Вечный день - Мюррей Эндрю Хантер Страница 13

Торн спал. Он был накрыт одеялом по плечи, и выставленная на обозрение голая кожа придавала ему ужасно уязвимый вид. Три огромные подушки поддерживали его в полусидячем положении. Грудь его поднималась и опускалась почти незаметно и нерегулярно, от правой руки тянулась капельница.

Хоппер подошла к койке и подвинула плетеное кресло, чтобы сесть рядом с больным. Тихо не получилось. Он открыл глаза и повернул голову.

— Элен, — прошептал он. Даже это короткое слово потребовало от него усилий.

— Здравствуйте, Эдвард, — загодя она твердо решила во что бы то ни стало сохранять невозмутимость, однако сейчас ей определенно не удалось скрыть потрясение, и голос ее предательски дрогнул.

— Не знал, что я… настолько плох, — отозвался Торн.

— Я просто удивилась. Выглядите вы вполне прилично.

— Врать у тебя никогда не получалось, — он отмахнулся от ее попыток возразить. — Да я и сам знаю… Совсем недавно вид у меня был поздоровее…

— Вам сказали, что с вами?

— Солнце.

Значит, рак кожи или что-то вроде этого, поняла Хоппер. Несмотря на активно ведущуюся кампанию по раздаче солнцезащитных средств, уровень заболеваемости резко вырос. И болезнь, похоже, прогрессировала быстро. Увы, многие препараты в настоящее время оказались недоступны. Часть попросту превращалась в труху на заброшенных фабриках в другом полушарии Земли, на том конце оборванных снабженческих цепочек. В попытке спасти индустрию ближе к Остановке в Британию перевезли множество иностранных ученых, фармацевтов и производителей, но даже этого оказалось недостаточно.

— Сожалею, — голос ее прозвучал совершенно безжизненно; она сама не поверила бы в искренность такого сочувствия.

Торн лишь пожал плечами.

— Некоторым выпадает и похуже, — поморщившись, он чуть сместился на подушках и откашлялся в дрожащую руку. — Как твоя… работа?

— Прекрасно.

— Жизнь посреди открытого моря, как мне сказали. Именно то… чего ты всегда и хотела.

— Да. Как я и хотела.

Она лихорадочно соображала, что же еще такого сказать. Насколько ей было известно, других людей в его жизни не осталось. Не спрашивать же о планах на будущее. Элен обреченно уставилась на маленькое красное клеймо на его подушке, ярко выделяющееся на фоне окружающей белизны. Да что она вообще здесь забыла?

— Я могу чем-нибудь помочь?

Больной покачал головой.

— Нет. Винить себя я и сам могу.

— Не сомневаюсь, — она попыталась изобразить улыбку — ту самую, которую недавно демонстрировала Уорик.

Снова повисла тишина. Торн перевел взгляд с посетительницы на изножье койки.

— Сколько же мы с тобой не разговаривали?

— Пятнадцать лет, — Хоппер вспомнила его кабинет в университете. Вспомнила, как вышла оттуда в последний раз, когда узнала правду о нем. Ее словно обожгло образами прошлого.

— Ты, наверное… злишься на меня.

— Всем нам приходится делать выбор. Вы свой сделали, — внезапно ее охватила ярость — ярость от того, что гнев ее теперь направлен на такое беспомощное ссохшееся создание, которому не хватает сил даже смотреть ей в глаза.

— Я бы тоже злился.

Хоппер глубоко вздохнула и сглотнула ком в горле.

«Я осталась в университете только из-за вас, Эдвард. Вы стали для меня примером. Вы и ваша работа. И мне казалось, вы знали об этом. Я думала, вы боретесь с этими людьми. А потом оказалось, что вы один из них. Я не могла не уйти».

Сколько раз она представляла себе этот момент, репетировала, как выскажет ему все, что думает о нем! И вот теперь ни одна из придуманных и заготовленных фраз не выговаривалась. Слишком много всего, чтобы разом выложить. В голове сплошной сумбур.

Торн отвернулся, уставившись в окно.

— Эдвард…

Он снова повернулся к ней.

— Зачем вы послали за мной? Зачем… — Хоппер осеклась и, покосившись на дверь в коридор, продолжила тише: — Зачем написали мне?

Он тяжело выдохнул и на мгновение тоже перевел взгляд на дверь. Хоппер решила, что поняла его предостережение: «Осторожно!» Потом Торн выдавил:

— Я хотел… извиниться.

