Энтони Берджесс - Вожделеющее семя Страница 10

47 — 46–45 — загорались желтые квадратики указателя этажей.

— Я сейчас видел нечто ужасное, — сказал Тристрам престарелому мистеру Этроулу.

— А? — переспросил старик.

38 — 37–36.

— Принято специальное постановление о чрезвычайных мерах, — сообщил Фиппс, работавший в Министерстве труда. — Им всем приказано вернуться на работу.

Джек Финикс-младший зевнул. Впервые Тристрам заметил, что на скулах у него растут черные волосы. 22–21 — 20–19.

— Полиция в доках, — заговорил Дартнелл. — Только так и можно обращаться с этими ублюдками. Шайка бандитов! Это можно было сделать много лет назад.

Он с одобрением посмотрел на одетых в серое полицейских с легкими карабинами в руках, носивших, словно траур по эпохе пелагианства, черные галстуки.

12 — 11–10.

Тристрам представил себе, как он бьет по смазливому жирному лицу какого-нибудь гомо или Кастро.

3-2 — 1..

И вдруг он увидел лицо — не смазливое и не жирное. Он увидел своего брата Дерека. Оба с удивлением уставились друг на друга.

— Гоб знает, что такое! Ты что здесь делаешь? — вырвалось у Тристрама.

— О, Тристрам! — засюсюкал Дерек с фальшивым участием.

— Это ты?!

— Да, я. Ты меня искал или как?

— Конечно, тебя, дорогой мой. Чтобы сказать тебе, как ужасно я огорчен. Бедный, бедный мальчик!

Кабина лифта быстро заполнялась.

— Это что, принесение официальных соболезнований? Я всегда думал, что твой департамент только радуется смертям,

— озадаченно нахмурился Тристрам.

— Я здесь как твой брат, а не как чиновник Министерства бесплодия, — чопорно произнес Дерек. — Я пришел затем, чтобы выразить тебе свое… — он чуть не сказал «сочувствие», но вовремя понял, что это прозвучало бы цинично, — чтобы навестить брата. Я видел твою… жену (короткая, пауза перед словом, неестественно выделившая его, придала слову неприличный оттенок), и она сказала мне, что ты еще на работе, поэтому я… Ну что тут говорить: я ужасно, ужасно огорчен. Мы должны встретиться и посидеть как-нибудь вечерком, — сказал он, переходя к прощанию. — Поужинать или еще что-нибудь… Ну а сейчас я должен лететь. У меня назначена встреча с Министром.

И Дерек удалился, виляя задом.

Тристрам, все еще хмурясь, втиснулся в лифт между Спрэггом и мисс Уоллис.

«Что же это происходит?» Дверь кабины закрылась, лифт пошел вверх. Мисс Уоллис, бледная толстуха с блестящим от пота носом, дышала на Тристрама запахом пюре из сушеного картофеля.

«С чего это Дерек удостоил нас своим посещением?» Братья не любили друг друга, и не только потому, что Государство поощряло неприязнь между родственниками в качестве элемента политики дискредитации самого понятия семьи. В их семье дети всегда завидовали Тристраму, любимчику отца, потому что ему было доступно то, что не было доступно им: тепленькое местечко рядом с отцом в его постели воскресным утром, срезанная верхушка от яйца, которое отцу подавали на завтрак, лучшие игрушки под Новый год… Второй брат и сестра только пожимали плечами, но не таков был Дерек. Тот выражал свою ревность ударами исподтишка, оговорами, пачкал грязью выходной комбинезон Тристрама, ломал его игрушки. В юности братьев окончательно развели сексуальная инверсия Дерека и неприкрытое отвращение к ней Тристрама. В дальнейшем, несмотря на менее основательное, чем у брата, образование, Дерек преуспел в жизни гораздо более его. Отсюда вспышки зависти с одной стороны и задранный нос — с другой.

«Так какое же мерзкое дело привело его сюда сегодня?» — Тристрам как-то бессознательно связывал визит Дерека с новым режимом, с началом Интерфазы. Может быть, они — Джослин и Министерство бесплодия — уже успели созвониться и обыскали его квартиру, пытались найти конспекты еретических лекций, может быть, допрашивали жену, задавали ей вопросы по поводу его отношения к Политике Регулирования Населения… Чувствуя непроизвольный страх, Тристрам постарался припомнить, что было «такого» в прочитанных им лекциях: иронический панегирик мормонам в штате Юта, красноречивое отступление по поводу «Золоченого Сука» (запрещенного чтения), возможные насмешки над гомоиерархией после очередного особенно плохого школьного обеда…

«Самое паршивое, что я ушел из школы без разрешения именно сегодня», — вертелось у него в голове. Но к тому времени, когда лифт достиг сорокового этажа, спиртное ударило в голову, и Тристрам почувствовал себя гораздо храбрее. Алк кричал: «Пошли они все к чёрту!» Тристрам приблизился к своей квартире, постоял перед дверью, стирая в душе рефлективное ожидание приветственного детского крика, и только потом вошел внутрь.

