Игорь Пронин - Мао: Душевная повесть Страница 3

— Куда? — не понял Цуруль. — А документы?

— Какие тебе документы?! — Генерал покраснел от злости. — Погоны им пришей — вот и документы! Все понял? Не слышу?!

— Так точно, — тихо и очень грустно ответил Цуруль.

— Выполнять! Иголку и нитки получите в ближайшей части, скажете, что я распорядился! Николаев! Лично проследите и доложите! — и Генерал ушел в столовую.

Николаевым оказался один из побитых. Он сказал:

— В 18:00 перед самолетом проверка внешнего вида личного состава.

И тоже быстренько ушел в столовую, видно, боялся, что Цуруль ему опять в ухо даст.

Цуруль немного подумал, военные всегда немного думают, и скомандовал:

— Разойдись! По любым кустам, лесам, но чтоб никто здесь не болтался! Отставить! Автоматы отдайте вот этому уроду. Всем разойтись, урод со мной.

Уродом он назвал меня. Я бы врезал ему прикладом автомата, да он не отвернулся. И пошел не впереди меня, а сзади. Тертый калач.

Мы пришли в казарму, солдаты открыли для Цуруля оружейную комнату, и я поставил в шкафы автоматы. Там еще были ножи в пластмассовых ножнах, как у некоторых солдат, и я один украл. Потом мы снова вышли на улицу, и я спросил про обед. Цуруль сказал, чтоб я заткнулся, и стал размышлять. Тоже, конечно, недолго.

— Вот что, боец, надо нам мою задницу спасать. Так что пойдешь со мной, будем Генералу подарок организовывать. Воровать умеешь?

— Умею, — я подумал, что воровать, возможно, будем жратву, так это было бы кстати.

Мы дошли тропинкой до дырки в заборе показались на асфальтированной дороге. По дороге быстро дошли до какого-то дома, Цуруль сказал, что это колхоз. Еще он сказал, что по бахчам много не наползаешь и надо сперва с председателем поговорить. Приказал мне сидеть у входа, вести себя тихо, узбеков не обижать. Я спросил, что такое бахча и кто такие узбеки. Он покачал головой, сказал что-то про урода опять и скрылся. Я сел на бордюрный камень и рассмотрел украденный нож. Нож оказался тяжелым, тупым и хрупким. Я стал точить его о камень, и тут ко мне подошел человек. Наверное, узбек.

Он долго щурился, как я точу нож. Мне надоело молчать, и я спросил его, где тут можно водки достать. А он ответил, что солдатам водки нельзя. Водку только офицерам. Я говорю:

— Вот видишь, какой хороший солдатский нож? За три бутылки отдам тебе.

— Э… — он не поверил. — Тебя расстреляют.

— Да нет, у меня еще есть. А это нож солдата, который в Афгане погиб. Я его как память ношу, но тебе могу отдать.

— Зачем? — он хитрый оказался. — Им только орехи колоть!

— Дурак! Этим ножом тысячу людей убили. Вон затупился даже. Хотя вообще-то не тупится, это специальное секретное железо. Теперь мне за него сто рублей предлагают.

— Почему? — удивляется.

— Потому что на нем кровь! Вон, по рукоятке осталась. Только я тебе смотреть не дам, ты купи сперва.

Он подумал.

— Дыню хочешь?

— Дыню и одну бутылку водки.

— Водки нет. А три рубля хочешь?

— Эхх… — я весь сморщился как мог. — Ладно, давай.

И тут он достает из заднего кармана брюк настоящий кошелек. И там денег рублей пятьдесят. Достает трешку, подходит вплотную и протягивает мне.

— Что не берешь, солдат?

— Подожди, люди отойдут подальше…

Может, я зря это сказал. Может, он что-то почуял. Или я рано руку с ножом назад отвел. Я так и не понял, ну а он не рассказывал, не до того потом было. Одним словом, узбек ахнул, быстро сказал что-то и отпрыгнул назад. Ноги его заплелись, он взмахнул руками и упал назад, головой прямо на бортик бетонной клумбы у входа в колхоз. Хорошо упал, даже ногами не взбрыкнул. Я сразу понял, что ему конец, уж очень отчетливый хруст был. И в тот же момент я услышал крики за той дверью, куда Цуруль вошел, и она стала открываться. Надо было действовать быстро, я прыгнул к узбеку и забрал у него кошелек. Нельзя так делать, надо только деньги брать, но времени не было далее отойти. Я сделал вид, что не знаю, что узбек мертвый, и стараюсь ему помочь. Но узбеки очень хитрый народ. Как только двое таких выбежали из двери, так сразу и закричали:

— Он его убил! — и пальцами на меня показывают.

— Тихо! — кричу тоже. — Он, может, еще живой! Я ему пульс щупаю!

— Ага, — кричат, — ножом ты ему пульс щупаешь! Люди! На помощь, убивают!

Вот ведь как, про нож в руке я и забыл. А из-под головы трупа кровь течет, лужа образуется. Хотел я им сказать, что я доктор и могу срочно прооперировать, да не успел. Из двери вылетел Цуруль с охапкой бутылок в ручищах и еще свертком, из которого фрукты сыпались. Одна бутылка тоже сразу на лестницу упала и так приятно запахла… А за Цурулем гнались еще узбеки, трое, а он от них ногами отбрыкивался.

