Коллектив авторов - Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I Страница 9

— Марсиане, марсиане… Вы впервые видите пред собой сына далекой Земли.

Кругом меня все были одеты по–зимнему. Меня удивил покрой их пальто, близко напоминающий наш, земной. И лица марсиан меня удивили: точно земные лица, серые и озябшие, в морщинах, обрюзглые и с мешками около глаз. Все марсиане дышали мерзлым паром. «Значит, и на Марсе бывают зимы», — подумал я.

— Откуда вы упали? — взял меня за борт шубы пропеченный морщинами старик с багровыми, видимо, отмороженными щеками. Клеенчатой фуражкой с козырьком и синей пелериной этот старик очень походил на земного, берлинского возницу. Странно, — но я понял его. Старик говорил как будто на грубом немецком языке.

— Я не упал, а прилетел с Земли, — ответил я старику.

— С Земли, с Земли, — засмеялись вокруг. — Подите выспаться, иностранец.

— Этот русский пьян, как свинья.

— Русские всегда скандалят.

— С Земли, с Земли — ха, ха, ха…

За моей спиной смеялись сипло и простуженно, — я еле вырвался из грубой толпы. За углом я очистил снег с колен и с груди.

Улицы, улицы…. Как странно, как тягостно знакомы марсианские улицы, громады серых, тяжких и холодных домов, а на всех углах одинаково черные стеклянные вывески с одинаковыми белыми буквами «Cigarren».

На углу я увидел обычный газетный киоск, а в киоске старушку–газетчицу, обернутую байковыми платками. Но ведь я знаю эту газетчицу: каждое утро она продает мне газету и каждое утро жалуется мне, что марка все падает, что маргарин дорожает, что в Германии будет голод и зимой придут большевики…

Я побежал, дрожа от ужаса. Все это походило на сумасшествие. Я потерял на бегу мои радиоящики, я обрывал с пальцев тонкие плетения моих летательных тросов. «Сумасшествие, сумасшествие, — думал я. — Весь мой полет — бред безумия…»

Меж облетелых деревьев мелькали автомобили, провизжал на железных рельсах красный трамвай. «Я безумен, — подумал я, — у меня один путь — под трамвай…» Но в эту минуту попался мне навстречу малыш–школьник. Я хорошо помню его румяное на свежем холоде лицо, и голые крепкие ножки в коротких синих штанишках, и рыжий ранец за спиной. Я тронул его за плечо:

— Постойте… Скажите, это город Берлин?

— Ну конечно, Берлин, — изумленно и тревожно глянул на меня малыш.

— Значит, я в Германии, в Европе, на Земле?

— Да, да, — где же иначе, — на Земле.

— А это какая улица?

— Уландштрассе… Пустите меня!

Малыш вырвался. Я не преследовал его, я все понял мгновенно: ежели на Марсе все жизненные условия равны нашим земным, то, должно быть, на Марсе все то же самое, что и на Земле, все то же самое, как зеркальное отражение, до мельчайших подробностей.

Марс — двойник Земли. Я понял это и мне оставалось только проверить мое заключение. Я попал в зеркало Земли, и я должен отыскать в нем моего двойника, — самого меня.

В несколько прыжков я был у № 90.

Я влетел по лестнице в пансион фрау Брунс. Меня никто не видел: фрау Брунс, вероятно, ушла на базар.

Проверяя себя, — я нарочно постучал в дверь моей комнаты: ежели я на Марсе, мне должен отозваться мой двойник… И вот я услышал глухой голос:

— Войдите!

Я вошел и увидел, что мой двойник, я сам, идет мне навстречу. Он был в расстегнутой меховой шубе, без шапки, с искаженным, бледным лицом и блуждающими глазами…

Повторяю, — мне все стало понятно: Марс — двойник Земли и обе планеты взаимно повторяют себя во всем, отражая друг друга в каждом движении бытия, как зеркала.

Следовательно, в те мгновения, когда я вылетел на Марс, — мой двойник, после долгих работ и исканий, должен был перелететь на Землю… Почему же я вижу его перед собой эдесь, на Марсе, почему же я разглядываю его в тягостном замешательстве?

— Я прилетел к вам с Земли, — отрывисто сказал я.

— Я понял вас, — отвечал он растерянно и глухо. — Вы опередили меня на 1/юо секунды. Я шел уже к окну, когда вы в него прыгнули. Еще миг и вы никогда не увидели бы меня: вы бы остались на Марсе, а я, вместо вас, попал бы на Землю.

— Но ведь это то же самое, что Марс, что Земля…

— Теперь я вижу, что то же самое.

— Значит, и на Марсе та же ложь, нищета, злоба и кровь, что и у нас.

— Да, — та же.

— И большевики — вместо России, и поглупелая и оподлевшая Европа, и падение марки, и маргарин…

— Все то же, все то же самое. Как в зеркале. Мы — ваше отражение, или вы — наше, но все то же.