Беатриса-Джоанна сидела в халате, ничего не делая. Она быстро вскочила, удивленная столь ранним приходом мужа. Тристрам заметил приоткрытую дверь спальни, постель, смятую так, словно на ней метался в бреду больной.

— У тебя был посетитель? — спросил он.

— Посетитель? Какой посетитель?

— Я видел внизу моего братца. Он сказал, что был здесь, хотел видеть меня.

— А-а, он… — Беатриса-Джоанна облегченно вздохнула. — Я думала, ты имеешь в виду… ну, там… какого-нибудь посетителя.

Тристрам шумно втянул носом воздух, наполненный запахом «Анафро», словно принюхиваясь к чему-то подозрительному.

— Что ему было нужно?

— Ты почему так рано пришел? — спросила Беатриса— Джоанна. — Плохо себя чувствуешь или что?

— Я почувствовал себя очень плохо после того, что мне сказали. Я не получу повышения. Чадолюбие моего отца лишило меня права на это. И моя собственная гетеросексуальность тоже.

Заложив руки за спину, Тристрам поплелся в спальню.

— У меня не было времени прибраться, — входя за ним, проговорила Беатриса-Джоанна и принялась расправлять простыни. — Я ходила в больницу. Меня долго не было дома.

— Похоже, что мы провели беспокойную ночь, — сказал Тристрам, выходя из спальни. — Да, — продолжал он, — работа теперь достается таким выскочкам-гомо, как Дерек. Мне нужно было ожидать того, что случилось.

— Мы переживаем мерзкое время, правда ведь? — спросила Беатриса-Джоанна. На мгновение она застыла, держа в руках конец мятой простыни. В лице ее было что-то жалкое. — Все так плохо…

— Ты мне так и не сказала, зачем приходил Дерек.

— Совершенно не поняла. Он тебя искал. — «Я на волоске,

— думала Беатриса-Джоанна. — Я едва-едва держусь». — Вообще— то видеть его так, вдруг, было несколько неожиданно, — сымпровизировала она.

— Он лжец! — убежденно произнес Тристрам. — Я думаю, что он приходил не затем, чтобы просто нам посочувствовать. Как он узнал о Роджере? Как он мог докопаться? Держу пари: он узнал только потому, что это ты ему сказала!

— Он знал, — соврала Беатриса-Джоанна. — Он увидел фамилию в Министерстве. В ежедневных сводках о смертности или где-то там еще. Ты есть будешь? Я совсем не хочу.

Она оставила в покое постель, прошла в столовую и заставила спуститься с потолка — словно какого-то полярного божка — маленький холодильник.

— Он что-то вынюхивает, — решил Тристрам. — Это точно. Я должен быть осторожен.

И тут в голову ему снова ударил алк.

— А хотя какого черта я должен осторожничать? Да пропади они все пропадом! Все эти людишки типа Дерека, которые правят страной.

Тристрам выдвинул из стены сиденье. Беатриса-Джоанна повернула к нему крышку стола, подняв его из пола.

— Я чувствую, что ненавижу этих людей, — признался Тристрам, — дико ненавижу. Да кто они такие, чтобы указывать нам, как распоряжаться нашей жизнью! И вообще, мне не нравится то, что сейчас происходит. Крутом тучи полицейских. Вооруженных!

Он не стал рассказывать ей о том, что произошло с бывшим священником. Беатриса-Джоанна не любила видеть его пьяным. Она подала ему холодную котлету, приготовленную из восстановленных сушеных овощей, потом кусок пудинга из синтелака. Тристрам с аппетитом принялся за еду.

— Хочешь ЕП? — спросила Беатриса-Джоанна, когда он расправился с пудингом.

ЕП означало Единицу Питания, изобретенную Министерством синтетической пищи.

Беатриса-Джоанна нагнулась над Тристрамом, доставая Единицу Питания из встроенного в стену буфета, и он увидел под халатом ее красивое обнаженное тело.

— Что б им пусто было, да покарает их Бог! И когда я говорю: «Бог», так я и имею в виду Бога, — заявил Тристрам.

Потом он встал и попытался обнять Беатрису-Джоанну.

— Нет, пожалуйста, не надо! — взмолилась та. События принимали нежелательный оборот, Беатрисе-Джоанне были неприятны его объятия. Она попыталась освободиться. — Я себя очень плохо чувствую, мне не до этого.

Беатриса-Джоанна захныкала, Тристрам опустил руки.

— Ну хорошо, хорошо, — пробормотал он. Смущенный, Тристрам стоял у окна, покусывая ноготь мизинца пластиковыми зубами.