Недруг - Рейд Иэн Страница 9

– У меня такое чувство, что экономика тут у вас немного упадке. Это не в обиду, просто факт. Я знаю, что за последние несколько десятилетий город сильно вырос как раз за счет сельских районов и небольших поселений. Многие в городе забывают, что за его пределами все еще живут люди.

Да, за годы много кто уехал. Мало кто решил остаться. Жизнь здесь тяжелая. Работы мало. Да и уединенность напрягает. Но не всех.

– И, несмотря на это, вы с Гретой решили остаться. Ты так решил?

Никто нас не заставлял, если вы на это намекаете, говорю я. Другой жизни мы не знаем. У нас здесь есть все, что нужно. Грета счастлива тем, что имеет. В другом месте ей жить не понравится.

– Значит, вам повезло.

Я киваю.

– То есть ты все-таки чувствуешь, что это сознательный выбор, верно? Ты решил остаться здесь с Гретой, так?

Я не совсем понимаю, к чему он клонит. Что это вообще за вопрос такой?

Но я снова киваю.

– Это важно. Это связано с тем, над чем мы работаем в OuterMore. Думаю, люди этого не понимают. Они думают, что нам нужны только деньги и прибыль. Но нас интересуют люди, общество, прогресс и свобода воли. И то, как люди могут адаптироваться и выстраивать отношения здоровым образом. Вот в чем наша страсть.

Но компании и правда одержимы деньгами, говорю я. Как иначе?

– Нет, не обязательно. Все дело в развитии. В способности адаптироваться и определять новые пределы человеческих возможностей. Надо помнить, что возможно и обратное. Человеческий потенциал может уменьшаться, регрессировать.

Звучит красиво, но что-то я в это все не верю. Взять хотя бы мою работу. Любое действие направлено на получение прибыли, говорю я.

– Да, с этим не поспоришь. А теперь откинь немного голову. Вот так.

Он заходит мне за спину.

Что вы делаете? Это тоже часть интервью?

– Неофициальная, но да. Пока мы разговариваем, компьютер собирает данные – сколько ты выдыхаешь углекислого газа, к примеру. Как часто ты стрижешься?

Стригусь? Пару раз в год.

– Где?

В смысле «где»? Кто меня стрижет? Я сам. Или прошу Грету. Где она, кстати? Чем занимается? Она чем-то расстроена?

Я чувствую, как он прикладывает экран к основанию моей шеи, прямо под линией волос. Экран теплый, даже немного горячий.

– Извини, – говорит Терренс. – Потерпи немного.

Со сколькими вы так?

– Что, прости? Что ты имеешь в виду?

Со сколькими вы вот так работали? К кому еще приходили в дом и собирали данные?

– К сожалению, я не имею права разглашать эту информацию. Это запрещено. И не без причины. Про тебя рассказывать кому-либо я тоже не имею права. Конфиденциальность, сам понимаешь. Вы с Гретой жили где-нибудь еще?

Ненавижу этот вопрос. Он меня раздражает.

Ни в каком другом доме мы не жили, только здесь, отвечаю я.

– Тебе не кажется, что здесь иногда все слишком спокойно? А Грете?

Нет, говорю я. Я же сказал, нам нравится тишина и уединение.

– Значит, на одиночество не жалуетесь?

Я обдумываю ответ.

Нет, говорю я. Я из тех, кому одиночество по душе.

Я слышу, как он щелкает пальцами по экрану.

– Хорошо. Но если тебя выберут, то все будет по-другому. Тебе предстоит жить с людьми. В тесном контакте, – по крайней мере, первое время. Для тебя это может быть трудно. Но зато во всех жилых помещениях будет климат-контроль.

Ну, выбора-то у меня нет, правда? Как и сейчас. Вы снимаете эти свои мерки, а я сижу и ничего не могу с этим поделать. Так что ничего не попишешь.

Экран медленно двигается от шеи к затылку. Я чувствую и слышу, как он обрабатывает данные. Терренс обходит меня по кругу. Делает все осторожно, основательно.

– Можешь поднять ступни?

Ступни?

– Да, на одну секунду.

Вот так? Я поднимаю ступни. Другого выбора у меня нет, а? Спрашиваю я.

– Знаешь, если можно, выпрями, пожалуйста, ноги. Так лучше считывается. Вот, давай сюда.

Он пододвигает стул, и я кладу на него ноги.

