Артем Белоглазов - Живи!

Владимир Данихнов

Артём Белоглазов

Живи!

сказка в …надцати главах, перемежаемых …надцатью прояснениями, с междучастием, эпилогом и авторским предуведомлением

Авторы благодарят: Наташу Осояну, Лену Варганову, Сашу Усманову, Ирину Черкашину, Яну Данихнову и Колю Желунова, оказавших неоценимую помощь при написании книги. Без этих людей книга, конечно, увидела бы свет, но то была б совсем другая книга, да и свет отнюдь не тот.

Что наша жизнь? Игра!

Авторское предуведомление

Авторы равно уважают последователей всех мировых религий, которые будут упомянуты в книге; атеистов и агностиков они тоже уважают не меньше. Следует заметить, что перед вами, несмотря на форму, всё-таки сказка, и авторы оставляют за собой право достаточно вольно обращаться с историческими, географическими и прочими фактами, вертеть ими, как будет удобно. В этом смысле книга представляет небольшой интерес для тех, кто решит использовать ее как справочное пособие, а не литературно-художественное произведение.

Авторы также оставляют за собой право не объяснять всего, что будет происходить на страницах этой, без сомнения, удивительной книги.

Первый автор, ко всему прочему, ненавидит длинные и пространные прологи, вступления и предуведомления, и поэтому, отвесив поклон почтенной публике, загадочным образом испаряется.

Второй автор, наоборот, любит всё длинное и пространное — вступления, отступления и предуведомления, записки на полях, монологи, прологи и эпилоги. Ну просто хлебом не корми — дай порассуждать. Поэтому первый автор всегда одергивает слишком увлекшегося второго. И знай же, о почтенный читатель, всё то длинное и пространное, что встретится тебе, — дело рук второго автора при попустительстве первого. Засим второй автор также откланивается и не менее загадочным образом испаряется вслед за первым.

Часть первая

Точки над «i»

Первая драматическая глава

Живи, Марийка!

Обычно мы с младшей сестрой играли в догонялки прямо в детской.

Вот что было в нашей комнате: две кровати, кресло, мягкое и очень удобное, тумбочка, старый дедушкин секретер — там хранились школьные учебники, и паркетный пол. Жуткий, загадочный пол, на который во время игры нельзя наступать, иначе проиграешь. По правилам следует носиться по комнате, прыгая с кровати на кресло, с кресла на тумбочку, с тумбочки — опять на кровать. По правилам нужно догнать сестру. Прикоснуться к ней хотя бы пальцем, а потом убежать, ведь она попытается дотронуться в ответ. Нельзя поскальзываться и падать на пол. Ни за что.

Марийка была ловкая, быстрая, а я мог отвлечься, замешкаться — даже перед прыжком. И падал. Выдуманная бездна поглощала меня. Марийка заливисто смеялась, подпрыгивая на пружинном матраце, а я виновато улыбался. Мне казалось, это стыдно — проигрывать младшей сестре.

Ведь я должен быть для нее примером во всём.

— Эй, — обращаются ко мне. — Ты спишь?

Открываю глаза. Нет, не сплю — вспоминаю, убаюканный мерным гудением двигателя. В салоне желтого «Икаруса» воняет пометом — на задних сиденьях старик и старуха в брезентовых плащах везут клетки с курами. Клетки тарахтят, когда автобус подпрыгивает на ухабах, и куры протестующе кудахчут. В запыленное окно проникает тусклый дневной свет: небо обложено тучами, снаружи проносятся телеграфные столбы и непримечательная, пустующая деревенька. Брошенные дома густо заросли диким виноградом.

— Ты спишь?

— Нет.

Мой собеседник — сальноволосый и чумазый солдатик в защитной форме, которая ему великовата. Глаза чуть навыкате, на лице царапины, покрытые коркой засохшей крови, воротник грязный; из кармашка гимнастерки торчит завядшая астра. Солдатик замечает, что я смотрю на цветок, и улыбается щербатым ртом:

— Красивая, правда?

— Мы уже проехали Крошев? — спрашиваю.

После вольного города Крошева ехать еще часа два: моя остановка — семидесятый километр. Не знаю, что это за километр такой, что там находится, и где точка отсчета — в смысле, где расположен километр нулевой; мне, в общем-то, всё равно. Главное, там ждет сестра.

— Это астра.

— Я заметил.

Водитель беспокойно вертится на месте, часто отвлекаясь от дороги и поглядывая в салон. У передних дверей сидит грузная женщина в осеннем пальто и косынке, она хватается за горло и, кажется, задыхается. Даже отсюда слышно, как она сипит. В горле у нее булькает.

— Это необычная астра, — продолжает солдат. — Мне подарила ее одна девчонка, с которой я познакомился в Беличах. Мы с моим другом Зденеком останавливались там на ночлег, и какое-то время я жил у нее.

— В Беличах давно нет живых.

