Морока (сборник) - Козырев Михаил Яковлевич Страница 4

– Да ты не горюй, покажи-ка личность.

А на личности-то и адрес прописан.

– Вот туда и иди.

Пошел. Молодуха встречает.

– Что, – говорит, – вам угодно?

– Я, дескать, Прокофий и здесь живу…

– Какой же ты Прокофий – и лицом не схож и будто пониже будешь…

– Что, – говорит, – лицо – это ни к чему: вот посмотрите личность.

Глядит – и впрямь Прокофий.

Присела, всплакнула.

– Ну, – говорит, – что ж, живи коль ты и взаправду Прокофий. На, – говорит, – тебе обеденную карточку – небось проголодался.

Загробная жизнь

Приехал к Лексею из деревни брат погостить: пожил денька два да и умер. Пока на столе лежал – ничего, а как могилу землей засыпали, тоскливо стало: жил человек и нет его – и в деревню не знаешь как отписать. Да делать нечего – самому жить надо. Пошел на завод. Рядом с ним черный в очках работает:

– Ты, брат, не горюй, теперь наука дошла, и мертвых воскрешают. Вот намедни у Марьи муженек с того света вернулся, пуще прежнего драться начал, – жалуется, – хушь бы и не приходил. Ну, оно, конечно, пьяница, а хорошего человека отчего ж и не воскресить… Та-ак…

Очки на глаза навел, да опять напильником что-то подтачивает.

Лексей вокруг него юлой вертится – где, да как; ничего не говорит.

Пошел на улицу – авось навернется.

Народу на улице – так и снуют, так и снуют, подойти, да спросить – ну, а как на неверного человека нарвешься? Подошел было к одному – да язык не повернулся:

– Как тут, – говорит, – к вокзалу пройти?

– Я, – отвечает, – не здешний; спроси у милиционера, он все знает.

Эх, была не была. Подошел к милиционеру.

– Где тут, товарищ, мертвых воскрешают?

И ждет, что будет. Милиционер вынул книжечку – в книжечке у него все прописано.

– Дом, – говорит, – такой-то, на такой-то улице; все, что надо, объяснил.

Пришел Лексей – все как есть, и улица такая я дом, – дверь со львами, на дверях ручки медные блестят, дотронуться страшно. А внутри как есть контора, человек за столом в телефон кричит, барышня на машинке постукивает.

– Вот, значит, у меня какое дело… все объяснил.

Человек и глазом не моргнет.

– Что-ж, – говорят, – и это можно: давно умер – сто, недавно – и за пятьдесят…

Как обухом по голове: где у Лексея такие деньги.

– Ищите, где дешевле – только ведь работа не та! Ну, да ладно – по бедности десять процентов скинем!

Разве продать что – душа человечья, жалко – что ему на том свете маяться, поживет еще, а там как-нибудь и выплатит…

Собрал какие там пожитки, да на базар. Ходит по базару:

– Пятьдесят!

Никто не дает. А меньше никак нельзя – разве, что десять процентов скинут…

Как уж стемнело, пошел домой. Идет переулком, а на него – трах! Налетели с боков и сзади, рот зажали…

Бросил все, да бегом! Прибегает в милицию.

Вот так и так – ограбили!

– Мы, – говорят, – поищем, – записали в протокол, да где найти?

Тут какой-то сжалился, посоветовал:

– Да вы, – говорит, – прямо в артель обратитесь.

– Какая артель?

– Да вот, что этими делами занимается…

И адрес дал.

Приходит Лексей в артель – а они там сидят.

– Не можем отдать – ищите через милицию!

А сами посмеиваются:

– Если мы всем возвращать будем, у нас никакой бухгалтерии не получится, тоже ведь расход большой, и со снабжения сняли!

Смотрит, а пальто его тут на вешалке висит. Дай посижу, отдохну – авось что и придумаю.

Сидит, смотрит, а там все несут и несут, а эти записывают да на склад отправляют.

– Ну, думает, с этаких доходов и сто человек воскресить можно.

– Я, – говорит, – у вас работать хочу!

– Вот это дело!

Записали в книгу:

– У нас – говорят, – не то, что фабрика, наше дело верное!

