Александр Житинский - Страсти по Прометею

Александр Житинский

Страсти по Прометею

Как все получилось

Не имею ни времени, ни желания объяснять, как все получилось, с самого начала. Для этого мне пришлось бы начинать с тех пор, как я себя помню. А может быть, еще раньше. Об этом я, кстати, уже писал. Здесь я хочу объяснить, как я влип в эту историю с Прометеями. Слава Богу, теперь все уже кончилось. Можно осмыслить, если есть чем.

А все из-за стремления упрочить жизненное благосостояние! Деньги до добра не доводят. Это мне бабушка говорила. В качестве примера она приводила какую-то денежную реформу. Может быть, еще дореволюционную. Бабушка не хранила деньги в сберегательной кассе и в результате в один прекрасный день извлекла из капронового чулка кучу бумажек, которые еще вчера были рублями. А теперь ими можно было оклеивать стены чулана, что она и сделала. Очень старая история. В то время ни сберегательных касс, ни капроновых чулок не было. Я просто не знаю, что было взамен, поэтому так и говорю.

Однако ближе к делу. Когда у нас в семье появился второй ребенок, мы с женой обрадовались. Она радовалась там, в родильном доме, а я на свободе. Потом мы радовались вместе до моей зарплаты. А когда я принес зарплату домой, жена мне в первый раз намекнула, что теперь нужно думать о том, как зарабатывать больше. Нас уже, видите ли, четверо.

Ну, считать я умею. Я сел за стол и стал думать, чего я еще умею такого, за что платят деньги. Только так, чтобы все законно. Разных махинаций я не люблю. Я, по-моему, честный.

— Ночным сторожем, — придумал я.

— Конечно, — сказала жена. — Когда в доме появился грудной ребенок, он хочет сматываться на ночь. Очень на него похоже.

— Куда это ребенок хочет сматываться? — не понял я.

— Это ты ребенок, — сказала жена.

Я стал думать дальше. Идею давать уроки абитуриентам я отверг. Мне не хотелось наводнять наши институты недоброкачественными студентами. Кроме того, я один раз пробовал. Знаю, что из этого получается. Заработанные таким путем деньги у меня лично нервных затрат не компенсировали.

Можно было попытаться переводить с какого-нибудь языка на свой. Если это кому-нибудь нужно. Но для этого предстояло сначала выучить язык. И чужой, и свой заодно тоже. Вы сами уже убедились, что со своим языком я еле-еле справляюсь.

— В дворники тебя не возьмут, — сказала жена, следя за ходом моей мысли. — У тебя высшее образование.

— А что, туда только с аспирантурой берут? — обиделся я.

— Жалко, что оно у тебя есть, — продолжала жена. — Толку от него все равно мало. Сейчас бы ты устроился слесарем, и мы бы горя не знали.

— Слесарь — это что? — поинтересовался я. — У станка, что ли? Кстати, есть такой слесарный станок или нет?

— Кажется, нет, — вздохнула жена.

Я стал рассказывать ей для примера, какие еще существуют способы. Один мой знакомый ездил каждое лето куда-то далеко строить. Он сколачивал бригаду научных сотрудников, и они отправлялись в Сибирь. Или на Сахалин. В общем, чем дальше, тем лучше. Там они строили разные штуки колхозам. Будто бы они студенческий строительный отряд. Колхозам, как я понял, было наплевать, кто они на самом деле. Лишь бы они построили клуб. Или свинарник. Или детские ясли. Мой знакомый строил им эти самые ясли в кратчайший возможный срок. Вкалывали они там, как негры, а зарабатывали значительно больше. Три кандидата наук, один архитектор, чтобы свинарник не завалился, и четверо на подхвате. Круглое катать, плоское таскать. Но к ним было не устроиться, конкурс большой. Если бы я был бульдозеристом, они бы взяли. Им бульдозериста как раз не хватало. Но я бульдозер знал только внешне и немного принцип действия.

Другой мой знакомый стучал на барабане. Он состоял в эстрадном ансамбле. Этот ансамбль сохранился со студенческих лет. Все уже повзрослели, опять же стали кандидатами, но все равно продолжали с увлечением мотаться по пригородам и играть на танцевальных вечерах. Им нужен был не бульдозерист, а певец, чтобы умел петь. Певец из меня такой же, как бульдозерист. Дальше можно не продолжать, все ясно.

Я вдруг с тоской осознал, что ничего не умею делать в этой жизни полезного людям.

Да, чуть не забыл! Один вообще уникально подрабатывал. Он красил шпили. У нас много шпилей в городе, и платят, наверное, здорово. По специальности он был микробиолог. Вдобавок, альпинист. Он залезал на шпиль и красил его часами. А другой микробиолог подавал на веревочке краску в ведре. Он получал меньше. Потом он упал — тот, что наверху работал. Деньги до добра не доводят. Правильно бабушка говорила.