Кажется, это лишнее, говорю я. Я не понимаю.

– Прекрасно.

Зачем это вам?

– Чтобы узнать размер ноги.

И к чему вам мой размер?

– Я следую протоколу. Мы собираем всю нужную информацию. Такова процедура.

А вам бы понравилось, посади вас на мое место? Интересуюсь я.

Он останавливается, смотрит на меня.

– Я все понимаю, Джуниор. Правда. Такое сложно сразу переварить. Конечно, процесс не идеален, но все могло быть и хуже.

Легко вам говорить.

– Нет, я серьезно. Мы могли бы приехать, связать тебя, бросить в фургон и увезти прочь.

Я молчу, потому что не знаю, что ответить.

Он отступает на шаг и расплывается в улыбке.

– Но мы, конечно, никогда так не поступим. Это я так, для сравнения.

А что тут сравнивать, говорю я и чувствую, как внутри нарастает тревога. Альтернативы все равно нет. Сейчас уж точно. Я могу опустить ноги?

– Да, я закончил. Спасибо. Я бы хотел продолжить интервью, если не возражаешь.

Очень даже возражаю. Я бы лучше побыл один или сходил посмотрел, как там Грета.

Но говорю: я налью себе еще кофе.

– Хорошо, прекрасно. Делай все, как обычно.

Я наполняю кружку и снова сажусь за стол. Терренс садится напротив. Он кладет экран между нами, упирается локтями в стол, сводит руки вместе и трет ладони.

– Итак… Ваш дом. Расскажи про него. В каком он был состоянии, когда вы сюда переехали?

Когда мы его только купили?

– Да.

В ужасном. Но мы все понимали. Понимали: надо будет поработать, чтобы можно было тут жить. Так что нам было плевать. Сейчас видите, какой он, а раньше было все намного хуже. Мы все отмыли, покрасили.

– Ты все сам чинил, ремонтировал, строил?

Да, все сам. Все тут ремонтировал да поправлял. Но работа еще не закончена. Постоянно то тут, то там что-то надо сделать.

– Вы сразу въехали в дом?

Сразу после свадьбы, да.

– И дом был пустой?

Ну, почти. Иногда находим какое старье на чердаке или в подвале.

Странный вопрос. Разве дома не пустыми продают? Откуда он знает, что в нашем что-то было?

– В старых домах нередко есть скрытые сюрпризы. Какие воспоминания у тебя сохранились с того времени? Когда вы только начали тут жить.

Помню, что мы были счастливы, говорю я. Счастливы, что у нас теперь есть собственный дом.

– Ты помнишь какие-то конкретные, точные детали? Или всплывают только ощущения?

Любой, если его спросят, может пересказать прошлое в деталях, но это не значит, что все действительно было именно так, отвечаю я.

Я жду, когда он посмотрит мне в глаза.

– Действительно, Джуниор, – говорит он. – Ты прав.

После того как беседа с Терренсом заканчивается, он следует за мной на улицу и ходит по пятам, пока я занимаюсь делами. Повторяет, чтобы я вел себя «как обычно». Он просто хочет посмотреть. И вот как я могу вести себя «как обычно», если едва знакомый человек стоит над душой, следит за каждым шагом и все записывает?

Я пытаюсь. Стараюсь вести себя, как всегда. Кошу траву, тягаю сорняки. За моими однообразными, рутинными действиями он наблюдает с искренним любопытством и интересом. Один раз отходит подальше от дома, до середины подъездной дорожки, чтобы позвонить кому-то со своего экрана и поговорить без лишних ушей. Вечером Грета и я выходим проводить его на крыльцо, пока он садится в машину. Он говорит, чтобы мы не волновались; что свяжется с нами, когда придет время.

– Надеюсь, только чтобы сообщить хорошие новости, – добавляет он.

Он сделал кучу фотографий, замеров и заметок, но ничего так и не объяснил. Так странно знать, что скоро я, возможно, надолго уеду, отправлюсь куда-то, – считай, в неизвестность.

Но вот что никак не выходит у меня из головы, так это его разговор с Гретой, за которым я следил из сарая. Ни Грета, ни Терренс ни словом о нем не обмолвились. Они думают, что я ничего не знаю.

На ужин Грета готовит рагу. Я слушаю, как она режет лук и обжаривает мясо. Мы ужинаем снаружи.