— Это очень скучно.

— Я думаю так же. И знаете что, — лучше вам вернуться на свою планету.

— Но я потерял свою летательную машину, мне не вернуться на Землю, — сказал я.

— У меня машина в порядке. Тогда на Землю полечу я, а вы оставайтесь вместо меня на Марсе… Я лечу, прощайте.

Он наскоро пожал мне руку, бросился к окну и распахнул раму. Через мгновение моего двойника–марсианина не было в моей комнате.

Теперь вы, мой уважаемый и милый доктор, каждый день уверяете меня, что я, разбив в моей комнате зеркало и приняв в нем свое отражение за двойника, — выкинулся в нервном припадке в окно.

Вы каждый день уверяете меня, уважаемый доктор, что я вовсе не на Марсе, а на Земле, и что я вскоре оправлюсь от моих потрясений.

Милый доктор, — Вы меня не проведете… Какая же это Земля, когда я вчера видел здесь, в палате № 8, двойника безумного, бедного Генриха. Мне очень жаль этого поме

шанного марсианина — виновного лишь в том, что его земной двойник, берлинский студент, — помешался где–то там на бесконечно–далекой отсюда Земле.

В заключение не могу выразить Вам благодарности за тот уход, которым Вы окружили меня в Вашей марсианской психиатрической лечебнице.

О себе скажу, что изредка я хочу снова приняться за чертежи моей летательной световой машины, чтобы с Марса вернуться на Землю, но опасаюсь, что тяжкие испытания пережитого не позволят мне этого сделать.

Никогда, неужели никогда не увижу мою Землю…

Доктор, — мне бы Россию поглядеть, не марсианскую, а земную Россию, милую мою…

Россия, Россия — где ты?… Боже, — какой раскаленный обруч давит на голову. Не хочу, не хочу я быть больше на Марсе. Где ты, моя родная земля?

И. Лукаш

ПОТЕРЯННАЯ БОТФОРТА

(Из неизданных записок барона

Мюнхгаузена)

Nix. Nox. Horror…

Присноблаженный Цезарий — Августинец нечто подобное изволит рассказывать об аде — «Снег, Ночь, Ужас». А я смею утверждать, что не лучше адских описаний та страна, откуда я, наконец, милостью Бога, вырвался.

Я говорю о Московии, или иначе Империи Российской, где я был, как известно Вам, в прошлом, 1779 году в январе месяце.

Я не знаю, слышали ли вы что–нибудь о приключениях моих в Риге.

Я прибыл туда из Московии в феврале месяце 1779 года, за полночь.

Рига была темна, как мраморный склеп. Я думаю, что в наших баронских склепах не темнее. Я ехал в наемной карете. Мой кучер ощупью вел лошадей по какому–то деревянному мосту. Замигали редкие, маслянистые фонари. Меж шпицев колоколен и острых черепичных крыш сурово свистал ветер с Двины.

— Скорей гостиницу, харчевню, черт тебя побери, — крикнул я кучеру и завернулся покрепче в мой обмерзлый плащ. Смутно я помню, как визжала под ветром железная вывеска, как мигал огонь в занесенном снегом фонаре. Рига не Париж и даже не Берлин, и, конечно, не моя благословенная Померания. Меня охватила тоска от рижской тьмы, ветра и снега.

А в трактире приветливо пылал камин. На закопченных сводах, под балками, ходили от огня тихие тени. Широкие дубовые столы были пусты. Только за одним, в обществе бутылки вина, сидел такой же ночной путешественник, как и я.

Мне не особенно понравился его узкий синий кафтан с красными пуговицами. Эти пуговицы горели, как тусклые червонцы или пригоршни угольев. Не понравилось мне также, что господин этот без парика и его плоские черные волосы прямыми прядями падают на лицо, а нос зловещий и птичий.

Тем не менее, памятуя, что я барон и солдат, приветствовал я его, как подобает всем христианам:

— Добрый день, господин…

А его тонкие губы насмешливо скривились.

— Я бы сказал не день, а ночь.

— Это неважно, — пробормотал я, слегка оскорбленный, — теперь за полночь уже…

— Как за полночь? — изумился мой собеседник. Мне даже показалось, что он побледнел, если только может бледнеть такая коричневая темная маска: вернее, он поседел, а его глаза горячо сверкнули.

— Вы ошиблись, еще нет двенадцати.

— Уверяю Вас, било двенадцать, когда моя карета въезжала в Ригу.

— А, черт возьми!.. — крикнул этот молодчик в синем кафтане. — Хозяин!.. где хозяин?!..

Он отвернулся от меня защелкал пальцами. И тотчас я увидел, что от его щелчков со звоном падают на стол желтые червонцы. «А! — смекнул я. — Вот так встреча…»