Турист поневоле (СИ) - Большин Сергей Артурович Страница 14

С утра он заехал в офис, оставил на стоянке машину, оттуда зашел в банк, где по предварительной договоренности ему разменяли 10 тысяч долларов на мелкие купюры. Банкноты оказались в основном старого образца. Пачки потрепанных денег он распихал по карманам, так как ехал только с чемоданом. Он заказал такси в аэропорт, и уже в дороге понял, что на машине в Домодедово ни за что не успеет – Москва стала в десятибалльную пробку.

И вот, влачась по улице, Николай вспомнил, что необязательно было переходить с кольцевой на радиальную, что до Павелецкого вокзала можно доехать и по кольцевой линии. Хотел взорваться, да вспомнил, что кроме себя винить в этом некого. Спокойно: через час он будет читать Пелевина в уютном Аэроэкспрессе, еще через час – дьюти-фри и бар. В полете будут бесхитростные (и тем приятные) развлечения: хороший алкоголь, комедии, закачанные на ноутбук, и сон, в конце которого включат праздник. Так представлял свое ближайшее будущее Николай, входя в метро…

***

Когда электричка, вылетев из тоннеля, резко загудела, сердце Николая екнуло, но не ответило – почему? Даже в вагоне, увидев огромную бомжиху, растекшуюся на два места, он не сразу сообразил, что произошло. И только когда их взгляды встретились, Николая оглушила догадка. «Баба! Как ее… Лох-несс…» – лихорадочно соображал путешественник, приближаясь к ней на ватных ногах.

– Лахесис. Так твой друг меня назвал. Я не чудовище, – сказала Баба, когда Николай до нее добрался.

– Вы же утверждали, что мыслей не читаете…

– Мне и не нужно, у тебя все на лице написано.

– Не ваше же имя.

– Именно, не мое. Когда-то некоторые люди меня так называли, хотя чаще зовут по-другому. Вообще-то настоящее имя у человека то, которое дали родители или которым он сам себя называет.

– Вы разве человек?

– А кто же, по-твоему?

– Не знаю, богиня… Петя вас называл богиней судьбы.

– И ты поверил? Что нашелся доброволец, взваливший на себя муку следить за каждым мигом бытия каждого человека?

– После того, когда Петя… ну, вот это все с нами когда случилось, да, поверил.

– И в бога поверил?

– В бога не в бога, а в то, что невероятные вещи возможны - да. В конце концов, – вспыхнул Николай, – прекратите надо мной смеяться! Если вы такая всеведущая и всемогущая, объясните, во что стоит верить, во что не стоит, как жить, наконец! Обещаю, к вашим рекомендациям обязательно прислушаюсь.

– Ишь, какой хитрый, расскажи ему… Нет, дорогой, такие вещи нужно решать самому. Во что верить… во что хочешь, в то и верь! Разве только существованием бога можно объяснить, что с тобой случается? Можно найти и другое объяснение. Научное, например, может, я изобрела машину времени и тут в метро ее испытываю! Или еще какое-нибудь. На то тебе разум и душа, чтобы ты сам решал и сам выбирал. Я ничего объяснять не стану. Не потому, что такая вредная, а потому, что не могу. Твоя судьба – это всегда твой выбор. Твое счастье и твое несчастье за тебя никто не определит, твою любовь тебе никакой бог не выберет. Впрочем, кое в чем пособить я, конечно, могу. Ты же хочешь вспомнить, как оно раньше было? – Николай кивнул, - Хорошо. Только смотри не насори у них своим будущим, назад не пущу. Шучу. На какой станции выходишь?

– Хотел на Павелецкой.

– Это следующая. Ты, кажется, жил там раньше?

– Я и сейчас там живу.

– Тем более…

– Что тем более?

– Идти, говорю, недалеко. До свидания. Или прощай?

– До свидания, конечно. Погляжу, что к чему, и обратно, – сказал Николай, протискиваясь к выходу, - а вы назад...

– Назад-то я поеду аккурат в это время, – крикнула Баба, когда Николая толпа почти вынесла из дверей, – да, имей в виду, не скоро: либо через неделю, либо через две.

