Старичок на скамеечке (СИ) - Лукин Евгений Юрьевич Страница 2

— Что всё это значит? — повторил я, начиная уже клокотать.

— Ты ждёшь объяснений?

— Да!

— У меня их нет, — честно признался он.

— Ты давно с ним знаком?

— Давно, — сказал Пётр. Лицо его было задумчиво. — Очень давно. Чуть ли не с девяностых…

Я присвистнул.

— Кто он такой?

— Ростислав Игнатьич?.. Пенсионер. Почти каждый день прогуливается в скверике. Живёт, надо полагать, где-то поблизости.

— Как ты с ним встретился вообще?

— Присел однажды на лавочку… с бутылочкой пива. Ну и разговорились…

— И что?!

— То же, что и вчера… — меланхолически отозвался Пётр.

Конечно, объяснение у него наверняка имелось, не исключено даже, несколько объяснений, но, судя по всему, настолько бредовых, что хитрец наш Петечка явно не собирался их озвучивать, предпочитая услышать всю эту заведомую дурь из моих уст. И я решился.

— Хорошо! — сказал я, словно в воду шагнул. — Насколько я понял из твоих намёков, такое не впервые?

— Разумеется!

— То есть ты к нему подходишь, жалуешься на кого-то… И назавтра этот кто-то исчезает?

— Из моей жизни, — многозначительно прибавил Пётр. — И не обязательно назавтра. Бывает, через пару дней, через неделю…

— И так каждый раз?

— Нет. Помнишь, он сказал «утрясётся»?

— П-помню…

— Ключевое слово… Как только сказал «утрясётся» — значит всё сработает…

В горле запершило. Видя такое дело, Пётр выдвинул нижний ящик стола и кинул мне пластиковую бутылочку минералки, судя по всему, пролежавшую ночь в морозильнике, — лёд ещё растаял не весь. Я машинально поймал, открыл, сделал глоток.

— Но может и не сказать? — осведомился я, частично вернув себе дар речи.

— Может. — Пётр кивнул. — Осмелюсь даже предположить, что, пожелай ты вчера нашей сколопендре угодить под автотранспорт, ничего бы не утряслось.

— Почему?

— Устранять — устраняет, а прямого вреда никогда не причинит. И все довольны…

Я прижал ледяную бутылочку к правому виску, пытаясь унять внезапно возникшее в нём болезненное биение.

— У него что… такие связи? — тупо спросил я.

На актёрски благообразном лице Петра обозначилась саркастическая гримаска.

— Я ведь предупредил уже, — утомлённо напомнил он. — Рациональных объяснений нет. Проверено.

— Кем?

— Мной.

— Позволь! — спохватился я. — А если просто пожаловаться? Ну не на кого-то, а вообще… Ну там денег нет, долги, вот-вот уволят, жена на развод подала…

— Бесполезно.

— Проверял?

— Проверял. Кстати, бутылку верни…

На всякий случай я завинтил пробку потуже. И правильно. Потому что не докинул. Пришлось встать, поднять с пола и передать из рук в руки.

— Ленк! Ты тайны хранить умеешь?

Она повернула ко мне раздвинутое улыбкой лицо.

— А как же! Я ж бухгалтер!

Ага, бухгалтер… Если бы бухгалтеры всегда умели хранить тайны, их бы и под суд не отдавали.

Мы сидели в так называемой чайной и, как несложно догадаться, пили чай. Чайная — столик и три стула в углу холла на втором этаже. На рабочих местах нам это дело запрещают.

— Н-ню? — подбодрила она меня. — И что за тайна?

Я рассказал.

Ленка слушала с изумлением, потом не выдержала — расхохоталась и долго не могла остановиться. Из открытого кабинета напротив к нам немедленно устремился сотрудник с жаждущим лицом.

— Что?.. Анекдот?..

Смешливая бухгалтерша замахала на него ладошкой.

— Нет… нет… — в восторге стонала она. — Отстань! У нас тут интим…

С огромным сомнением он присмотрелся к ней, ко мне — и, недоверчиво хмыкнув, вернулся на место службы.

Ленка утёрла слёзы.

— Глебушка, ты прелесть! — объявила она. — Вы сколько уже в одном кабинете сидите?

— С Петей? Да скоро месяц…

— И ты до сих пор не понял, кто он такой?

— А кто он такой?

— Хулиган! Приколист! Он же из театра к нам пришёл!

— Из филармонии…

— Какая разница! Их же там всех хлебом не корми — дай кого-нибудь разыграть…

— Что-то больно сложно для прикола… — усомнился я.

