Александр Тюрин - В мире животного (История одного нашествия)

Тут можно читать бесплатно Александр Тюрин - В мире животного (История одного нашествия). Жанр: Фантастика и фэнтези / Социально-психологическая, год -. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте «WorldBooks (МирКниг)» или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Александр Тюрин - В мире животного (История одного нашествия)

Александр Тюрин - В мире животного (История одного нашествия) краткое содержание

Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Александр Тюрин - В мире животного (История одного нашествия)» бесплатно полную версию:
Как писали в советские времена — книга об ответственности ученых за свои открытия.Из лаборатории вырывается на волю результат смелого генетического эскперимента — одержимый жаждой убийства монстр с суперспособностью адаптироваться к окружающим условиям.Человечеству в очередной раз предстоит доказать, что оно имеет право на существование на этой планете.

Александр Тюрин - В мире животного (История одного нашествия) читать онлайн бесплатно

Александр Тюрин - В мире животного (История одного нашествия) - читать книгу онлайн бесплатно, автор Александр Тюрин

Александр Тюрин

В мире животного

(История одного нашествия)

Он был сильный зверолов перед Господом

Берешит, 10,9

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Завелся у меня неожиданный дружок — не приведи Боже таких много. Он важными сведениями со мной поделился, что мне боком выйдет когда-нибудь; помнится, один прогрессивный деятель приговаривал, разряжая ствол, приставленный к умной голове: “Слишком много знает”.

Святочная история начиналась так. Впрочем, это была не зима, а замечательная осень со здоровым ядреным воздухом и уважаемым мужиком — все в духе поэта-охотника. Наш охотник являлся, по счастью, поэтом только в душе. Звали его Дуев Родион Михайлович, был он начальник какой-то Камчатки, если точнее, директор научно-производственного монстра, и вдобавок его рефлекторные дуги включали органы власти. В общем, весомый человек и тонкий любитель охоты. Тонкий, но своеобразный, дед Мазай наоборот. Гонять зайца, поджидать в засаде друга желудка — кабана, травить лиса, поднимать важную птицу — это не его стихия. Родиона Михайловича интересовали совсем другие вещи. Он просил — а кто откажет такому уважаемому человеку — чтобы в те кормушки, куда сыплется жрачка-подкормка для животных, мы добавляли его порошка. От дуевского снадобья зверь становился мечтательный, полудремлющий, подпускал директора на десять шагов и просыпался уже от первой пули. Но спектакль был еще впереди. Родион Михайлович никогда не стрелял в башку, начинал он с ноги, бока или загривка, ну и развивал тему помаленьку. Наверное, удовлетворял какую-нибудь потребность. Надеюсь, что подчиненные Дуева регулярно сталкивались с его способностями. А вообще, Родион Михайлович животных любил, особенно тех, у кого вкус получше.

Познакомились мы, когда я отдыхал у мужика-егеря в заказнике, изредка постреливая в клопов и мух. Временами отдыхал и от отдыха, помогая лесному человеку по хозяйству в знак признательности за приют. По ходу дела ошивался неподалеку от Дуева. Егерь в классическом советском стиле перед значительным товарищем холуйствовал, скалился шуткам, подносил-уносил, и мне по эстафете приходилось. В заказнике кроме развлекательной стрельбы, приятной баньки, соленых грибков Родион Михайлович уважал монологи. Свои, конечно. Мы с егерем обслуживали ему такой вид удовольствия. Поваляется он с солисткой балета у себя в номере и, спустившись в гостиную, рассуждает о разном среди мореного дуба, подергивая щипчиками красноглазые угольки. Передо мной и егерем Евсеичем оживала юность Дуева, проведенная в дерьме, молодость, когда подбирал он клавиши к людям, и зрелость, в которой научился вдыхать и выдыхать ближних и дальних, как воздух.