— Ее звали Кларетта. — На лицо солдата набегает тень. — Правда, странное имя? Но она красивая, честное слово, а какие у нее глаза!

— Какие?

— Узкие. Как у китайки. И волосы цвета меда. И розовое платье…

— Китаянки.

— Что?

— Правильно говорить «китаянки».

— А…

— Дайте пройти, — прошу солдата.

Женщина впереди задыхается. Старики умолкают, даже куры ведут себя тише, будто осознавая трагичность момента. Все, все слышат, как на переднем сиденье хрипит женщина, но никто не собирается встать, чтобы помочь ей.

— Так вы в Крошев едете? Кстати, забыл представиться: меня зовут Славко.

— Славко, черт тебя дери, дай пройти! — кричу я.

Он испуганно вжимается в кресло, прячет ноги под сиденьем. Я протискиваюсь мимо солдата и, хватаясь за спинки кресел, иду по салону. Подхожу к женщине. Ее руки дрожат, но она всё-таки сумела поднять их и теперь с отчаянием царапает шею. Глядит на меня и силится выговорить непослушными полными губами:

— Т-та… т-та…

— Таблетки?

— Д-да… на п-полу…

Она пыталась выпить лекарство, когда начался приступ, но пузырек выпал из рук, и таблетки рассыпались по полу. Я поднимаю маленькую коричневатую таблетку, вытираю о рукав и протягиваю женщине. Водитель, щуплый мужичонка в кепке, не отпуская руля, сует мне бутылку с минералкой. Молодец, понятливый. Я подношу горлышко бутылки к губам женщины. Она жадно пьет.

— Живи… — шепчу одними губами. — Живи, черт возьми! Жизнь и хороша, и ужасна, но это всё есть, пока ты жива…

Провожу по лицу женщины ладонью, едва касаясь кожи, сухой и морщинистой. Она закрывает глаза, лицо ее расслабляется, руки опускаются на колени. Со стороны может показаться, что я прикрыл веки покойнице, но это не так. Женщина дышит, в груди медленно, размеренно бьется сердце — она просто уснула. Ее лицо розовеет. Не знаю, что за лекарство она принимала, с таким же успехом я мог предложить вместо таблеток сухой собачий корм. Это неважно. Потому что лекарство я дал лишь для маскировки.

— Я знаю… кто ты, — с запинкой произносит водитель за спиной. Голос тонкий, совсем не мужской. — Ты…

— Не надо, — резко обрываю я, и он умолкает. Возвращаюсь на свое место рядом с солдатом. Славко вертит в руках астру, спрашивает жалобно:

— Если в Беличах все мертвы, кто же тогда подарил мне цветок?

Представьте, что наша планета — гигантская площадка для детской игры. Вы можете безопасно для жизни прыгать с кочки на кочку. С дивана на кресло. С ржавого остова «Мерседеса» на врытую в землю бетонную тумбу. Можете ехать на автомобиле или лететь на самолете, или, прицепив к ногам ходули, наподобие циркового клоуна, шествовать по невидимой бездне. Главное, не коснуться пола. Главное, не коснуться земли в той ее точке, где нет выступа, кочки, холмика. Никто не знает заранее, где можно ходить, а где — нет, приходится экспериментировать. Снег, устлавший землю, не спасет. Если вы коснулись запретного места, бездна поглотит вас мгновенно. Это правило. Падение в бездну имеет много разных обличий: кто-то, ненароком оступившись, просто умирает, кто-то застывает глыбой льда. Кто-то обращается стайкой бабочек. Мертвых бабочек.

Я видел, во что игра превратила одну деревеньку у подножия Савкиных холмов, что у Миргорода. Миллионы неподвижных махаонов устилали разбитые дороги; бабочки, словно снег, скрипели под колесами автомобиля. Я старался смотреть только вперед, но ветер, будто нарочно подхватывал черно-желтые ломкие крылышки и швырял в лобовое стекло.

— …Всегда удивлялся, почему не помогают высокие подошвы?

Я снова открываю глаза, смотрю в окно. Миновав эстакаду, тянущуюся над железнодорожными путями, мы въезжаем в предместье большого города — это и есть Крошев. В сам город не заезжаем, огибаем его стороной. Едем мимо одинаковых, как близнецы, двух— и трехэтажных коттеджей, выкрашенных в ослепительно белый цвет, окольцованных балюстрадами. На одном подоконнике горят свечи: это довольно новая традиция, я видел такое во многих городах — свечу зажигают, когда в семье кто-то умирает естественным путем, не от игры. Между окнами и балконами стоящих друг против друга домов протянуты напоминающие строительные леса мостки. Они сбиты из крепких и толстых досок. Мостки пересекаются, разветвляются; некоторые из них очень прочные, огороженные перилами, по таким катят нагруженные тележки. По дощатым настилам и крышам ходят люди, поглядывают на наш автобус, смеются, показывают пальцами. В окнах любопытные детские мордашки.