Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ) - Беренцев Альберт Страница 35

Сколько ему было тогда лет? Вспомнить во сне было невозможно, но Топтыгин живо ощущал свою юность, неопытность. Он никогда раньше не ставил диагнозов и не назначал лечения. Просто мальчик, прочитавший пару книжек. Топтыгин мечтал быть врачом сколько себя помнил, с тех самых пор как узнал о самих понятиях «болезнь» и «врач».

На этом месте сон всегда становился страшным, Топтыгин уже привык к этому и был готов.

Во сне ему всегда казалось, что глупый самонадеянный мальчик не сможет понять, что не так с коровой, мальчик просто стоял и смотрел на мучавшееся животное, и корова начинала разлагаться, гнить у него на глазах. Жена лесника заливалась похоронным плачем, а ее мрачный муж шел за ружьем, чтобы застрелить Топтыгина.

Золотой свет мерк, и коровник погружался в пожирающую абсолютную тьму.

Но в реальности все было иначе, тот мальчик, мечтавший стать врачом, не струсил и не стушевался. Он произнес одно только слово, решающее, важнейшее слово в судьбе Топтыгина.

— Глисты, — сказал мальчик.

Во сне Топтыгин никогда не мог вспомнить, какое именно лечение он назначил корове, ему всегда казалось, что он идет в аптеку и покупает для несчастного животного порошки, пилюли, таблетки. Иногда он выписывал леснику рецепты для коровы на официальных бланках. Даже во сне Топтыгин понимал, что это бред, никакой аптеки с пилюлями в селе, разумеется, не было. Вероятно, он просто назначил корове какие-то глистогонные травы.

Дальнейшая судьба коровы сложилась трагично. За день до освобождения деревни лесник сбежал вместе с немцами, фашисты отступали в спешке и тащить с собой корову с теленком наотрез отказались.

Тогда лесник забил корову и теленка и устроил прощальный пир. Лучшую вырезку сожрали немцы и лесник, но все остальное досталось жителям деревни. Топтыгину дали коровье сердце. Жареное сердце хрустело и застревало в зубах, Топтыгин помнил, как пожирал его, с наслаждением поглощал сердце своей первой пациентки. Как будто корова возвращала ему долг, оплачивала таким страшным образом собственное исцеление.

Но все это было уже неважным, пустым, посторонним. Значение имело другое — за месяц до освобождения деревни корова лесника действительно поправилась.

Назначенное Топтыгиным лечение помогло, и корова принесла здорового теленка. Поэтому коровник и виделся Топтыгину во снах всегда залитый золотым светом, там произошло настоящее чудо, чудо обретения Топтыгиным своей личной судьбы и предназначения.

Золотые бубенцы на рогах коровы вдруг оглушительно зазвенели. Это было странным, такого раньше во сне, насколько помнил Топтыгин, никогда не случалось. Но бубенцы звенели все громче, резали слух, требовали чего-то.

Топтыгин открыл глаза, чары развеялись.

Он не маленький мальчик, а уже пожилой мужчина, поверх одеяла лежит его длинная и уже совсем поседевшая борода. Зеленый циферблат электронных часов показывает за полночь, а телефон на прикроватной тумбочке оглушительно звонит.

Топтыгин рассеянно взглянул на лежавшую рядом жену. Жена никогда не снилась Топтыгину, но просыпаясь, в первые секунды после пробуждения, Топтыгин неизменно удивлялся, куда делась его красавица-жена, и что за разжиревшее чудовище лежит сейчас рядом с ним в постели. Жена тоже проснулась и больно ткнула Топтыгина кулаком в тощие ребра:

— Разбей уже этот телефон об стену нахуй!

— Ах, Машенька, тебе всегда не доставало интеллигентности, — ответил Топтыгин, нашаривая на тумбочке очки. Водрузив очки на нос, Топтыгин наконец снял трубку.

— Профессор? Алло. Профессор, с вами сейчас будет говорить полковник КГБ Квасодуб, — торопливо произнес приятный женский голос, — Виктор Аркадьевич! Я дозвонилась, профессор взял трубку!

— Опять тебе бабы посреди ночи звонят, — недовольно проворчала жена Топтыгина, переворачиваясь на другой бок.

Голос секретарши в трубке сменился густым басом Квасодуба:

— Алло! Профессор, слышите меня?

— Да-да. Слушаю вас, Виктор Аркадьевич, здравствуйте. Однако, не слишком ли позднее время для звонка? У нас уже за полночь.

— Простите, профессор. Случилась беда. Чрезвычайное происшествие.

— Хм... Но ведь я только позавчера вернулся из Чернобыля, Виктор Аркадьевич. Что происходит? Скажите честно, наша страна разваливается?