Двери вагона захлопнулись, и поезд тронулся, а Николай замер спиной к перрону, не решаясь обернуться…

* * *

Досчитав до трех, он решительно двинулся в сторону выхода. Станция была той же, но пассажиры изменились. Он и забыл, как все выглядело: серо и невыразительно. Зато Николай выделялся из толпы: в дорогой легкой дубленке, с элегантным чемоданом на колесиках, который встречные с интересом разглядывали.

«Чемоданов, что ли, не видели? Впрочем, таких наверняка не видели: иностранцы ходят по метро с фотоаппаратами, а не с чемоданами. Сверим время. Над тоннелем светится 14:02, на моих столько же. Отлично. Ну, что ж, теперь и я, как Петруха, турист во времени. Охренительно! Осталось выяснить, какой сейчас год и день…»

Вопрос был не праздный – идти он мог только домой, а в это время советские люди обычно бывают на работе. Можно, конечно было бы зайти к «себе» в райком и спросить ключи у себя молодого, это тут, за углом, но слишком рискованно. Что произойдет, если он столкнется с собой молодым? Правда, здесь он полагался на Бабу, скорее всего, это она предусмотрела.

Николай вышел на улицу – начало Новокузнецкой – и застыл, озираясь. Ему хотелось поглубже вдохнуть воздух прошлого, запахи молодости. Москва была просторна, нетороплива и маломашинна. Эту Москву не теснили палатки и магазинчики [2]. Огромная площадь Павелецкого вокзала была пуста и широка, над ней не нависали громады офисных новоделов «а-ля» сталинский ампир. Тротуары были во власти пешеходов, а Садовое кольцо можно было перейти поверху, не сильно рискуя. И никакой рекламы.

Привычное давление мегаполиса стало спадать, пока не улетучилось совсем. Губы Николая расплылись в благостной улыбке, а затем, собравшись в трубочку, стали насвистывать «Мой адрес – Советский Союз». Он подхватил чемодан и знакомыми переулками двинулся в сторону дома.

«Эх, Бабуся, – припевал про себя гость из будущего, – спасибо тебе, дорогая, какая Куба сравнится с таким приключением! И две недели, и два месяца могу тут благоденствовать, денег по местным меркам у меня с перебором, все возможные ходы записаны. Я тут буду царь, бог и воинский начальник! Короче, сегодня назначаю днем приезда: обустроюсь, пообщаюсь со старыми друзьями, поучу их уму-разуму, а дальше видно будет».

До дома Николай дошел быстро и без приключений, веселился, ловя изучающие взгляды прохожих, все-таки, его внешность сильно выбивалась из общей массы. Он читал совсем не частые, как казалось когда-то, плакаты наглядной агитации: «Слава Великому Октябрю!», «Решения XXVI съезда КПСС – в жизнь!», «Ленинизм – наша сила!», «Коммунизм – это молодость мира!» и морщился.

Позорище, такую идею продать не смогли. Социализм – это товар самого массового спроса! Дали бы нам в отдел пропаганды пару пиарщиков и рекламщиков из любого будущего агентства, глядишь, и до перестройки бы дело не дошло. Впрочем он тут же перехватил на себе взгляд двух девушек, с интересом разглядывавших его иностранный прикид, и решил, что зря горячится – одной правильной рекламой социализму уже не помочь.

* * *

Николай нажал на кнопку звонка без особой надежды, но, о, чудо! дверь открыли – и это была Татьяна.

– Привет! – обрадовано воскликнул гость, широко улыбаясь.

Живая Татьяна была свежее и ярче той, что жила в его памяти.

– Здравствуйте… Вы к кому? – Татьяна не сводила глаз с Николая, пытаясь понять, кого он ей напоминает. В дверь выглянул Симутин-младший.

– Привет, Коля, ты уже вернулся?! – спросил он.

– Как видишь, Васек, – улыбка Николая растянулась еще шире, – Тань, дашь войти или будешь держать на пороге?

– Коля, это в-в… ты?

– Я, я, принимай гостя из будущего!

– Так, значит, это правда?!

– Ага, значит – после, – заключил Николай.

– Что – после?

– Я прибыл после Петькиного визита к нам. Давно это было?

– Этим летом…

– А папа когда вернется? – подключился к разговору Вася.

– Ну-ка, брысь в постель! Бегает босой с температурой! Входи, Коля. У тебя есть ключ от твоей комнаты? Ой, да что я! Погоди, я запасной принесу, – засуетилась соседка.