Клуб космонавтики (СИ) - Звягин Андрей Юрьевич Страница 5

Эдуард Данилович указал на стоявший около школы черный "рафик", из которого как по сигналу выскочили четыре грузчика. Они распахнули заднюю дверь и выгрузили на тележку увесистую статую белого цвета.

Ленин. Первый вождь, как его еще называют. Ни с кем не спутаешь даже издалека. Трехметровый, то есть увеличенный масштабом два к одному. В кепке, смотрит с прищуром и руки в карманы засунул, но пока не двигается. Спит.

Обливаясь потом, грузчики привезли Ильича на середину площадки, достали полевой телефон, прикрепили электроды к ленинской голове, и, покрутив рукоять, вывели памятник из спячки. Он вздрогнул и огляделся вокруг.

— Владимир Ильич, скажите что-нибудь юному поколению, — с благоговением попросил Эдуард Данилович.

Памятник секунду подумал, затем вытянул вперед руки со скрюченными пальцами и произнес:

— Ыыыыыыыыы!

И замер.

Над площадкой повисла тишина, которая в книгах называется "зловещей". Стало слышно, как шелестит листва на деревьях. А потом кто-то негромко сказал "ой". Выразил общую мысль.

Первым опомнился Авангард Аполлонович. Он схватил лежащий на столе колокольчик и потряс им около микрофона.

— Праздник окончен, быстро покидаем территорию.

Паники не было, но разбежались все стремительно. И дети, и родители, и учителя. Завхоз убегал, держа веревку, на другом конце которой за ним летел дядя Коля.

На площадке остались только грузчики, они принесли из машины сеть и осторожно подходили к памятнику, примеряясь, чтоб получше ее набросить, и Эдуард Данилович. Он сидел за столом, обхватив руками голову и ничего не замечая вокруг. Мне его стало очень жаль.

2

Все это может показаться забавным, но опасность существовала. От сломавшихся памятников можно ожидать чего угодно. А ломаются они частенько.

Прошлым летом что-то перемкнуло в голове у памятника Ленину перед воротами на нашу фабрику, и он убежал. Памятник был третьего класса, который и ходить не должен уметь, а случилось вон чего. Настоящий позор.

Контроль за качеством вроде и строжайший, но монументальная психология — предмет сложный и малоизученный.

Убежал памятник в лес, он там в двух шагах. Далеко не ушел, поблизости от проходной обосновался. Выглядывал из-за деревьев, утром и вечером к людям подходил, что с завода шли или на завод.

Страшно, конечно. Пять метров роста в Ильиче, не одну тонну весит, и чего хочет — неясно. Лицо у него изменилось, стало хитрым, заговорщицким. Высунется юрко из кустов — и обратно в чащу, как к себе домой. Быстро освоился! А еще он выл ночами на луну и смеялся сатанинским смехом.

Неделю не могли решить, что делать. В министерство о происшествии доложили, да только там попросили разобраться своими силами. Но как тут разберешься? Хотели Ленина сетями забросать и связать (обычно со взбунтовавшимися памятниками так поступают), однако в лесу это тяжело оказалось. Уходил Ильич, прорывался сквозь ряды загонщиков, красные флажки на него не действовали, не ему их бояться. Пришлось поимку отложить.

А люди уже роптать начали, нервничать. Рабочие с забора кольев понадергали и без них ни шагу.

Потом на совещании заводского руководства кто-то сказал, что если капиталистический журналист проберется и снимет на пленку, как рабочие от вождя мирового пролетариата дубьем отмахиваются, то не монументы мы будем лепить в Москве, а на Колыме снеговиков.

Руководство представило, перепугалось, и нашло выход. Срочно пригласили работника зоопарка с ружьем, которое усыпляющими шприцами стреляет. Приехал он и пальнул в Ильича слоновьей дозой. Аккуратно, чтоб не повредить, чуть ниже спины. Схватился памятник рассерженно за филей, потом вздохнул, лег поудобнее на землю и захрапел. Подействовало снотворное!

Очистили вождя, подкрасили, и обратно на постамент водрузили. Колют успокоительное раз в неделю, и теперь все хорошо. Грустный Ильич занят тем, для чего он стране и нужен — улыбаться и покачивать приветственно рукой.

