Игорь Пронин - Мао: Душевная повесть

Игорь Пронин

Мао

Душевная повесть

Тем, кто мешает мне спать

Матрос немедля бежит к развалинам, бросая вызов смерти, чтобы раздобыть денег, находит их, завладевает ими, напивается пьяным и, проспавшись, покупает благосклонность первой попавшейся девицы, встретившейся ему между разрушенных домов, среди умирающих и мертвых. Тут Панглос потянул его за рукав.

— Друг мой, — сказал он ему, — это нехорошо, вы пренебрегаете всемирным разумом, вы дурно проводите ваше время.

— Кровь и смерть! — отвечал тот. — Я матрос и родился в Батавии; я четыре раза топтал распятие в четырех японских деревнях, так мне ли слушать о твоем всемирном разуме!

1

Я не знаю точно ни дня, ни даже года своего рождения. Я знаю лишь, что мать назвала меня Мао в честь советско-китайской дружбы. При этом она поступила наперекор отцу, который хотел назвать меня Фиделем. Спасибо тебе, мама, мне страшно представить, как бы я провел детство в России с таким именем. Впрочем, мать наверняка поступила так, не заботясь обо мне, а желая досадить отцу. Так или иначе, вскоре моя мать исчезла. Отец не мог толком припомнить, когда и как это случилось. Иногда он рассказывал, что она убежала с барабанщиком из ВИА, вспоминал со слезами, как бежал за поездом, потрясая моим младенческим тельцем. В другой раз он проговаривался в пьяном бреду, что застрелил обоих: и мать, и грузинского князя. А то и вовсе говорил, что никакой матери у нас с сестрой никогда не было, что он нашел нас на помойке и скоро вернет обратно — это если мы его не слушались. На самом-то деле отец был (вряд ли он жив теперь) запойным пьяницей, и я никогда не доверял его рассказам. Другое дело моя старшая сестра, Машенька. Она мечтала тоже убежать с барабанщиком, постоянно вырезала из журналов всякие фотографии и обклеивала ими подвалы, по которым мы скитались. А уж когда ей удавалось напасть на след какого-нибудь оркестра, так она и вовсе забрасывала проституцию и день-деньской околачивалась под окнами гостиниц. Пока Маша была маленькой, отцу удавалось ее вразумить, но когда подросла, он уже не мог с ней справиться, а я, напротив, еще не вырос… Да тут еще она начала пить… Наголодались мы с папашей, ничего не скажешь.

Бить меня отец перестал как-то резко, сразу. Даже учителя в школе (а отец настаивал, что я должен научиться писать) переполошились — что это ты сегодня сам не свой и без синяков? Я страдал. У меня как будто отняли что-то, я чувствовал, что былой близости с отцом уже больше не будет, он боится меня. Так я перестал быть ребенком. А мужчиной стал на другой день, выручили инстинкты. Какой-то парень, года на четыре младше, спускался впереди меня по лестнице в школе. Я сам не понял, как ударил его ногой в спину. Парень скатился вниз, разбил себе лицо и заплакал. Пиная его ногами, я понял, что теперь могу позаботиться о себе сам. В тот же вечер я избил сестру и к утру у нас был ужин. Отец прослезился. Да так и слезился, уже не переставая все время, что-то у него с глазами стало. Со стыдом вспоминаю — это раздражало меня. Бьешь его — плачет, не бьешь — все равно плачет. Потом и сестра стала его бить, одним словом, старик совсем опустился.

Некоторое время я чувствовал себя уверенно, а если в чем-то сомневался, то шел на детскую площадку и давал кому-нибудь в рыло. Но как-то раз там меня подстерегли два одноклассника. Тогда я совсем перестал ходить в школу, а в карман положил отвертку. Пару раз мне пришлось ею воспользоваться, зато никто меня с тех пор не трогал, ну, кроме ментов, конечно. Те били, как и раньше.

Ментов у нас в районе было двое — один с усами, другой без. Они били кого хотели и когда хотели, ведь у них были пистолеты. Я в детстве хотел быть ментом, но потом узнал, что на зоне их опускают. Так вот, как-то раз я пришел в наш подвал и обнаружил там обоих ментов. Ну, усатый-то бывал у нас часто, пользовался моей сестрой бесплатно, а вот безусый обычно не приходил. Обычно отец сам относил ему деньги. Вообще-то деньги у сестры давно отбирал я сам, но отец лучше меня считал и вел все расчеты. Как я вскоре понял из криков безусого, в этот раз отец ему денег не принес. Я, наверное, сам был в этом виноват — не дал ему с утра опохмелиться, но, что он пропьет все деньги, не ожидал. Ведь менты могут и убить запросто, им ведь все равно, рано или поздно каждый из них попадет в ад или на зону. Безусый стал бить отца, а отец показывал на меня. Тогда безусый стал бить меня, но у меня уже кончились деньги, я пил в тот день водку. Я сказал, что завтра отдам ему деньги и отца отколочу завтра, а сегодня пусть заберет в залог сестру и уходит.