Жена выслушала печальную повесть про микробиолога и спросила:

— Может быть, тебя повысят на работе?

Я ей объяснил, что она плохо представляет себе механизм повышения в нашем институте. Для того, чтобы повысили меня, нужно, чтобы сначала повысили ректора. Или чтобы с ним, не дай Бог, что-нибудь случилось. Тогда на освободившееся место ректора назначается его заместитель. На место заместителя назначается наш декан. И так далее, пока не дойдут до ассистентов. Кого-то из них двинут в доценты, а меня сделают ассистентом. Это напоминает игру в «пятнадцать». Строгая очередность номеров и терпение.

— Защищай диссертацию, — сказала жена.

Наконец-то она произнесла это слово! Я его, между прочим, с самого начала ждал. Мне с этой диссертацией давно покоя не дают. А я ее принципиально не защищаю, потому что науке от этого никакой пользы не будет, а государству только вред. Оно будет вынуждено кормить еще одного кандидата. Их и так развелось, как сусликов. Давно пора произвести отлов и сортировку.

Нет, я хотел зарабатывать деньги честно. Я уже об этом говорил. А тут какие-то фокусы с этим званием… В самом деле, был я вчера младшим научным сотрудником. А сегодня, допустим, защитил диссертацию. Так что же — у меня в голове что-нибудь переключилось на повышенные обороты? Или я сразу поумнел на пятьдесят процентов? Или аппетит у меня возрос?

За что, спрашивается, мне вдруг начинают платить как водителю автобуса первого класса?

И главное, платили бы, когда я работу делал. Пот проливал. Точечки на график наносил. За рецензентами бегал. Так нет.

Деньги начинают платить, когда ты после защиты переходишь на отдых. Теперь можно до пенсии стирать пыль с ушей, собирать марки, разводить рыбок, играть на ксилофоне, ездить в капиталистические страны, спать на ученом совете, меняться квартирами и лечить гастрит.

Зарплата будет идти аккуратно, как часы «Полет» на двадцати трех рубиновых камнях.

Жена наконец поняла, что попала в мое больное место.

— Пеленки мокрые, — сказала она. — Пойди постирай.

Я отправился в ванную с мокрыми тряпочками подмышкой, все еще бормоча филиппики против кандидатов. В общем, ничего я в тот вечер не придумал. Сплошные филиппики и ни одной разумной идеи.

Тогда я стал спрашивать народ на кафедре, нет ли где какой халтуры. Мне все сочувствовали, предлагали денег взаймы, но я отказывался. Я думал о будущем, когда придется эти деньги отдавать своими руками. Эта мысль вызывала повышенное уныние.

Дня через три меня вызвал заведующий кафедрой. Наш отец и благодетель. Он весело посмотрел на меня и усадил мягким жестом.

— Петр Николаевич, — начал он осторожно, чтобы не ущемлять мое самолюбие. — Я читал вашу статью в стенгазете относительно перспектив лазерной техники. Дельно, увлекательно… У меня есть к вам предложение.

Я сразу успокоился. Предложение — это не втык. Это приятно.

— Один мой знакомый попросил меня подобрать кандидатуру молодого физика. Энергичного. С широким кругозором. С воображением…

«Да не тяните вы кота за хвост» — дерзко и уважительно подумал я. Меня очень заинтересовало, кому это нужен молодой физик с широким и энергичным воображением? И зачем?

Как вскоре выяснилось, требовался специалист для консультаций. Некий журналист со странной фамилией Симаковский-Грудзь намеревался осуществить на студии телевидения цикл научно-популярных передач по физике. Однако, насколько я понял, он в этом деле не очень петрил. Зато непринужденно владел пером. А я непринужденно владел физикой. Получалось, что вместе мы можем написать грамотный и увлекательный сценарий.

— Хорошо, — сказал я. — Я попробую.

— Попробуйте, попробуйте, — сказал завкафедрой, будто угощал меня кексом собственного приготовления.

На следующий день мне позвонил Симаковский-Грудзь.

— Говорит Симаковский, — сказал он. — Мне Верлухина.

— Я Верлухин, — сказал я.

— Очень приятно, — сказал Грудзь. — Надо встретиться, старик.

— Давай, старик, встретимся, — согласился я. Я решил с самого начала держаться на равных.

Мы встретились вечером у памятника Пушкину. Так почему-то захотелось Симаковскому. Чтобы Симаковский меня узнал, я держал в руках журнал «Иностранная литература».