Василий Гавриленко - Теплая птица: Постапокалипсис нашего времени Страница 22

Я полез в колодец.

— Марина.

— Т-с-с!

Тонкий палец прижался к моим губам. Колодец привел нас в широкий тоннель.

— Здесь лучше тихонько. Пошли!

Держа меня за руку, Марина двинулась вперед. Под ногами хлюпала вода.

Мало-помалу мои глаза стали кое-что различать в темноте.

Тоннель со щербатыми сводами, ржавыми балками. С потолка —вечный дождь.

Из тоннеля вышли в просторный зал с колоннами.

— Метро, — глухо сообщила Марина. — Осторожно, лестница.

Мы взобрались на каменную платформу. Из-под поддерживаемого колоннами купола шел дождь, звонко стуча по граниту. Напротив нас остановился поезд.

Марина подошла к одному из вагонов, встав на цыпочки, сняла что-то с крыши. Щелчок —и у нее в руках возник сноп света.

— Мой тайник, — сообщила Марина, направив фонарь мне в лицо.

— Прекрати, — сказал я, заслоняясь рукой.

Она повернула луч в сторону: я увидел в вагоне поезда пассажиров. Видимо, из-за высокой влажности или по какой-то иной причине они сохранились гораздо лучше, нежели встреченные нами в Джунглях и в Калуге бывшие. Время сделало фотографию себе на память: перегруженный вагон метро, кто-то из пассажиров тревожно смотрит на часы, кто-то читает, кто-то спит.

— Пойдем, Андрей.

Луч переметнулся на залитый водой пол. Светлые пятна запрыгали на стенах и потолке. Я увидел люстры, рисунки.

Мы спустились на пути перед носом поезда.

Марина пошла впереди, я следом, радуясь, что под ногами тянутся рельсы.

Скоро я перестал обращать внимание на выныривающие из темноты станции —ноги налились свинцом, в голове гудело от капели, крысиного писка, глухого шлепанья наших ног по лужам.

Хотелось наружу —к холодному сухому воздуху и звездам.

Очередной зал распахнулся перед нами. Нащупав фонарем лестницу, Марина направилась к ней.

У красноватых колонн застыли бронзовые фигуры.

Луч фонаря заметался по гранитному полу, залитому водой. Нашел люк.

— Андрей, открывай.

Я напрягся, откинул крышку в сторону. Вода устремилась в отверстие гулким водопадом.

— Лезь!

Невозможно было не заметить появившуюся в Марине резкость. С чего бы это?

Однако ни спорить, ни возмущаться я не стал.

Бетонная кишка вела в короткий темный тоннель, в конце которого —сердце радостно забилось —серпик луны.

Марина отключила фонарь.

Ночное небо подалось навстречу.

Мы оказались посреди темной улицы —очертания полуразваленных домов неясно рисовались в ночном свете.

Я с наслаждением вдохнул.

Не успел выдохнуть, как пронзительный стрекот разорвал тишину, и над нашими головами пронеслась вертушка.

— Стрелки! — я повернулся к Марине, но она не выразила ни страха, ни удивления. В руке у нее что-то белело.

— Прости.

Это произошло мгновенно, а мне показалось —длилось целую вечность. Острие шприца с месяцем на самом кончике, приблизилось к моей шее и вонзилось в нее, сразу же разлив по телу слабость, не позволившую устоять на ногах. Марина подхватила меня, уложив на снег лицом к небу.

Часть вторая

КОНУНГ АХМАТ

1. Кокаин

— Конунг Ахмат, здесь Шрам.

Обмотав руку липковатой тряпкой, я снял вскипевший чайник, поставил на стол, изрезанный ножом.

Стрелок по имени Николай терпеливо ждал: серое равнодушное лицо, тусклые глаза.

— Зови.

Николай отодвинул заскрежетавшую дверь —из вагона устремился густой пар. Спрыгнул на скрипнувший снег.

Поезд остановился на ночь посреди Джунглей. Я требовал от машиниста продолжать путь, но тот не поддался ни уговорам, ни угрозам.

— Как хочешь, конунг, — сказал он, глядя мне в глаза. — Ночью не могу —не ровен час, угодим в яму.

Пришлось отступиться, чтоб не терять время.

— Конунг?

Я обернулся.

— Присядь, Шрам.

Он, конечно, остался стоять, здоровенный игрок, продавшийся стрелкам за то единственное, что так необходимо ему, и что невозможно достать в Джунглях, — за кокаин.

— Хочешь чайку? — спросил я.

Шрам что-то промычал, мотнув башкой. Широкое лицо делил надвое шрам, отчего казалось, что у игрока два носа и четыре губы.

Я отпил из алюминиевой кружки.

— Что имеешь сказать?

Шрам взмок: непривычно находиться в помещении, тем более —в жарко натопленном.