Может быть, он так бы и поступил, но подошел его усатый приятель. Я ему никогда не нравился, и теперь он решил мне отомстить. Он сказал, что им проще вести дела с отцом, а не с таким отморозком с отверткой, как я, и что меня пора отправить в армию. Безусый согласился, и пока я, побитый и пьяный, беспомощно лежал у ног своего побитого и пьяного папаши, они вдвоем перерыли все наши пожитки и нашли кое-какие мои документы. Предательница Машка помогла им в этом — она смекнула, что немощный отец без меня и совсем уж не сможет ею командовать. Я уверен, что она сразу выбросила его за дверь. Ну что ж, сказать по совести — он того стоил. Надеюсь, что и Машеньке пришлось несладко, но сам я этого никогда не узнаю. Потому что зачем мне это теперь, после всего, что случилось?

Пинками погнали меня на призывной пункт. Там некоторые военные сперва хотели отвести меня к врачу, видимо, их смутило мое разбитое лицо, но менты заорали на них пьяными голосами, нашли какого-то своего знакомого, такого же отпетого беспредельщика, и судьба моя была решена. Через полчаса я был заперт на ночь вместе с сотней таких же обреченных на военную службу в большом помещении вроде спортзала.

Удивительно, как много можно успеть узнать за одну ночь! Там почти все были пьяные ребята моего возраста, рассказывали про себя, перебивая друг друга. Оказывается, в армию не только через злых ментов попадают. Можно совсем наоборот, спрятаться в армии от них. А еще можно пойти в армию, чтобы стать прапорщиком. Я-то всегда думал, что прапорщики с армией никак не связаны, менты вон тоже в форме ходят, но не военные же? А еще можно пойти в армию, чтобы кормили. Это мне было уже совершенно не понятно — кормиться и на помойке можно, зачем же в армию-то идти? Все равно досыта кормить не будут, с этим все согласились. Но большинство забрали, как меня, силой, через ментов. Некоторые даже учились в институтах и теперь жалели, что долго не будут учиться и совсем отупеют. Помню, я хотел расспросить, что такого хорошего в этих институтах, да не помню, собрался ли. Водки было много, мы напились, и я уснул.

Утром меня и еще нескольких растолкал какой-то пузатый здоровяк-военный, сказал что он — капитан, и мы поедем с ним. Потом мы пошли завтракать, и еды мне досталось много, потому что никто, кроме меня, есть ее не стал. Я спросил ребят, хорошо ли служить на корабле, они ответили, что плохо, потому что долго. А один сказал, что я дурак и капитан этот сухопутный. Потом они сказали, что служить придется в стройбате, а служить там тоже плохо, потому что надо работать. Работать я боялся, ведь не привык, не любил и не умел, да и вообще душа не лежала, поэтому решил после завтрака открыть окно в туалете и сбежать. На окнах были сняты ручки, но я надеялся справиться своей отверткой, обыскивали нас небрежно, и я спрятал ее в рукаве.

По зданию призывного пункта слонялось огромное количество призывников, и, выйдя из столовой, я сразу затерялся в толпе. Меня кто-то окликнул в спину, но я не обернулся. Сперва я наугад ходил по коридорам и лестницам, чтобы удалиться подальше от своих приятелей и сухопутного капитана, а потом отыскал туалет. В туалете стояла страшная вонь, потому что половина сливных бачков не работала. В то же время все унитазы были заняты, видимо, от местной еды. Я порадовался, что с детства привык жрать любую дрянь, и стал ковырять окно отверткой. Сидящие на унитазах смотрели на меня с сочувствием и давали всякие бестолковые советы. Потом один поднялся, подошел, осмотрел окно и сказал, что я дурак, а окно заколочено гвоздями. Я ткнул его отверткой в нос, чтоб он не задавался, и спросил, не умеет ли кто вытаскивать гвозди. Но помогать мне никто не стал.

Тут распахнулась дверь и вбежал один из моих давешних приятелей, который сказал, что вызывают нашу команду и все меня ждут у выхода вместе с капитаном. Я ответил, чтоб он убирался, никакой команды я не знаю и его вижу в первый раз. Он был обескуражен, тем более что присутствующие в туалете меня поддержали. Я пообещал ткнуть и этого чудака отверткой, если он не исчезнет, и он сразу ушел. Оказалось, что в туалете сидят в основном поступившие так же, как и я. Они теперь были как бы в бегах и ждали конца призыва, когда толпа в коридорах рассосется и их найдут, чтобы отправить в какое-нибудь место получше. Или, конечно, похуже.