— Не наглейте, профессор. Вам многое позволено, но всему есть предел. Что касается Чернобыля — то он нам сейчас даже на руку. Туда сейчас смотрят все западные журналисты и сливающие им информацию предатели. Возможно, это позволит нам скрыть то, что произошло в Бухарине-11. Собирайтесь, профессор. Я вызвал вам такси, на ближайшем к вам военном аэродроме вас ждет самолет с лучшими врачами и всем необходимым. Дорогу таксист знает. Я бы конечно вызвал вам служебную машину...

— Стоп, — внутри у Топтыгина все похолодело, — Что вы сказали, Виктор Аркадьевич? Бухарин-11? Это тот городок, где расположена «двадцатка» и где производят...

— Да, — полковник Квасодуб молчал несколько секунд, и только потом продолжил, — «Кукурузка», она же ВТА-83. Произошел выброс.

— Но это же невозможно. Протоколы защиты...

— Забудьте про протоколы, профессор. Собирайтесь, такси уже подъехало.

— Стойте, Виктор Аркадьевич, подождите.

— Это не телефонный разговор, профессор.

— Да подожди, полковник, мать твою. Послушайте, я буду не месте только через несколько часов, а действовать нужно уже сейчас. «Кукурузка» не терпит промедления. Будете ждать меня — получите второй Чернобыль.

На несколько секунд повисло молчание.

— Ладно. Командуйте, профессор.

— Причина выброса? Аппаратный сбой?

— Исключено. Все связанное с «кукурузкой » было защищено протоколами высшего уровня. Вам это отлично известно, профессор.

— Человеческий фактор? Диверсия?

— Совершенно невозможно. К работе с «кукурузкой» допускались только многократно проверенные сотрудники — рабоче-крестьянского происхождения, психически и физически устойчивые, полностью подготовленные и не имеющие никаких связей с заграницей.

— Что же тогда?

Квасодуб снова замолчал на несколько секунд, потом тяжело вздохнул:

— Мы пока не знаем, профессор. Из-за заражения местности мы не можем добраться до здания «двадцатки», откуда произошел выброс. Но все, кто находился в «двадцатке» на момент выброса, наверняка уже мертвы. Расследование инцидента будет очень тяжелым, мы даже не можем снять телеметрию с компьютеров института, ведь они работали в полностью автономном режиме.

— Понятно. Вам не о расследовании сейчас нужно думать, Виктор Аркадьевич.

— Согласен...

— Сколько субстанции было выброшено? Тоже неизвестно?

— Профессор Шейка уже на месте, в Бухарине-11. По его словам, судя по «кукурузному шлейфу» — один или два початка, то есть около двадцати-сорока зернышек.

— Паршиво. А теперь самый важный вопрос: какая там погода?

— Погода?

— Именно. Это то, что должно было интересовать вас в первую очередь, Виктор Аркадьевич.

— Сейчас, секунду... Зоя! Дай сводку погоды по Бухарину-11, быстрее... Там дождь, профессор, температура тринадцать градусов выше ноля, ветер...

— Плевать на все это. «Кукурузка» совершенно индифферентна и к дождю, и к ветру, и к температуре. Я спрашиваю, нет ли там грозы? С громом и молнией?

— Сейчас, профессор, постойте... Да, там именно гроза.

Профессор Топтыгин расхохотался в трубку.

— Профессор, вы сошли с ума?

— Нет, нет, Виктор Аркадьевич. Просто нам повезло. А теперь послушайте меня очень внимательно и не перебивайте. Записывайте если нужно. Первое. «Кукурузке», как я уже говорил, плевать на температуру, дождь, влажность и ветер, но атмосферное электричество немедленно осаждает препарат. Наш агент, внедренный в ЦРУ, сообщал, что американцы даже успешно испытали электронное оружие против «кукурузки»...

— Хм, мне о таком не докладывали.

— У вас низкий уровень доступа, Виктор Аркадьевич. Я же сказал, не перебивайте, пожалуйста. Итак, в грозу «кукурузка» распространяется только до первого удара молнии в радиусе пяти-восьми километров от места выброса. После этого она оседает. Если, как вы сейчас сказали, в Бухарине-11 бушует гроза, значит, препарат прожил на свободе не дольше одной-двух минут. Если при этом выброшены были один-два початка — значит, кукурузка осела в радиусе двух-трех километров вокруг места выброса. Для того чтобы перестраховаться возьмем радиус в пять километров. Пять километров вокруг института — это именно та зона, в которой вы будете действовать ближайшие часы, до моего прибытия. Где в Бухарине-11 находится больница? Далеко от «двадцатки»?