После десятой рюмки скотча (хаф-на-хаф с содовой) Родион Михайлович светлел ликом и рассказывал о тайне власти. И получалось, верь не верь, что никакой власти в помине нет. Простые граждане подобны цветам, Дуев и похожие на него, напротив, смахивают на пчелок. Пчелки совместными колхозными усилиями опыляют цветы, давая возможность прорастать им пестрой толпой. А взамен за свою работенку заботливые опылители всасывают там и сям капельку нектара. Эта жидкость — сгущенный жар цветочной души, заплетающимся, но восторженным ртом пояснял сосальщик. Где-то после четырнадцатой рюмки командир, однако, мрачнел, разоблачался до майки и трусов, затем выдавал тайну тайн. Он и его ближние не могут вполне переварить нектара, который, проходя по их кишкам и выбираясь наружу, становится медом. А этого добра Дуев сотоварищи безжалостно лишаются. Кто-то косматой лапой сгребает себе сладкое золото кала. Стиснутое обидой, затухало бормотание морды, растекшейся по ковру. Дошедшего до момента истины человека споласкивали водой и, обтерев насухо, несли в койку.

1

Я в охранном бюро уже три года. Кому ни расскажи, что работаю вышибалой мозгов, никто не верит. И правильно делает, между прочим. Я тоже не уверен, что способен бабахнуть кому-то по кепке; хотя десятку, в принципе, пробиваю так же бойко, как Петр Ильич пишет свои симфонии. Однако, задача у меня может быть суровее, чем у стрелка в цирке, который с подружки яблоки сшибает. Надо засечь момент, когда из вражеского кармана высунется “черноглазый” ростом в девять миллиметров, и уж тогда делать “стоп”. Мы — хлопцы негосударственные, поэтому имеем право возразить оружием в пределах так называемой допустимой обороны. Например, прыгает на меня кто-нибудь с нунтяками или, например, пудовыми кулаками, а в кобуру лезть не смей. Учитывая мои особенности, придется улепетывать. Бегаю я классически, как товарищ на древнегреческой вазе. А вот в рукопашном поединке мне не позволяет отличиться ненависть к побоям и слабая, в определенном смысле, голова. Некоторым же нравится, когда их бьют доской по тыкве. Где я лямку тянул, вернее, мудистикой занимался, даже в моей роте были такие бойцы. Я же там в беге тренировался, когда зимой, образуя тепло, ногами в койке сучил. Мне еще в армии поспособствовало, что я после учебки в писари угодил. Пришлось специализироваться на сочинении любовных писем для нашего капитана. Адресаты у него, помню, не застаивались, но каждый раз подавай ему новые фразы. Ну, и я под конец обнаглел. Пока он не обслужит меня как бармен в пятизвездочном отеле, ничего я очередной “Лауре” не пишу. Матерится он, будто царского времени извозчик, а не красноармеец, но херцу-то не хочется покоя…

Я и нынче, бывает, между фразами “дежурство принял” и “дежурство сдал” изготовляю всякую фигню за мелкую монету, сценарики для рекламных роликов или компьютерных игр. Но это лишь отголоски. Я, вообще, два года ничего полезного не делал, только самовыражался, хотел на полку районной библиотеки попасть между Гоголем и Герценом (моя фамилия Гвидонов), чтоб меня жадно читали даже в уборной. Сляпал роман и три повести, послал по экземпляру каждого магнус опуса в три разные редакции. Ну и меня в ответ послали. Кто уверял, что мое творчество не для толпы, лучше завести попугая и декламировать перед ним; кто посоветовал чаще открывать книги приличных писателей; кто меньше списывать; а кто больше упражняться в сексе. Как бы не так, жена все два года поиски не разделяла, и подъехать с рекомендованными упражнениями я к ней мог разве что во всенародные праздники. В остальное время ее половая жизнь подозревалась и была под вопросом, хоть приделывай к срамным органам потенциометр с самописцем. Впрочем, я быстро оставил надежду ее проконтролировать. Как-никак, первый разряд по кик-боксингу у моей супружницы, только пальцем тронь, сразу на моей морде отзовется. Наконец, догадался я, что из меня писака и семейный человек, как из говна пуля, а фамилия моя годится лишь для заборных надписей.

