Сергей Зайцев - Метро 2033. Тёмная мишень Страница 47

– Речей не будет. Вы знаете, что эти двое хотели предать наш образ жизни, поставить под угрозу существование Убежища. Грешник, приступай.

Поляков вскинул карабин, чувствуя, как вызванное ожиданием недовольство стремительно улетучивается в предвкушении того, что сейчас произойдет. Ему нравились такие моменты. Нравилось чувствовать, как он отнимает чужую жизнь. Это бодрило…

Темнота переливалась перед лицом багровыми пятнами.

В тяжелой полудреме он чувствовал под собой мягкую койку и не торопился открывать глаза, в нарастающей тревоге прислушиваясь к внутренним ощущениям. Что-то не так. Что-то очень не так. Он не узнавал собственного тела. Много лет назад, еще ребенком, он перенес тяжелую форму гриппа, и хорошо помнил, какую одуряющую слабость тогда испытывал во время болезни. И сейчас он будто снова вернулся в детство – тело казалось маленьким, беспомощным и бесконечно жалким. Ломота и жар растекались по хилым мышцам удушливой слабостью, суставы болезненно ныли. Когда же это он успел подхватить заразу, да так, что не помнит об этом? И сколько он уже так валяется без дела?

А еще эти воспоминания, ввергшие в смятение его ум и душу.

Такие яркие и правдоподобные…

До слуха донеслись приглушенные голоса, в которых почудилось что-то очень знакомое. Поляков невольно прислушался, отвлекаясь от горьких мыслей. Нет, так ничего не расслышать. Что-то бубнят, но что именно... Пока лишь он смог понять, что говоривших – двое. И судя по всему, они где-то в соседней комнате, а дверь плотно прикрыта, поэтому так плохо слышно.

Нужно выяснить наконец, что происходит.

Он приподнял свинцовые веки, повернул голову на влажной подушке, силясь разглядеть обстановку. Не вышло. По-прежнему темно. Черт, в комнате просто выключен свет. Да и очертания предметов, которые с трудом угадывались в темноте, казались какими-то неправильными, что ли. Сергей непослушными руками откинул провонявшую потом простыню, заставил себя сесть. Если он так похудел, что не чувствует собственного веса, то сколько уже болеет? И волосы. Сколько нужно времени, чтобы они так отрасли? Волосы липли к шее, щекотали плечи. Какое-то безумие. Нужно немедленно все выяснить, понять, что случилось.

Из-под двери в другом конце комнаты сочилась полоска света.

Он встал, по-прежнему чувствуя какую-то пугающую легкость, словно тело и в самом деле было чужим. И чуть не упал при первом шаге – запнулся, словно его рост вдруг уменьшился, и привычный центр тяжести сместился вниз. Вяло отодвинул какую-то ширму, наполовину прикрывавшую койку. Кое-как добрел до двери, ступая босыми ногами по мягкому. Ковер, что ли? Прямо хоромы… В его жилище не было ковра. Дыхание с хрипом вырывалось из горла, в висках стучало так, что заглушало голоса из соседней комнаты.

Нащупал сбоку выключатель.

Свет ударил по зрачкам, заставил крепко зажмуриться.

А когда Сергей снова поднял веки, то уставился на оказавшееся прямо перед лицом отражение в большом зеркале, висевшем на стене. И долгую минуту разглядывал то, что увидел, не веря собственным глазам. С той стороны стеклянной реальности на него потрясённо смотрел худой, болезненного вида восьмилетний мальчишка. Бледное лицо усеивали бисеринки пота, длинные русые волосы взлохмачены и спутаны. Мятая пижама висит на худом тельце, как на вешалке.

– Нет, – вырвалось у Полякова, и отражение синхронно шевельнуло сухими потрескавшимися губами.

И тогда он рассмеялся. Тоненько, хрипло.

Тело и в самом деле чужое.

А ему просто снился очередной кошмар. Чтобы окончательно в этом убедиться, он медленно оглянулся, скользя взглядом по обстановке в комнате. Ширма, из-за которой только что вышел, чуть дальше – широкая двуспальная кровать, накрытая цветастым бежевым пледом, платяной шкаф, тумбочка, журнальный столик…

Спальня принадлежала Храмовому. Вот так открытие.

Майя. Фиона. Воспоминания – как две вспышки от выстрелов в упор. Они погибли здесь, в Убежище, когда он пытался увести семью. Он их не спас. Боль утраты ударила под дых, согнула пополам. Поляков скорчился на полу под зеркалом, чувствуя, что ему нечем дышать, сотрясаясь всем телом в спазмах беззвучных рыданий…

Чужие слова дошли до сознания не сразу, невольно заставив замереть, сосредоточиться.

Голоса теперь доносились четко, из-под щели внизу двери:

– …Еще раз так напьешься и полезешь ко мне с трясущимися руками, лично удавлю, понял?