— Неподалеку поляна, конунг. Там игроки, — сообщил он, косясь на потолок. — Кажется, они думают, что твой поезд —Последний.

— Это всё?

— Все.

Я откинулся на спинку стула, несильно ударившись затылком о стенку вагона, и засмеялся.

— За такой пустяк ты надеешься получить дурь?

Прищуренные глаза Шрама вспыхнули. Почему я в одиночку принимаю это чудовище? Рано или поздно он бросится на меня, чтобы задушить, — и я могу не успеть выхватить пистолет…

— Ну?

Шрам потоптался на месте, нехотя промычал:

— Там, куда ты направляешься, — питеры.

Я локтем задел кружку, которая тут же опрокинулась. Кипяток пролился на стол, закапал на пол.

— Что?

— Питеры, конунг, — Шрам сыто ухмыльнулся. — Похоже, они собираются организовать в Твери базу.

Я встал со стула, прошел в угол к ведру. Помочился. Шрам терпеливо ждал.

— Сколько их?

— Больше тебя, конунг.

— Насколько?

— Самое малое —вдвое, — Шрам, прищурившись, смотрел на меня. Нет, этот игрок только с виду —громадный дурак…

— Техника?

— Три вертушки и поезд.

Я подошел к сейфу, набрал код замка.

За железной дверцей —горка белых пакетиков. Мое плечо обожгло горячим дыханьем, я обернулся —глаза склонившегося Шрама жадно засверкали.

— Неплохой у тебя запасец, конунг.

— Убери рыло.

Он отстранился. Я запер сейф, протянул игроку пакетик.

Шрам схватил дурь дрожащими руками, тут же надорвал целлофан, всыпал порошок в огромные ноздри. Шумно втянул воздух.

— Убирайся, — поморщился я.

— Прости, конунг, — пробормотал Шрам, облизывая пустой пакетик синим языком.

Как только он притворил за собой дверь вагона, я прилег на накрытую шкурой твари кровать.

Информация Шрама была неожиданной.

Мой отряд направлялся в Тверь для проведения зачистки, а не для битвы с питерами. Да и не слышал я, чтобы когда-нибудь стрелки —москвиты нос к носу сталкивались с питерами… Кажется, Христо упоминал, что когда-то к Отцу Никодиму приезжал из Питера Отец Афанасий. Но откуда Христо мог знать наверняка? Он возрожденец, а не стрелок.

Операция в Ярославле основательно пощипала отряд: тамошние игроки здорово метали заточки. Я не готов к столкновению с питерами. И УАМР ничего не говорит на этот счет…

Так что, поворачивать обратно?

«Шанс обязательно выпадет —главное, не упустить его», — женский голос. На мгновение я будто наяву увидел ее, вспомнил запах волос, наивные, неосуществимые мечты, которые я начертал на флаге своей души и тайно понес через Русские Джунгли. Серебристая Рыбка, плыви…

— Значит, шанс, — прошептал я, глядя, как в печи мечется огонь.

Решение было принято. Чтобы не терзаться понапрасну новыми сомнениями, я поднялся с постели, снял с гвоздя зеленую куртку с нашивкой на рукаве в виде серпика луны.

Серпик луны сверкал и на холодном небе, но смотрел он в другую сторону. Джунгли шумели, где-то выла тварь. Там же бродит Шрам, а может, забрался на дерево и уснул, — улетел в лживо-прекрасный сон. Интересно, что он видит под дурью? Что прекрасно для Шрама? Зеленая долина, пересеченная голубой речушкой, вытекающей, кажется, из самого неба? Едва ли. Красивая женщина? Это уж точно —нет. Скорее всего, он видит себя не Шрамом, а кем-то другим. Может быть, конунгом.

Я пошел вдоль поезда. За приоткрытыми дверями вагонов храпели, стонали, ругались вполголоса; из печных труб летели искры —некоторые поднимались выше деревьев и только там, в вышине, гасли.

В хвосте поезда, на платформе, — вертолет, лопасти свисают чуть не до земли. Единственная вертушка, доверенная моему отряду. Да я особо и не настаивал на большем, полагаясь на пехоту и мощь станкового пулемета.

Посмотрев на блестящий под луной снег, повернул обратно.

Из продвагона доносились приглушенные стоны, звуки ударов: эта сволочь, Машенька, опять избивал Николая. Я остановился у двери, едва сдерживаясь, чтоб не вмешаться.

— Гад, — тонким голосом крикнул Николай и тут же захрипел: должно быть, Машенька схватил его за горло.

Быстрым шагом я направился к своему вагону: помочь Николаю я не в силах, даром что конунг. В отряде, как и в Джунглях, — каждый сам за себя.

Отворив дверь, я замер: в мое краткое отсутствие кто-то побывал в вагоне.

Сердце гадко заныло: на месте сейфа раскуроченные доски с хищно торчащими гвоздями —похоже, сейф отодрали от пола одним рывком.