Ракета (СИ) - Семилетов Петр Владимирович Страница 12

— Конечно, что за вопросы!

И обе наблюдали, как с аппетитом Андрюша хрустит чашкой.

— Начинается! — крикнул Пантелей Андреевич из гостиной. По телевизору началась праздничная программа. Но стол еще не накрыт. Надо потрудиться. Хотя так хочется пойти и посмотреть. Ведь раз в году бывает.

6

Слава Щербаков и Анастасия. Это квартира ее отца. Вторая или третья. Он работает ведь как каторжный. Рекламки в подземном переходе раздает. Недавно получил повышение. Вообще он писатель.

А книг сколько! Шкафы, шкафы, шкафы — стоят вдоль стен.

— Неужели ты все эти книги прочитала? — спрашивает Щербаков. Анастасия делает загадочные глаза.

Возле окна стоит елка. В гирляндах. Наверху елки искрами переливается звезда. Этот вечер и ночь они проведут втроем. Елка, Вячеслав и Анастасия. Вместе и наряжали колючее дерево. Елка почему-то не пахла елкой. У нее был запах бензина.

Время от времени Анастасия выходила в коридор и намазывала себе губы помадой. А Слава в это время дышал себе в руку и бросал в рот мятный леденец. Он был очень застенчивый с женщинами. Мог утром встать и уйти не попрощавшись.

Они сидели рядышком на диване и смотрели телевизор. У них были общие мысли:

— А Благо прав насчет телевизоров.

— Да, Благо прав.

— Только бы он поскорее пришел к власти.

— Да, поскорее. Тогда заживем!

— Но и сейчас жизнь становится лучше.

— Да, она улучшается постоянно, с каждым днем.

— Вот бы все были патриотами.

— Они глупые, они не могут.

Еще они ждали, что Благо выступит по одному из каналов и поздравит всех с Новым годом. А пока смотрели телевизор. Время от времени Вячеслав говорил:

— Катарсис.

— Да, — соглашалась Анастасия.

7

У Боховых уже накрыт стол. Умаялись с переноской блюд из кухни в гостиную. Сидят. Телевизор обеспечивает нужный звуковой фон. На экран посматривают. Иногда восхищенно открывают рты. Не дождавшись полуночи, Пантелей Андреевич говорит:

— Ну, начнем.

И стучат ножами да вилками. Слышны тихие просьбы передать салат, подложить маслинок, и заботливые вопросы — не нужен ли кому хлеб? Хлеба вдоволь. Жуют и бросают короткие взгляды на стенные часы. Часы домиком, с шишками на цепочках. Одна другую перевешивает. В домике окошко со ставнями. Там живет кукушка.

В углу перемигивается увитая гирляндой елка. Ее наряжали Андрюша и Маша, нежно касаясь рук друг друга. А потом к ним подошел Пантелей Андреевич и прервал идиллию. Он сказал:

— А теперь все отошли! Я буду ее электрифицировать.

И обмотал елку гирляндой а потом включил. Вышибло пробки. Ставили табурет, искали на антресолях новые. Нашли и заменили. Пантелей Андреевич зажег елку.

— Красивая! — сказали все.

Старик Бохов ответил:

— А ведь могли и без ничего остаться.

И стали накрывать на стол. Большой полированный, они покрыли его скатертью белой. И за всеми хлопотами забыли, что маленький Федя куда-то подевался. Его посылали в ларек за хлебом. Про запас. А вдруг не хватит? Тогда что? Просить у соседей? Тем самим нужно. Вон сколько дней праздновать.

До Нового года оставалось минут пятнадцать. В притихшем городе пьяно кричали на улицах. Готовились пускать ракеты и рвать петарды. Уже держали на весу бокалы в занемевших руках и готовились к выстрелам из бутылок шампанского. Незаметно напрягали рты — упражнялись в улыбке. Скоро следовало смеяться и выражать радость губами, глазами, жестами. Фразы и голос — пустое, лишь бы с настроением. Не важно что. Свои. Поймут.

— Хоть куда елка! — оборачивался к дереву Андрюша. Он сидел к ней спиной. Рядом с Машей. У Маши торчала во рту петрушка. И ходила туда-сюда. Она жевалась.

Пантелей Андреевич разминал руки. Он готовился открыть шампанское. Складывал пальцы тракторной шиной и хрустел. И улыбался присутствующим. Говорил взглядом. Сейчас, сейчас начнется. Потерпите чуток.

