Екатерина Смирнова - Листопад

Листопад

О мозаике, лежащей в траве

Екатерина Смирнова

© Екатерина Смирнова, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Осколок первый

Лес сверкал.

Под ногами шелестела листва. Земля открывала корни. Видно, в этот раз солнце, стоявшее слишком низко, не успело её согреть к приходу желанного гостя. На листьях кустарника, потревоженных взмахом крыла, ломко сверкнул иней: дрозд неосторожно прочертил в небе искрящийся след, и долго не таяли крупинки, похожие на звезды

Тот, кого дожидался иней, сделал шаг, и тень его осторожно скользнула по мокрым камням, начиная свой собственный танец.

Заморозки…

А рассвет ухитрился застать его врасплох. Он бродил всю ночь, не считая сумерек, и устал уже верить собственным следам, оставляя все знакомые тропы ветру.

Сила, все та же Сила, что владеет ветром, увлекла его из дома в эту ночь – кружить по замерзшему, доброму лесу, и тропинки переплетались, как переплетались в небе лучи звезд, все еще надеясь дожить до рассвета.

Он видел оленя, устроившегося на ночь в кущах орешника, и белку, которая прятала запасы. Видел след барсука у норы. Потревожил бобра, невесть зачем собравшегося ночью чинить запруду. Говорил с туманом и пел песни, запрокинув лицо к звездному небу.

Ночь безумия.

Звезды отвечали ему.

Он не часто себе позволял такое. Только осенью, в конце сентября, когда первые дни занятий отгремели окончательно, как артиллерийская подготовка, и начинался долгий, затяжной бой, прерываемый лишь редкими затишьями каникул. Но, кто бы что ни говорил о его биографии, он был тоже человек – пусть и особого склада – и иногда на него находило. Суета давила тяжелее страха перед сплетнями. И тогда Лес, более известный как Лестер Керин, уходил куда-нибудь, где было потише.

Как сейчас, в этом тумане.

Все равно. Что такое туман? смесь ветра и воды? Туман. А ветра и земли – пыль. А ветра и слова… Уфф. Ветра-нет-слова.

Казнить-нельзя-помиловать.

Помилует ли меня дорожная пыль?

Пыль…

Перед глазами искрился туманный водоворот, затопляя долину. Было почти страшно и даже немного смешно глядеть, как постепенно из полупрозрачной взвеси там, далеко, возникают вершины высоких елей, шепчущие «здравствуй» на холодном ветру. А там, где стоял он, росли сосны. Высокие лохматые сосны с теплой корой, Живущие-на-высоком месте, цепляясь корнями за берег туманного океана. А там, за холмом, есть город, который в старину звался так же – Высокий холм. Далеко… Хотя какое там «далеко» – всего сотня лет и полчаса дороги.

Накатила волна беспричинного счастья, и он наконец улыбнулся. «Здравствуй»…

Постоял ещё немного над полной чашей тумана, встречая восход, и понял, что пора возвращаться. И в этот миг его настиг чей– то странный, внимательный взгляд, заставив обернуться в совсем другую сторону. И оглянулся.

Внизу, в закипающем бездонном котле под оранжевым лучом рассвета, стоял единорог.

***

Понедельник начинался тяжело.

Можно было сдаться и понаставить минусов – всем, кроме двух кандидатов на медаль. Но Лес, добрый человек, не искал легких путей. А дети, как известно, не ищут знаний. Кто ж их ищет, этих знаний. Лес помнил – когда-то от одного взгляда учителя мир обычно становился серым и плоским. С нынешними правилами мир сплющивался в бумажный лист.

Кадров не хватает. Я веду химию, я же временами – за историка… А по специальности я – археолог. И я никогда не умел обращаться с детьми.

Обязательно находилась пара дураков – резаться в карты на задней парте. В последнем-то классе! Этих он просто выжал бы, как мочалку, и отправил к директору – так нельзя же, известно, кто у нас директор. В довершение всего на школьном дворе пятеро оболтусов – не его, слава богам – разбили нос шестому. Вот что с этим делать?

– Веттера опять бьют, – кисло сообщил Лес лучшему другу, он же, волей судьбы – надзиратель, на большой перемене. – Его бывшие жертвы.

(Узнает, что я шлялся по ночам – будут последствия. О боги, еще и это).

– Ох ты! – лучший друг освободил часть дивана, сдвинув свое атлетическое пузо куда-то в сторону табуретки. – Если б это помогало!

Лес плюхнулся на свободное место.

– Всё есть яд, и всё есть лекарство… – равнодушно сказал он и уже не удивился себе. – Конечно, нельзя так говорить, но некоторым дозу надо побольше. Как антидоту – для алкоголика. Он же не думал, что эти пигалицы не будут его бояться, а наваляют.

