Андрей Гребенщиков - Голоса выжженных земель Страница 38

Первым в себя пришел Терентьев.

— Пошли! — не терпящим возражений голосом приказал он.

— Куда?! — тут же вскинулась Никитина. — Здесь отличная огневая точка, оба прохода идеально простреливаются. Мы можем долго…

— Не можем, — зло перебил старик и быстрым шагом направился к книжному шкафу, бурча под нос: «Бабы — они и есть бабы!»

— Генрих, — Терентьев обернулся, демонстративно не глядя на амазонку, — хотел я тебе перед смертью маленький секретик своего бывшего кабинета раскрыть, вот сегодня самый, что ни на есть удобный случай подвернулся.

Валентин Пантелеевич раскрыл стеклянные створки шкафа и принял совершенно неподобающую для ситуации и своего преклонного возраста позу. Широко раскинув руки, он поднял правую ногу и, отчаянно шатаясь на единственной опоре, навалился на книги таким образом, что руки его вдавили книги на верхней полке, а колено уперлось в корешок какого-то широченного фолианта на нижней. За стенкой раздался приглушенный металлический лязг и отчетливый вой сервопривода. Шкаф задрожал, потом резко дернулся, словно преодолевая значительное сопротивление, и с шумом отъехал на несколько десятков сантиметров вбок, обнажая узкий темный проход.

— Ну, это просто подло! — со смехом вскричал Вольф, первым бросаясь во тьму. — Я же все книги перебрал-передергал, но чтобы сразу три, да еще и цаплей…

Когда вся компания оказалась за пределами кабинета, а дверь в тайник вернулась на законное место, Генрих Станиславович укоризненно погрозил старому наставнику пальцем:

— Хотел я в коньячок слабительного подмешать, чтобы неизвестного расхитителя алкоголя наконец наказать, но, на твое счастье, наш нечистый на руку врач все запасы давно распродал. Да и пожалел я престарелого друга-выпивоху.

Терентьев виновато, хоть и несколько театрально потупился:

— Грешен… Каюсь. Осознаю. Исправлюсь. Считай это платой за аренду некогда моего «царственного» кабинета.

— Ну а папочку мою с материалами по Первой войне и о Хранилище зачем умыкнул?

Валентин Пантелеевич энергично замотал головой:

— Нечего на заслуженных пенсионеров напраслину возводить, чего не брал, того не…

Никитина наконец не выдержала и заторопила препирающихся стариков:

— Нужно уходить, как можно быстрей!

Терентьев посмотрел на молодую поспешницу и пробурчал:

— Помнится, минуту назад кто-то предлагал героически отстреливаться до последнего патрона… Никакого уважения и благодарности от недорослей!

Вольф, меж тем, прислушивался к своим ощущениям. То, чего он опасался и со страхом ждал многие годы, свершилось. «Акелла промахнулся» и тут же был свергнут молодым и удачливым «волкодавом». Наверняка в эти минуты по его — теперь уже тоже бывшему — кабинету рыскают вооруженные «красновцы», засовывая любопытные носы в каждую щелочку. И все равно, горечи не было. Равно как и ярости, бешенства или разочарования. То, что он поймал за руку воровавшего коньяк Валентина, подарило гораздо больше эмоций, нежели вооруженный переворот, устроенный залетным варягом.

Неужели он вдруг перегорел? Так долго цеплялся за власть, а под конец сдулся, сдался без боя? Нет, генерал слишком привык оставлять последнее слово за собой, да и поздновато меняться. Он пока не представлял, что будет делать через десять минут, куда поведет свою куцую, нелепую группу, состоящую из двух стариков и юной девицы. Знал только одно: пока Генрих Вольф жив, бороться он не перестанет. Не на того товарищ Краснов напал…

Терентьев пообещал, что доставит их в схрон с оружием и экипировкой, а затем покажет путь на поверхность. На этом ближайшие жизненные планы генерала заканчивались. Что делать на враждебной поверхности? Куда податься в новом, совершенно изменившемся за пятнадцать лет мире? Но даже в безнадежной ситуации надо закончить то, что другим оказалось не под силу…

— Катя, — позвал Генрих Станиславович воительницу, идущую замыкавшей: узкий коридорчик позволял перемещаться исключительно колонной по одному.

— Слушаю, товарищ генерал! — Взволнованная девушка уже пришла в себя и вернулась к уставной форме обращения к старшим по званию. Вольф отметил этот факт с удовлетворением и про себя похвалил смышленую и обычно выдержанную девчонку.