Вокруг лодыжки у него железное кольцо, и цепь от кольца в бетон постамента вмурована, чтоб не убежал вторично Ленин, он теперь навеки под подозрением.

Так и не узнали, отчего побег случился. В оживляющей жидкости есть ДНК вождя, чей светлый образ запечатлен в камне, поэтому характер памятника от характера человека должен отличатся не слишком, может, с этим связано.

Ленин на цепи — редкость. Зато памятники второму вождю, Сталину, без нее не бывают вообще — очень крут товарищ был при жизни, и они это переняли. Не понравишься им — уноси ноги. Так что только на привязи!

Отношения к Сталину я не понимаю. Говорят, что он велик, поднял страну и все такое, но говорят как-то стыдливо, глядя в сторону. Хочется все-таки разобраться. Если он плохой человек — так и скажите, и памятники ему перестаньте сооружать, если нет — чего стесняться?

Насколько мне известно, раньше был целый культ Сталина. Он даже считался как бы не человеком, а божеством, вроде тех, в которых верили туземцы в Полинезии двести лет назад. Но потом, когда он умер, культ личности развенчали (не бог, дескать), тело из мавзолея переселили на менее престижное место, и все его памятники на склад отправили. А потом тех, кто его развенчивал, в свою очередь развенчали и памятники Сталину тихонько понесли обратно.

Ночью в основном. Застенчиво. Утром жители старого московского дома проснутся, глаза протрут, потянутся, выглянут на улицу — а там, батюшки, Сталин! Стоит, смотрит в окна, ухмыляется. Что, не ждали, взглядом говорит.

Со многими памятниками сложно. В прошлом году, весной, меня и все четвертые классы школы принимали в пионеры. Нас повезли за город, там около каменной стелы огромный бюст кого-то из революционеров в традиционном виде — половинка туловища без рук-ног и голова. Но голова живая! И размером побольше бычьей будет. Круглая, лысая, улыбается, бровями играет, зубами щелкает. Кокетничает.

А шея — длинная. Не худая, но гибкая и опасно длинная. Наклоняться вперед может, причем довольно далеко. Я что-то такое видел в передаче "Клуб кинопутешественников". Там черепаху на реке Амазонке показывали. Ее два крупных дяди к земле прижимали, а третий к ейной морде швабру поднес. Осторожно так, пугливо, и пугливо не напрасно, потому что голова у черепахи вдруг на метр вылетела — шея будто телескопической удочкой оказалась — и деревяшку пополам перекусила, аж щепки полетели.

Но у черепахи голова маленькая, куда ей до героя революции. Тот не то что швабру, человека пережует.

А идти к бюсту необходимо. Если не поднять перед ним руку в пионерском салюте и не прокричать клятву, пионером не станешь. Такова процедура. Отказаться немыслимо. Никто никогда не отказывался, пионерами были все. Десять лет исполнилось — ступай в пионеры. Как в армию в восемнадцать и в пенсионеры в шестьдесят.

Поэтому наши учителя и нервничали. Боялись, что школьник излишне приблизится. Биография у революционера была странновата, и памятнику странности передались сполна.

Мелом очертили круг, за который переступать нельзя. Классная руководительница стояла сбоку и шипела на нас, как кошка, когда мы по очереди к бюсту подходили. Мол, стой, ни шагу вперед, и глаза круглострашные делала.

А голова в это время мило моргала, улыбалась, словно зазывала к себе. Но зубы, правда, у головы острые, как бы подпиленные. То ли памятник с ошибками выпустили, то ли и впрямь клыки помогали бороться с врагами молодой советской республики.

Любой памятник иногда на людей необъяснимо реагирует. Вроде стоит безмятежно, думает о чем-то (он ведь на самом деле не живой, скорее, полуживой), а как кто-нибудь подойдет, из каменных фантазий в реальность возвращается и начинает глазеть на человека. Того и гляди, сядет на корточки и руку к нему протянет. Особенно нервно памятники смотрят на женщин и пионеров. Почему — наука молчит. Много толстых диссертаций написано, но ответа нет по-прежнему.

Поэтому все памятники предварительно испытывают.