— Все, перед кем вам нужно извиниться, уже мертвы.

Он покачал головой.

— Я должен. Прости. — Хоппер увидела слезы в его глазах и снова перевела взгляд на красную отметку. — Ты всегда жаждала правды. Я запомнил это с самого начала знакомства с тобой. Только правду тебе и подавай. И я помнил об этом все эти годы. Только я так и не дал ее тебе.

Торн снова покачал головой, и под кожей у него среди оставшейся жалкой плоти проступили жилы. Хоппер видела, во что ему обходится разговор с ней. Он выматывался прямо на глазах. Сколько же его здесь держат?

Он потянулся к стакану с водой у изголовья, но она взяла его сама и поднесла к губам больного. Торн сделал глоток, пролив немного на себя, потом еще один. Хоппер поставила стакан на место.

— Эдвард…

— Прости. За все… не только за то, что я тебе причинил.

Боже. Это уже слишком. Она вдруг поняла, что вот-вот расплачется.

Торн с трудом сглотнул, беззвучно пошевелил губами и снова заговорил:

— Элен. Есть… еще кое-что.

Хоппер нагнулась к нему.

— То, что вы хотели мне показать?

— Здесь я не могу сказать. Потому они и привезли тебя. Они тоже хотят знать, — глаза его расширились, и он кивнул на дверь. Уж не впал ли он в паранойю?

— Расскажете потом. Вы устали.

— Нет. Времени не осталось, — Торн втянул в себя воздух и разразился булькающим кашлем.

— Эдвард, я позову врача, — Хоппер привстала с кресла.

Однако он с неожиданной для своего состояния силой вцепился ей в руку.

— Я упрашивал их неделями, Элен, а они только сейчас тебя и привезли. Неделями… — Торн притянул Хоппер к себе, чтобы ее ухо оказалось над его губами, и с усилием приподнял голову. Она ощутила его запах, дух старости и разложения, слегка приправленный приторным ароматом букета. Слова его были едва слышны:

— Они привезли тебя в расчете, что я тебе все выложу, а они подслушают. И они сейчас слушают.

Пальцы его еще сильнее вцепились ей в руку.

— Эдвард, хватит. Я позову врача.

Однако Торн вновь притянул ее к себе и прошептал — так тихо, что даже она с трудом разобрала:

— Мой… дом.

А затем чуть отстранился и гораздо громче произнес:

— Только я достаточно умен для этого. Я ничего тебе не рассказал. Совсем ничего. Ничего. Ничего…

Он не сводил с нее взгляда широко раскрытых глаз, часто и отрывисто дыша. Голова его бессильно упала на подушку, но губы продолжали беззвучно шевелиться в этом последнем слове.

9

Время странным образом исказилось. Когда с Хоппер говорили, смысл сказанного доходил до нее с некоторой задержкой. Внимание концентрировалось на бессмысленных мелочах. На порезе от бритвы на подбородке врача. На мухе, судорожно перебирающей лапками по стеклу окна. На звуке распылителя в саду.

После смерти Эдварда Торна прошло почти два часа.

Сначала появились врачи. Они провозились в палате минут двадцать, и потом оттуда выкатили каталку и быстро увезли по коридору. Еще через час ее вернули, по-прежнему с телом, только на этот раз никто уже не спешил.

Где-то тикали часы, Хоппер не видела, откуда доносится звук, а повернуть голову и отыскать их у нее не было желания.

Она сидела возле окна в небольшой приемной в конце коридора. Лондонское солнце оказалось даже теплее, нежели ей помнилось. Неудивительно, что теперь урожай зреет так быстро. Говорят, плоды собирают по три раза в год. А то и все четыре. В Житнице — прежних европейских Нижних Землях и северной Франции — отправленные на сельскохозяйственные работы заключенные наверняка вкалывают сверхурочно.

Уорик осталась, ее коллега Блейк ушел. Они кратко о чем-то пошептались, и инспектор удалился, перекинув пальто через руку. Уорик как будто вполне устраивало, что Хоппер до сих пор сидит в приемной. А она и сама не знала, что ее здесь удерживает.

И вот, после всего этого, перед ней предстал врач. Молодой и усталый — достаточно молодой, чтобы родиться после Остановки, машинально отметила Хоппер. Мужчина сообщил, что тело Торна убрано и, если у нее имеется такое желание, она может попрощаться с ним. Затем, продолжая что-то говорить, проводил ее в палату, где наконец-то отвязался.