Сергей Вольнов - Должник Страница 14

Да, ни один мужчина, до самого последнего в жизни вздоха, не застрахован от того, что в следующую минуту, за следующим углом, судьба не припасла ему женщину, которая одарит бесценнейшим из подарков – взглядом, ради которого начинались войны, рушились империи, создавались гениальные шедевры и гибли целые народы. Да уж, пока человек остается человеком, от воспламеняющей сердца искры, проскакивающей между двумя, зажигающей глаза, души и тела, ни у кого защиты нет и быть не может. И да, тогда, в новогоднюю ночь, просто невозможно было не уступить сокрушительному напору любви, но…

Завтра, или через три дня, или через месяц он отсюда уйдет. Один. Как только дождется нужного знака и попутного ветра.

Как-то в феврале они с Графом и еще одним бредуном, соло по кличке Бек, красавцем-узбеком, который присоединился к ним на обратном пути, притащили из ходки «оригами». Повезло им надыбать редчайший зонник. Со своей доли Реверс купил себе старенький цифровой плеер «Sony».

Этот раритет в Зоне стоил безбожно дорого, настоящий предмет роскоши по нынешним временам. Реверс потратился – и ни разу не пожалел. Гаджет у Молота оставался последний. Он как будто ждал Реверса, предназначался именно этому покупателю… Плеер позволял слушать музыку, а музыка всегда помогала ему настраиваться, открывать каналы воображения, позволяющие хоть ненадолго отрешиться от окружающей среды, погрузиться в сферы возможного, но еще не реализованного. Стоило отяжелить уши клипсами наушников – и звучали песни «Кино», незабвенным голосом Цоя напоминавшие о том, что надо закрыть за собой дверь и уйти, или совет «Машины времени», что не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше… Для отражения ситуации, в которой Реверс находился теперь, очень актуально. Не то слово.

Только вот все в той или иной мере прогибались. В юности сложно было понять почему – времена такие или реализация… чего? Тем не менее в людях что-то менялось, и до той поры, пока самому ему удавалось оставаться беспристрастным и не подверженным переменам, он не различал этого… До поры в упор не замечал, и жилось ему… как и всем. А потом он ушел в Трот и встретил здесь людей, которые не прогибались. Благодаря тому, что ушел вовремя, он стал самим собой. Потом вышел обратно. И ни о чем не жалел. До того момента, как вдруг… увидел то, что ухитрился не заметить раньше, хотя имел все исходные данные.

И вернулся обратно.

Теперь он твердо следовал избранному Пути. Делал что должно, и будь что будет…

Сейчас, в этот мартовский день, он сидел на расстеленном каремате и усиленно думал. Сопоставлял факты. Он всегда предпочитал это занятие бездумному проматыванию драгоценных секунд, выдавшихся для привала между ходками. Сидеть на одном месте долго не получалось, такой уж неусидчивой натурой обладал от природы. Стоило ненадолго остановиться, как очень скоро вновь появлялось желание уйти, начиналось нечто вроде ломки, надоедало ничегонеделание. Телу отдых нужен обязательно, однако разуму и душе успокоение противопоказано…

Он посмотрел в проем выбитого окна. Вернуться в бар? Не стоит. Там – она. В конце концов, он скоро уйдет и почти наверняка никогда не вернется к ней и не встретится с… А может, долой такие мысли, и по достижении цели постараться выжить, вернуться и признаться ей, что… Э-эх! Реверс вздохнул, отбросив пустые мечты, выключил плеер и влез в спальник. Сон поможет усмирить желание уйти прямо сейчас, чтобы избавить себя от сладкой муки, приносимой возможностью увидеть бездонные глаза вновь и вновь…

День как-то незаметно убегал в прошлое. Реверс то проваливался в сон, то просыпался. От нечего делать даже поел. Снова растянулся на каремате. Снаружи уже все пространство заполняли вечерние сумерки. Реверс тоскливо смотрел в померкшее окно, на приевшуюся картинку зонной серости, принуждающей рассматривать мир словно сквозь смурную призму. И жаждал видеть иную серость, парадоксально лучезарную… Всходила луна, не по-зонному ясная, и на стенах комнаты зашевелились тени. Мрак не торопился воцариться. Но все равно здесь было холодно, сыро, скудно, холодно, холодно… но привычно. На то и Зона.