— Чего тут сложного? Я ещё неделю назад знала, что жабочку нашу в управление культуры забирают! И он знал! Все знали, кроме тебя…

— Так! — сказал я, решительно включая чайник. — Давай-ка ещё пакетик на двоих…

Пока заваривал чай и сыпал сахар, попытался привести мысли в порядок. Однако с Ленкой такой номер не пройдёт — больно уж говорлива.

— Я ж его первый раз на корпоративе увидела! Фу-ты, ну-ты, белый пиджак приталенный… Эх, думаю, ничего себе сотрудничка взяли! А тут песню включили, «Джулия» называется, она мне ещё в детстве нравилась… Хотите (это он мне говорит) переведу? А вы, говорю, английский знаете? Как русский, говорит. Ну, переведите… А там поют: «Джулия…» Он переводит: «Жулики…» Я глазами луп-луп, а у него морда серьёзная-серьёзная… Там опять поют: «Джулия…» Он опять переводит: «Жулики…» А дальше быстро-быстро запели. Он прислушался — и мне вроде как по секрету: «Это они сговариваются…»

— Стоп! — прервал я. — А как же старичок?

— Старичок! — всхохотнула она. — Если у него такой старичок под боком, что ж он старичку на Чубайса не нажаловался?

Я задумался. А и впрямь…

— А с самолётом этим угнанным!..

— С каким ещё самолётом?

— Да лет шесть назад лайнер угнать пытались, а пассажиры на террористов кинулись и всех повязали… Не помнишь, что ли?

Я напряг память. Что-то вроде всплывало, но смутно-смутно.

— Так вот Петенька наш этим рейсом летел!

— И что?

— Взял и шепнул соседям, будто их на скрытую камеру снимают. Программа «Розыгрыш»… Ну, те разозлились — и…

— Погоди-погоди… — забормотал я. — А откуда это всё тебе известно?

— Он сам сказал!

Осеклась. Уставились друг на друга. Опомнились не сразу.

— Вот гад!.. — ошеломлённо выговорила она. — Вот гад!..

— А почему ты ему на Чубайса не нажаловался?

Мы снова сидели друг против друга за своими столами.

Он вздёрнул бровь и почесал её с несколько озадаченным видом.

— Как это не нажаловался? Именно что нажаловался… Да вот сразу когда веерные отключения начались…

— И что?

— А то сам не знаешь! Сняли с энергетики — теперь нанотехнологиями заведует…

Я не верил ему ни на грош, но решил игру поддержать.

— Хорошо! Рациональных объяснений, ты говоришь, нет. А как насчёт иррациональных?

— В смысле?

— Мистических! Сидит на лавочке добрый Боженька, желания исполняет…

Пётр усмехнулся.

— Эк тебя занесло!..

— Но исполняет же! По твоим словам…

— Случается… — согласился он. — А самому-то зачем на лавочке сидеть? На это Ростислав Игнатьич есть.

— Стукач Господень?

— Нет. Стукачи скорее мы. А он…

— Опер?

— Н-ну… — Озадачился Пётр.

— Он верующий вообще?

— Вот чего не знаю! Наверное…

Нет, не расколешь. Морда — серьёзная-серьёзная. Всё продумал, надо полагать… Попробуем зайти с другого конца.

— Ладно! — сказал я. — Ты лучше вот мне что объясни: как же тебя из филармонии-то попёрли? При такой поддержке…

— Потому и попёрли, — неохотно ответил он. — Свято место пусто не бывает. Трёх директоров сменил…

— Ты?!

— Я… И каждый, представь, оказывался хуже прежнего. Ну на четвёртого я уже ябедничать не стал — вижу: бесполезно… А ты думаешь, перевели нашу поганку с повышением — и никто тебе её тут не заменит? Раскатал губёнки! Вот попомни мои слова: затоскуешь ещё по ней…

И я опять поймал себя на том, что не понимаю: всерьёз мы говорим или как?

— То есть стучать ему на высшее руководство…

— Кому «ему»?

— Н-ну… Ростиславу Игнатьичу…

— Даже не вздумай!.. — страшно понизив голос, перебил меня Пётр. — Хватит нам девяносто первого…

Тут я даже не воззрился на него и не уставился — я вытаращился.

— Ты что… и на Горбачёва стукнул?

— Не помню, — сокрушённо признался он. — Понимаешь, я ж тогда ещё не сообразил, в чём дело-то… Да и какая разница? На него ж все тогда бухтели перед путчем — на Горбачёва… Кто-нибудь да стукнул! Не один — другой, не другой — третий…