Сколько там времени прошло – приходит Лексей в ту самую контору, деньги на стол:

– Вот вам все пятьдесят, и скидки не надо, только получше сделайте.

Деньги пересчитали:

– Ладно, сделаем, приходи завтра в пять, а не придешь – без тебя оборудуем!

С утра на фабрику пошел. Товарищ тот – рядом стоит.

– Ничего, говорит, сверх естественного… Она, наука, и не до того дошла: во Франции там, в Америке женщину на мужчину переделывают; за деньги все можно!

И опять напильником что-то подтачивает.

Дошло дело – без четверти пять. Подходит к двери, а там швейцар не пускает: собрание – хочешь не хочешь, а слушай, для своей же пользы! А итти надо – что как без него что-нибудь не так сделают!

Он в окошко, спустился по трубе – дворник там:

– Ты чего из окна вылез!

– Пропусти, милый! – все ему объяснил..

– Ну, ладно, – иди с богом!

Время без пяти – бежит что есть силы – один переулок остался. Хвать – какие-то:

– Куда бежишь?

– Отпустите, – просит, – дело есть!

– А какое такое дело?

Так и так…

– Ну, ты путаешь все – не из тех ли ты, что пальто с людей снимают? Пойдем, там разберут, откуда бежишь.

Лексей тут – я не я – да дело кончено: попался голубчик. Заперли, жди до утра, а утром, пожалуй, и на тот свет… Оно бы, – знато, можно и за себя пятьдесят внести, да уж теперь поздно, не выпустят…

Продержали до утра, а утром выведи:

– Ну, беги…

Прибежал домой, а брат уж на кровати лежит, цыгарку курит: из могилы вернулся.

– Ты где пропадал?

– Я-то что, а вот ты-то как?

И хочется спросить, да боязно – что не поверит. Небось ему и память землей отшибло…

Денька два погостил – собирается брат домой, а у Лексея опять на языке вертится – да никак сказать но может.

А тот уж у двери:

– Батька деньжонок просил, как ты?..

Тут уж язык развязался:

Я бы, говорит, и рад – да на тебя издержался. По настоящему-то за тобой должок есть…

– Что, да как, – Лексей все ему и выложил.

– Брось, – говорит, – чепуху городить.

– Не веришь, так я тебе и место покажу…

Пошли в эту контору самую – и улица такая и дом, дверь со львами, на дверях ручки медные, блестят, дотронуться страшно.

Входят, а там никого нет: швейцар один.

– Приходите завтра, сегодня не работаем.

Сатана

Дрюнька в учреждении при дверях состоял. Начали сокращать, осмотрели дверь:

– Эта, – говорят, – дверь нам не нужна – ее забить надо.

И остался Дрюнька без службы.

Пошел на биржу – там без него народу много и ответ один:

– Дожидайтесь очереди.

Постоял, постоял в хвосте, да наскучило: вздумалось по городу побродить. Идет улицей и видит: каждый своим делом занят: тот булки продает, тот папиросы, а тот в магазине сидит, разным товаром торгует. Только Дрюнька без дела, и продавать ему нечего…

Вышел на площадь, а с площади улица идет, и вся как есть людьми переполнена: стоят кучками и что-то друг с другом шепчутся.

Дрюнька тоже подошел, слушает, а понять ничего не может.

Тут какой-то к нему:

– Вы что продаете?

Дрюньку зло взяло:

– Я, – говорит, – душу хочу продать, да никто не берет.

Тот подумал, подумал…

– А сколько вы за нее просите?

Дрюнька настоящей цены и не знает!

– Так чего-ж ты продавать пришел, коли цены не знаешь! Ну, да, как-нибудь столкуемся – приходи завтра в это самое место…

А, ведь, что, и на самом деле купит?

– Ладно, приду!

А у самого голос изменился. Ведь и человек-то, так себе – низенький, да вертлявый – а поди-ж ты – сам сатана!

Пришел домой:

– Слышишь, Митрий, к самому сатане на службу определился – ты теперь со мной не шути!

Приходит на то самое место – а сатана там уже, а и с ним другой, в белой шляпе.

– Мы бы, – говорят, – у любого могли – да твое счастье…