В самый первый раз сочинительство жизнь мне разрушило на третьем году института. При расчете курсовой работы по всяким кривошипам и шатунам я серьезно уклонился в сторону и навычислял фуфла про гравитационные волны. Получилось у меня, что пока мы с каким-нибудь кривошипно-шатунным механизмом на одной волне, то сосуществуем вместе, а только на разных оказываемся, сразу друг для друга рассыпаемся. Вот такова была моя лебединая песня в сфере образования.

Но ничего, я свое “я” найду. И открою тогда собственное охранное бюро или там булочную, или стану чистить южанам ботинки на вокзале. Главное, что смогу в любой момент встать, взять свои манатки и уйти в любом направлении. А пока что, изволь двенадцать часов на стуле “отпахать”, если это слово уместно. Можно, конечно, журнал, насыщенный девками, полистать или помозговать рекламный ролик, но разлитая по рубке грусть-тоска словно переваривает меня. Через мониторы набрасываю взгляд на вымоченные в желтом свете подходные дорожки, и глаза киснут. Ни одна сволочь не пробежится, затаилась она и, посмеиваясь золотящимся ртом, что-то планирует. Разве не заинтригует воров хоромина, напичканная оборудованием, как огурец семечками? Фирм с компаниями тут, что мусора. Разве им не понравится, что здание технопарка на этаком отшибе, на месте бывшей гатчинской овощебазы, и долгими вечерами-ночами здесь пусто, как в животе у жителя Бангладеш, в смысле, людей негусто… Вот сегодня, едва звездочки покатились по небу, поковыряться в науке лишь доктор Файнберг и его верная помощница Нина остались. И, конечно, большие сомнения у меня, занимается ли эта парочка той самой эволюционной машиной, или на повестке у них то, что в эволюции не нуждается. В норке, куда они затырились, в компьютерном центре, нам подсматривать видеокамерой нельзя — ученые стесняются, хотя все для их же блага. Впрочем, я при каждом обходе доктора с лаборанткой навещаю, не боясь показаться назойливым. И что интересно, раньше Файнберг с Ниной располагались на почтительной дистанции, а теперь притянулись на расстояние вытянутого пальца, как Абеляр с Элоизой. Никого, правда, осуждать я не намерен, изогнув брови домиком. Нина — дама местами интересная. Рот — как косяк у ворот, ноги — что столбы на дороге, глаза — для бандитов тормоза, ягодицы — как две перелетные птицы, так, наверное, выразился бы автор “Песни Песней”. Зачем же время убивать на скоротечные научные достижения? Однако, хочу сказать в свою пользу, захожу к ним не только, чтоб со скуки роман их подсматривать, но заодно и поесть пищи для ума. Эволюционная машина доктора Файнберга — это в сущности программа такая — определяет, какие мутации зверью пригодятся, а от каких проку не будет. Заодно вычисляет, что за свойства у тварей от того прогресса могут объявиться. Меня пробрало лишь то, что запросто какие-то животные разживутся способностями гробить нашего брата, разумного примата, похлеще, чем у пулемета и танка. Правда, Файнберг утешает, дескать, расслабься, браток, эдакие пожиратели и истребители естественным путем придти к нам не могут. Природа, по его мнению, подслеповата и занимается простым перебором вариантов. А вот Самуил Моисеевич, в отличие от природы, и чутьем, и матметодами выискивает самую интригующую траекторию изменений. Он при мне на графическом экране малевал эти траектории. Вырисовывается в результате усилий что-то вроде цветика-семицветика, а потом такая мазня эволюционной машиной интегрируется в ряд жутких образов, самый последний начинает еще прыгать и выть — что, доложу вам, будет похлеще всякого мультфильма. Какая-нибудь харя с экрана тебе улыбнется, считай, настроение на день испорчено. Хотя и не исключал док, что иногда природе кое-кто помогает поумнеть против обычного. Вот, например, до потопа царил такой серьезный неслучайный зверь, как змей, он же дракон, которому удалось набедокурить даже в райском саду. Само собой, что и наш общенародный предок тоже вырос под особым присмотром. А почему нет никакой культуры в море? Потому что там акулы, которые сами не слагают поэм и другим не дадут. Но зато они — биологическое совершенство.

Перейти на страницу:
Вы автор?
Жалоба
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии / Отзывы
    Ничего не найдено.