В телевизоре появилось главное лицо. Кира, держа в одной руке нож, а другой руке вилку, вертикально, сказала:

— А все-таки мы замечательно прожили этот год, правда?

8

Что ей за дело до них? Вон горят окна, на холме, напротив нее. Где частный сектор, на другой стороне улицы. Светло как в сказке. Из-за снега. А на этой стороне, за пустырем — свалка в глубоком яру, а потом склон, на котором старое кладбище, где растут кусты да кресты.

Свалка — место, в котором лежат ненужные вещи. Тут есть вещи старые и новые. Аня спускается в яр осторожно. Загребая ногами снег, старается обходить большие целлофановые мешки с пищевыми отходами. Россыпи картофельной шелухи. Внизу меж черных контурных деревьев маячат серые, смутно угадывающиеся в сумеречном свете накопления мусора старого. Из тех домов, которые сносили нувориши, чтобы поставить свои золотые терема.

Она бы днем пошла реквизит тут искать, да стыдно. А вдруг увидят? Подумают невесть что. Ночь дает тайну. Аня оделась в одежду поплоше, взяла рюкзак и пошла.

Тут пахнет, во-первых, сырой картошкой. Пахнет шампанским. Его бутылок валяется видимо-невидимо. И покрыты они черной стружкой, будто нарезал кто сожженную бумагу. Снегом тоже пахнет, кисловато — талым. Он уже стал пористым и покрылся тонкой коркой. Ее можно с едва осязаемым хрустом пробить пятерней.

Что ищет Аня? Она думает, что реквизит для театра. Сказала маме, что к одиннадцати вернется. Аня спустилась в яр. По нему тек ручей, скованный желтым льдом. Аня наступила и пробила лед. Хлюпнула вода. Промочились ботинки. Как холодом обожгло. Аня быстро выдернула ногу из маленькой полыньи. Самое яркое впечатление за этот вечер. Надо выбираться наверх.

9

Совсем старый дом, огорожен маленьким забором. Весной за ним цветет сирень. Пахнет спокойствием и радостью тихой — так пахнут мечты неисполнимые. Это дом. У него белые стены и черная двускатная крыша. Две тихие комнаты, одна маленькая, другая совсем каморка. Там на окнах старухи-портьеры. Там звуком наполняют жизнь настенные часы, в них кукушка. Там черно-белый телевизор и сервант, где вперемежку с посудой стоят лекарства. Это дом из другого времени.

Над ним серо-розовое небо. Каменная лестница, щербата, ведет на кручу к калитке. Терном заросший склон, остовы других домов — вот окружение. Переулок в косых, будто гнилые зубы интеллигента патлатого, заборах. Никто не живет. Запустение. Только через улицу — там будут люди. Новые в теремах. А тут лестница, и рядом с лестницей водная колонка с рычагом. Качаешь и льется вода. Была еще таксофонная будка. Ее украли.

Аня с мамой живет в доме наверху. Когда ступеньки обледеневают, Аня выходит чистит лестницу небольшой лопаткой. Неподалеку — ветхий почтовый ящик на восемь отделений. Из них замок лишь на одном. В остальных домах больше не живут. На ящике облупилась краска. Ящик стоит под углом, как Пизанская башня. Он холодный, старый и ржавый.

10

В два часа ночи Федю Бохова принесли домой два мужчины в черных кожанках. Незнакомые. Федя был мертв и у него был разорван рот и черная обпала поднималась от бордовой верхней губы до глаз. Глаза запали, закатились. По словам одного в кожанке, Федя шел по улице, сунул себе в рот петарду и она взорвалась. Федя выронил хлеб — он нес батон в кульке — и упал. Мимо проходила какая-то старушка и сказала им, тоже проходившим, что это Федя Бохов. И назвала номер парадного и квартиры, где он жил.

Мужчины положили Федю на пол, а потом один всучил Пантелею Андреевичу батон, от холода каменный. Затем они попрощались и ушли.

— Какие вежливые люди, — сказала Кира.

— Да, а мы думали, что перевелись, — задумчиво ответил старый Бохов, — А выходит, не все еще так гнило в Датском королевстве. Не все. Иногда думаешь, всё, конец, и тут находится светлый момент. Я оптимист, знаешь, Кира. Все-таки я оптимист.