— Боец! Забирай харч, и в часть бегом, я прикрою!

Легко сказать — забирай. В его лапах эта куча и так с трудом помещалась, а я просто не знал, как и взяться. Стал я тогда у него бутылки по одной выдергивать и за пазуху себе совать. Узбеки продолжали гомонить, но хоть не кидались. Видимо, их отпугивали сапоги Цуруля и мой ножик. Но они не сдались, это я понял, когда обернулся. Позади нас собралась уже толпа человек в тридцать. Некоторые держали в руках всякий инструмент вроде лопат. Цуруль продолжал втыкать мне за пазуху бутылки, они уже не лезли, он ругался, а я смотрел на узбеков. Руки сами открыли одну бутылку, пришлось это сделать за спиной, спереди мешал Цуруль. Когда я отхлебнул, он заверещал было, но тут и сам увидел толпу.

— А эти откуда взялись? — удивился он, схватил меня за бутылку в руке и стал протискиваться. — Разрешите, товарищи! Не толпитесь! Позвольте! Дорогу, вашу мать!

Первое время узбеки расступались, хотя и кричали нам что-то непонятное, а те, что стояли позади, даже замахивались своими тяпками. Я исхитрился отпить из бутылки еще немного, довольно приятная жидкость, хотя и резкая какая-то. Если успеть бутылку выпить, то все как-нибудь устроится, я с детства знаю. Но тут узбеки загомонили громче, те, что сзади, надавили на тех, что стояли ближе к нам, и продвигаться дальше стало невозможно. Я почувствовал, как у меня из-за пазухи тянут бутылки, и попытался защищаться ножом, но оказалось, что нож у меня уже украли. Вороватый народ узбеки.

Я кричу:

— Цуруль! Они сейчас ментов позовут, повяжут нас. Давай стреляй скорей!

А он говорит:

— Не дожил ты, дурак, даже до Афгана. Ну да тебе все равно, а мне обидно. Какой же козел этот Генерал!

Тут его от меня оттащили, я попробовал еще отхлебнуть, но и бутылку вырвали. Кто-то меня чем-то по голове достал, кто-то локтем в спину врезал. Хорошо еще, им тоже тесно было, а то убили бы. Гомон стоит, ничего не видно мне, только громче всех Цуруль орет, что Генерал — козел. И тут машина начинает дудеть. Ну, думаю, хана — менты приехали.

Но оказалось, что это не менты. Это Генерал и приехал. А на дороге толпа, вот он и сказал водителю дудеть. А потом вылез из машины, знакомых увидел, к которым ехал в гости. Знакомые были важные люди, они сказали, чтоб все замолчали, и сразу стало тихо. Только Цуруль не послушался и все кричал, что Генерал — козел, он его не видел. А потом нас обоих прямо к Генералу вытолкнули, и Цуруль тоже замолчал. И Генерал молчит.

Один узбек говорит тогда Генералу:

— Это что ваши люди делают, товарищ Генерал? Мы сидим, вас в гости ждем, плов готов, стол накрыт, вдруг забегает этот здоровый и крадет у нас весь коньяк со стола! А второй в это время среди бела дня на улице человека убил!

Генерал смотрит на нас, молчит. Цуруль молчит, кровь вытирает. Я тогда говорю:

— Не убивал я его, он сам упал и умер.

— Заткнитесь, товарищ солдат, — отвечает Генерал. — И вы, товарищ бывший капитан, заткнитесь.

Подумал немного еще — ну как всегда военные.

— Вот что. Оба гада пойдут под суд. Под военный суд. Я бы их вам отдал, но не положено.

Тут все узбеки давай ругаться, но он повторил:

— Не положено. Товарищ председатель, давайте переговорим.

И вместе с одним узбеком в машину сел. И водителя оттуда выгнал.

Пока они там говорили, нас посадили перед машиной, а рядом положили всякие предметы: ножик, пакет рваный, яблоки местные, что из свертка повываливались, и бутылки. Причем бутылки не поставили, а тоже положили. А я ведь одну открыл! Из нее булькало. Я рванулся, схватил бутылку, узбеки тоже схватили бутылку, хотели отнять. Я на ней повис, и они протащили меня несколько метров, я почти все успел допить. Но потом они догадались ударить меня по пальцам, и я упал прямо на фрукты. Под фруктами что-то хрустнуло, больно стало в ноге… Пока меня оттаскивали к Цурулю, я туда руку запустил и вытащил осколок стекла. Видимо, они принесли осколки той бутылки, что Цуруль на ступеньках уронил. Я осколок как мог в рукав затолкал. Не отвертка, а все ж.

Тут и Генерал с председателем вышли. Генерал председателю руку пожал, тут же обратно сел и уехал. А председатель к себе в колхоз пошел, только сказал что-то своим помощникам. Нас тогда снова подхватили и поволокли обратно в армию, через ту же дырку в заборе. Меня с выпитого немного повело уже, нормально доехал. У дырки нас ждали солдаты с Николаевым и веревками, связали мне руки, Цурулю — руки и ноги. Цуруля понесли, меня погнали. Солдаты злились на меня, что я пьяный, говорили, что я череп и офигел. Я думал, нас в тюрьму какую-нибудь отведут, но оказалось — на аэродром. Вот тут я здорово испугался. Ясное дело — Афган.