенную вчетверо бумажку и зажег электрический фонарь. Вот смотри, что я тебе покажу. Прежде всего, когда я внимательно осмотрел дорожку перед террасой, то я пришел к убеждению, что мы имеем дело с двумя различными отпечатками следов.

Орловский нетерпеливо дернулся.

— Два отпечатка следов, — но мы ведь сняли мерку, — все принадлежат ноге, обутой в ботинок № 27-ой.

— 27-ой–то, 27-ой, но для внимательного взгляда они оказались неодинаковы. Одни — чуть–чуть больше и обрисованы грубо, другие — еле заметны, но отпечаток изящ

ный, точно выточенный.

— Что же ты из этого заключаешь? — спросил Орловский.

— В саду в эту ночь были два лица, носящие двадцать седьмой номер ботинок, — только один носит ботинки, сшитые нашим московским мастером, другой — ботинки от Вейса. Это необыкновенное изящество, точеность работы отбилось, как в зеркале, в слегка сыроватой почве. Далее, — человек, носящий обувь нашей московской работы, оставляет правильные следы; клиент же Вейса заметно тянет правую ногу, благодаря чему след его правой ноги представляется чуть–чуть удлиненным, в то время как левый дает отчетливый отпечаток ступни. Этих следов более всего возле террасы, — совершенно нет на аллее и один след, глубокий и замечательно отчетливый, возле изгороди, то есть как раз в тех местах, где завыл Нептун.

— Из твоих слов ясно, что было действительно два лица, но если присутствию Брандта имеются какие–нибудь объяснения, то присутствию второго лица никаких.

— Мы даже не знаем, кто это был, — добавил Зенин. — Для меня ясно только то, что он пришел позднее Брандта: его след целиком затирает след Брандта. В том же месте перед верандой, где множество следов, его следы опять более ясны, чем следы Брандта. Неизвестный стоял в течение некоторого времени перед верандой, — после чего вошел в дом.

— Ты полагаешь, что он все–таки вошел?

— Несомненно. Кто бы иначе оставил эти следы в комнате девочки?

— Да, это загадка, с которой не справится Зорин, — убежденно заметил Орловский. — Ну, а что же будет с Брандтом? Удастся ли ему выпутаться?

Зенин пожал плечами:

— Если Зорин не одумается, то нам придется выступить на его защиту. Вообще я сделаю завтра обстоятельный доклад Кноппу и уголовный розыск начнет свое собственное расследование.

Глава 8

В одиночном заключении

В узкую тесную тюремную камеру заглянул косой луч солнца и осветил голые стены с убогой обстановкой, состоящей из жалкой кровати, стола и табурета. На последнем, уронив голову на сложенные на столе руки, сидел Брандт. Вся его фигура выражала крайнюю утомленность и апатию. Он так устал от всего пережитого, так у него изболелась душа, что сейчас ему больше всего хотелось бы «забыться и уснуть». Но как отделаться от мыслей, как заглушить неумолчно раздающийся в ушах истерический плач?

Ах, бедная моя мама! Как тяжело и физически трудно было оторвать от себя ее судорожно вцепившиеся руки, как страшно было оставлять ее в таком состоянии совершенно одну, с ее больным сердцем. Хорошо еще, что пристав оказался сердечным человеком и разрешил позвать хозяйку, дать ей указания хоть примитивного ухода за больной, — обещал немедленно отправить телеграмму отчиму и послал городового за врачом.

Какую страшную ночь провела, вероятно, бедная больная и успел ли уже приехать отчим? Какой удар для него! Что сделает он, связанный службой, с больной, убитой горем мамой и как перенесет трагическую смерть Рины?

Боже, Боже!

И каким образом я оказался припутанным к этому делу? Неужели их убили вскоре после моего ухода?

А Рина была такая веселая, по–старому сердечная и любящая. Мог ли я предположить, что вижусь с ней в последний раз?

Спасибо, родная сестрица, за твою помощь: хоть без денег не осталась моя бедная мама.

Скорее бы вызывал следователь, — выяснилось бы это недоразумение, и я мог бы вернуться домой. Я так сейчас нужен матери, отчиму, а быть может и Милочке, о которой мне ничего не сказали, хотя я так плохо все слышал, что и сейчас не могу отдать себе точного отчета во всем случившемся.

Тяжело вздохнул, встал и заметался опять по камере.

Четыре шага до двери и четыре обратно до окна.

— Зверь в клетке, — вырвался у него негромкий возглас. Сейчас же тихо поднялся дверной глазок.

Брандт нервно вздрогнул. Это вечное наблюдение может свести с ума. Я не могу ни пошевельнуться, ни вздохнуть, ни кашлянуть, чтобы в крошечном дверном отверстии не появился любопытный зрачок.

Нет, зверь в клетке счастливее, он свободен рычать, рыть когтями песок, потрясать прутья своей клетки, а я… Скорей бы вызывал этот следователь! Что он, забыл, что ли, о моем существовании? Ведь не считает же он, на самом деле, меня убийцей!.. Или хочет истомить сидением и неизвестностью, чтобы играть мною, как кошка мышью?