На стене медленно скручивался в рулон прокуренный график дежурств. Курить в кабинете было нельзя, но всем было плевать на это запрещение.

– Попроси своих первоклашек не держать деньги при себе. Пусть в классе оставляют. Или ходи на завтрак с ними, он не один такой.

– Я с ними схожу. Знаешь, сколько у него в рюкзаке нашлось?

– Много?

– Спроси сначала, на что. А то я уже объяснял своему классу, что бесполезно выдавать интерес к самокруткам из всякой дряни за интерес к элементарным химическим реакциям. Хорошо ещё, пока только травка. Мать его через недельку бабке сдаст, там ремнем отучат…

– Твою ты маму… А когда ж это кончится?!!

– Когда в гробу перевернемся, прав у нас больше никаких нет – уныло сказал Лес и крутнулся на диване, изображая, как именно там переворачиваются. Чтобы не портить Скати удовольствие. Тот укоризненно покачал головой. Разве ж так можно? И, прикинув расстояние от дивана до столика, подпрыгнул, перевернувшись через голову. Пузо ему при этом ничуть не мешало.

Лес подобрал осколки графина и бурно зааплодировал. В случае чего на рудники пойдем вместе. Я – за то, что когда-то жил, как мне нравилось. Он – за битую посуду.

Тед, как всегда, строил из себя клоуна. В отношении учеников и директора это очень быстро переходило в карикатурно несгибаемую твердость. В отношении Леса – не переходило. Видимо, плюшевый тигр привык сопротивляться в основном обезьянам. И сам выбирал себе таких же плюшевых друзей.

Для плюшевой компании.

Ну и что, говорят тебе стены родного города – кем бы ты ни был, какая разница? Все мы тут плюшевые, все – бессильные. В школе нет даже домового – какие духи будут селиться в этих стенах?.. Да и в твоем доме его тоже нет. Три года спустя уже не выбежишь десятый раз во двор, не оттащишь уже обидчика от обиженного, ходишь по улицам, где все знают, почему ты здесь, боишься начальственного окрика, потому что последствия известны, знаешь, кто у нас директор… А всё, что у тебя было – где это всё?..

Он медленно привыкал день за днем к тому, что ничего больше не сможет сделать. Уезжать было некуда.

(Свет… Серебро…) Какой свет? Какое серебро в родном городе? Нет там больше никакого серебра! Не думай!

Перед глазами было впору прыгать розовым зайцам. Безумно надоели очки. Итак, что у нас сегодня…

…Дайна, ты опять глазеешь не туда. На стекле тебе никто ничего не напишет… Духи пишут на стекле? Может быть, мне стеклянную доску завести? И писать помадой? Нет, этого я не говорил. Этого я точно не буду говорить, это как в анекдоте, они будут смеяться и сорвут урок… Черт бы это всё побрал… Третий год уже здесь сижу, а все хочется сказать какую-нибудь вескую ерунду. Повыпендриваться. А при моей, что называется, ситуации в ссылке лучше быть плоским и бесцветным… Ну, пойдем, пойдем, пойдем заниматься…

И он нырнул, как в аквариум, на поединок с крокодилом – восьмым классом, почему-то волнуясь. Сегодня он чувствовал себя хуже обычного. Кесса!.. Марийка, черт побери, Марийка! Кого сегодня нет, говорите, запишу в журнале!

Не его вина, что худших из крокодилов в классе не оказалось. Да и рабочий день скоро кончился.

– На сегодня всё. Все свободны. А на дом, кроме домашней работы, ещё такой вопрос: что случится с человеком, проглотившим ложку хлористого натрия? Не сообразили? Никто не смеется? (Смеются). Вот подумайте…

Крышки парт оглушительно застучали. В голове отозвалось похоронным звоном – игла расколола висок. Убью негодяев.

Не дожидаясь, пока кандидаты в рептилии выйдут из класса, Лес отвернулся и стал смотреть в окно.

Окно было каким-то перекошенным, а треснувшее стекло залатано промасленной бумажной лентой, и через это окно Лес мог во всех подробностях рассмотреть, как Скати гоняет по спортивной площадке разошедшихся третьеклассников. Кажется, они изображают баскетбол.

С нынешним приставленным к нему агентом, он же – старый приятель, он же – тренер младших классов, они росли вместе. Следователь пошутил – уж лучше мы выберем вам его, чем чужого человека – и Лес почему-то тоже улыбнулся. Вот видите, заключил следователь, вы наш человек – и лицо Скати выразило тупую готовность. Это понятно в силу профессии… Боги, но почему?.. Почему засмеялся он сам?..