– Да мля, каждый раз одно и то же, сколько объяснять-то? Трясучка от нервов, ты и сам прекрасно знаешь! Лет десять уже так колбасит, а ты все шпыняешь…

– А будешь хамить…

– Да знаю я, знаю. Ну, удави, если хочешь. У тебя тут что, лишние врачи завалялись, косяками по коридорам бродят? И вообще, поменьше болтай, у тебя щека и так отвратно заживает. Меньше движенья – лучше заживленье…

Первый голос – злой и раздраженный, принадлежал Храмовому. Ничего удивительно, ведь за дверью находился его кабинет. Обладателем второго голоса, насмешливо-спокойного, являлся врач Затворников, вечный пофигист по прозвищу Костолом. Только старому алкашу и позволялось так фамильярничать с хозяином Убежища. Еще бы, семнадцать лет лечил всего его болячки, да и квасили нередко вместе.

– Зашивать надо лучше, весь талант пропил, мудила.

– Вот, опять! Ну сколько же можно?!

– Сколько нужно, столько и можно. Как со щекой закончишь, девку проверь.

– Слушай, ну помолчи хоть немного, а? Я и так стараюсь, не моя вина, что швы разошлись раньше времени, материал дерьмовый оказался. Так хоть сейчас не мешай все сделать, как надо. А про девку я и так помню прекрасно, не беспокойся.

– Дашь ей сдохнуть – следом отправишься. И смотри, чтобы ее память не пострадала.

– И как же я смогу тебе это гарантировать, скажи на милость? Ее нехило после взрыва стеллажами с барахлом придавило. Да еще и тело обожгло сильно, вон личико попортилось, об этом надо беспокоиться, а не о ее памяти. Я, блин, хоть и специалист по общей хирургии, но пересадками кожи никогда не занимался, да и не в наших условиях подобное проворачивать.

– А какого хрена она до сих пор не очнулась, умник?

– Ну не знаю я, не знаю! Всякое бывает. Повреждений на черепе нет, кости скелета целы. Ты вот ее пробуждения ждешь, как манны небесной, а если она не в курсе, что именно Грешник с «пугачами» нахимичил? Грешник-то ушлый мужик. На кой черт ему девку свою во все это посвящать?

– По крайней мере, она всю проводку в Убежище знает. Носом заставлю рыть, все проверит. Без защиты «пугачей» мы как без рук. Зверье еще своего счастья не просекло, давно округу инфразвуком травим, привыкли обходить стороной. Но это лишь вопрос времени, скоро пожалуют. Нам война с мутантами не нужна. Как начнется, ты первый взвоешь, Костолом, и за мою спину побежишь прятаться.

– Паша, будь любезен, заткнись, дай последние швы наложить. Мужики с проводкой и без Фионы, думаю, отлично справятся. Большую часть уже проверили, запустят скоро твои ненаглядные «пугачи». Так что зубы мне не заговаривай, не первый год друг друга знаем как облупленных.

– Вот именно, что не первый. Сам видишь, что с сыном творится. Не сегодня-завтра помрет. А Фиона здорова как лошадь, если ты мне не соврал.

– Да чего мне врать, Паша. Родит она тебе ребенка, и наверняка здорового. Как только в состоянии будешь на нее залезть… Сейчас вон шевелиться и то несладко, а? Ничего, повеселишься еще. Везучая твоя Фиона. Вся в папашку, тоже ведь смылся. Только женушка его и поджарилась, как бифштекс, опознавать было нечего…

– Заткнись, придурок! Не напоминай мне о пожаре, Настя тоже там осталась!

– Тихо, Паша, тихо, заканчиваю уже…

Поляков еще минуту лежал, потеряв нить разговора и не осмеливаясь поверить тому, что услышал.

Фиона? Она жива?! Он помнил, как горела бытовка – пламя хлестало из нее, как из адской топки. Как можно было там выжить?!

Он должен увидеть все своими глазами.

Пусть даже и находится в бреду.

Сергей заставил хилое тело мальчишки подняться на ноги. Постоял, ожидая, пока утихнет дрожь в ногах. Медленно, так, чтобы не скрипнула, распахнул дверь, болезненно щурясь от яркого освещения – люстра под потолком буквально сияла. В кабинете Храмового ничего не изменилось. Все та же вызывающая роскошь и полнейшее пренебрежение к расходу энергии. Загораживая худой спиной в замызганном белом халате фигуру Храмового, полулежавшего в кожаном кресле возле компьютерного стола, над лицом хозяина трудился с иглой и ниткой Костолом. По правую руку от него стоял металлический столик на колесиках, с медицинскими инструментами и перевязочным материалом – щипцы, зажимы, скальпели, марлевые тампоны и хлопчатобумажные полотенца.

А где же Фиона?!

Секундную растерянность смыли злость и досада. Раскатал губу. С какой стати Храмовому держать девушку в своем кабинете? Для этого есть лазарет.