По щеке Реверса скатилась слеза. Мужчина смахнул ее, спрятался в нутро теплого спальника, укутался, нацепил на уши музыкальные клипсы и позволил драгоценному воспоминанию хлынуть из глубины подсознания…

Он касался кончика ее язычка своим языком и вдыхал запах ее кожи, пьянящий сильнее самого крепкого вина. И желание, поначалу томительное, умеренное, загнанное в тиски запрета, разжигалось, вспухало в освобожденное и необузданное. Извиваясь от снедающей страсти, она впивалась ногтями в его шею, запускала жадные пальчики ему в волосы… Дальше все произошло стремительно – рывком сдернутая куртка обнажила женские плечи, затем больше, больше не скрытого тела, каждое прикосновение возбуждало, как тысячи щекочущих бабочек… Расстеленное одеяло под ними скользило, норовя сдвинуться, скомкаться, затанцевать, и чьи-то руки, или его, или ее, в судорожном удержании сжимали ткань, влажную от…

Реверс вздрогнул, стряхнул наваждение, загнал воспоминание обратно в подсознание, выпростал из спальника руку и нашарил флягу, чтобы залить водой глотку, иссушенную страстью, и увлажнить губы, трескающиеся от желания слиться с женскими… Возбуждение удалось сбить не сразу. Он закрывал глаза и оказывался в каком-то другом месте, зыбком и текучем, и женский голос жарко шептал ему:

– Люди уходят в Зону… Стоит появиться какой-нибудь запретной, опасной территории, и мы рвемся туда. Почему? Почему наше сознание хочет спокойной, размеренной жизни, а подсознание тянет к неизведанному?..

Ее голос уже звучал тревожно, очертания дергались под напором рваного ветра. Обнявшись, они стояли в сказочном парке под большой стеклянной луной. Ночное солнце выглядело мистически в бакенбардах из облаков…

– Бывает наоборот, – ответил мужской голос, – подсознание влечет к тихому, безмятежному существованию, а сознание гонит вперед, требует постоянного движения…

Он застонал и неимоверным усилием вырвал из себя голоса и тени, выбросил их в сгустившийся мрак. Луна скрылась за тучами, и сразу полегчало.

Справиться удалось не сразу, но удалось.

Когда есть возможность дать телу отдохнуть, лучше запасаться сном впрок. Мечтай, не мечтай, а послезавтра или через неделю безжалостный путь заберет возможность увидеть бездонные глаза.

Утром лагерь был поднят по тревоге. Пропал один из сталкеров, тот самый Бек.

Гвоздь и Коршун возвращались из ходки и наткнулись на рюкзак и автомат узбека, лежащие на открытом ровном месте. Целый, не разодранный рюкзак, который просто сняли с плеч и опустили на землю. И аккуратно пристроенное оружие сверху. И никаких признаков хозяина поблизости.

Народ разделился на бригады и выдвинулся на поиски. Реверс, хочешь, не хочешь, ушел в рейд не только с Графом, но и с Касаткой.

После мучительной одинокой ночи он все же находил в себе силы не позволять чувствам разгуляться. Смотрел на нее отстраненно, как на бесполое существо, выполняющее определенные функции. По справедливости отметил, что она замечательно идет. Как и подобает настоящему бредуну. Точно определяет, где абнормали, прокладывает тропу удобно, вовремя реагирует на опасности. Когда к ним неожиданно ринулась маракумба, представляющая собой смертельную угрозу на ближних дистанциях, ловкая и стремительная напарница еще на дальнем подступе расстреляла тварь.

Поиски оказались бесплодными. Древесные стволы варились в туманной гуще, едва пробивалось через нее холодное солнце… Тройка бредунов возвращалась далеко за полдень. Не было ни плохих, ни хороших результатов. Может, другие группы обнаружили следы исчезнувшего? Или даже его труп? В лагере выяснилось – нет, у всех то же самое. Бек сгинул бесследно.

Вот тут Реверс впервые услыхал о них. Тему затронул Граф, когда они шли от площади перед ДК, куда подтягивались поисковые группы одна за другой, к домику старшего брата, напарник сказал как бы сам себе, мысля вслух:

– Опять их работа…

– Что-что? Кого это их? – не понял Реверс слов напарника.

– Он про «чистильщиков», – ответила за брата Касатка, и ее ответ породил новые вопросы.

– Точно, – подтвердил Граф. – Но толком ничего я не знаю. Слухи ходили, мол, водятся в Троте неуловимые парни, которые убирают людей. Непонятно за что, просто берут и стирают бредунов, неугодных им по каким-то критериям. Пожитки и оружие стертых их не интересует вроде, это не банальные бандиты. Какие цели преследуют, как это делают, достоверно не известно никому, а байки пересказывать не стану. Факт, что подобных исчезновений уже немало. Слышал я как-то вполне обоснованное предположение, что эти так называемые «чистильщики» скрываются среди нас и выполняют ликвидации, когда совпадают требуемые критерии… – Граф вдруг остановился и уставился на Реверса, и в его пристальном взгляде читалось подозрение. – Никто ничего не видит и не знает. Трупов не находят, – завершил он рассказ.