— Товарищ лейтенант, находится ли кто-нибудь из наших людей на поверхности?

— Вверенная мне разведгруппа сейчас отрабатывает на земле программу прорыва через зону повышенной радиоактивной опасности. Расчетное время возвращения группы с тренировки — около полутора часов. Если мы уложимся в это время…

— Молодец, — одобрительно кивнул генерал, и девчонка довольно зарделась.

Вооруженная группа на поверхности, все еще абсолютно лояльная Вольфу, являлась далеко не самым малым везением.

— Какова численность группы?

Никита отрапортовала:

— Пять рядовых и один сержант, товарищ генерал.

— Все бабы? — вмешался нахмуренный Валентин Пантелеевич.

— Так точно!

«Похоронная команда», — поморщился Терентьев, но вслух ничего не сказал.

А уже через пять минут блужданий по туннелям он сидел в углу оружейной комнаты и молча смотрел на увлеченных железными игрушками Генриха и Катю. Оба с удовольствием «примеряли» различные модели оружия, передергивали затворы, доставали обоймы, будто забыв о подлом перевороте, высланной им вслед погоне и о бабской разведгруппе, возвращающейся с тренировки в подземелье. Однако Терентьев не торопил генерала и его подчиненную. «Пусть резвятся!» — решил он. Тем более что в тайном арсенале было собрано «вражеское» натовское оружие, многие модели которого даже пожилой вояка Генрих держал в руках впервые. А вот Валентин любил «фашистский», как он его сам называл, огнестрел больше родных «калашей» и «Макаров», потому и собрал весьма неплохую коллекцию.

Давным-давно, когда подземный комплекс только строился, Валентин надеялся, что этим стволам никогда не суждено стрелять… какая непростительная наивность. Но тогда он был молод, горяч, увлечен и даже представить себе не мог, что однажды подземелью суждено спасти его, заодно лишив неба, свободы, памяти. Теперь же пришла пора расстаться с последней ценностью. «Хотя какая это ценность… дряхлая и никому не нужная, даже самому себе».

Мысли путались. Старик пытался вспомнить лица жены и их единственного сына. Но лиц не было, лишь имена, Галя и Максимка, да пустота вместо сердца, да черная дыра воспоминаний. В тот день он послал за ними вертолет, уже понимая, что не успеть, но… И гермоворота закрылись, разделив жизнь на до и после.

Когда время вышло, он сам приказал запечатать Бункер. Нельзя поставить под угрозу жизни сотен людей в обмен на крошечный шанс всего лишь для двоих, пусть и самых любимых человечков. Тот Терентьев свято верил в это и не колебался ни секунды. «Идиот… пустоголовый идиот…» Много позже сумасшедший, полностью двинувшийся от пьянства радист рассказывал, что Ми-8 кружил над убежищем минут пятнадцать и без остановки запрашивал разрешения…

Нельзя верить сумасшедшим, иначе рехнешься сам… Если не знать, не думать, не вспоминать, то можно как-то жить, дышать, верить… Однако скоро они придут за ним, и что он сможет сказать в свое оправдание?

— Валя, что с тобой?

Терентьев не заметил, как к нему подошел не на шутку испуганный Вольф.

— Все нормально, Генрих, просто задумался. Извини.

— Мы слегка подразорили твой схрон. Молодежь соблазнилась заморским М-16, а я не побрезговал одним фрицевским пистолетиком, надеюсь, ты не в обиде? Себе возьмешь что-нибудь?

Терентьев отрицательно покачал головой и тут же посоветовал:

— Радзащиту лучше надеть здесь, дальше начинаются совсем узенькие туннельчики, там будет не развернуться.

— Кстати, — встрепенулся Генрих, — а что с мальчишкой? С Гринько этим перепуганным?

— Кто его в спецхране найдет? Да и кому он нужен? Вот выпровожу вас, потом постараюсь и его наверх вывести. Главное, дождитесь парня… Ну, вам пора. — Валентин Пантелеевич первым протянул руку. Долгих прощаний он не любил.

— Может, передумаешь? — Ответ был хорошо известен Вольфу заранее, но глупый вопрос вырвался сам собой.

— Ты же в курсе: Терентьев решений не меняет. — Старик пытался отшутиться, но губы его мелко подрагивали.

— В курсе, Валя, в курсе, но…

— Ты прекрасно понимаешь — поверхность убьет меня на раз. Мне там долго не протянуть. Попартизаню покуда здесь, в своем любимом и уютном подземелье. А там, глядишь, и ты с триумфом вернешься родной Бункер отвоевывать.