Александр Соловьёв - Хомотрофы Страница 10

Мой теперешний начальник носил необычное имя. Его звали Доргомыз Владимирович Бирюкинг. Этот человек был почти двухметрового роста с парафиново-бледным лицом и глазами навыкате. Из-за сходства с высохшей мумией, я прозвал его Тутанхамоном.

У начальника имелся отдельный кабинет, но ему больше нравилось, когда мы – я и пожилая безликая женщина-деловод – находились под его постоянным присмотром.

На локти грозного Тутанхамона были натянуты черные нарукавники с резинками. Он безмолвствовал, как и подобает мумии, и в его молчании чувствовалось напряжение: кто посмеет нарушить ритуал рабочего дня? Бирюкинг-Тутанхамон – жрец таинственной церемонии, смысла которой мы, непосвященные, не в силах были постичь.

Допущенная кем-то из нас двоих погрешность в работе могла неожиданно вывести его из себя. И тогда Тутанхамон издавал душераздирающий вопль, от которого в оконных рамах дребезжали стекла.

В мой первый рабочий день он величественным жестом подозвал меня к себе. Я стоял перед ним и переминался с ноги на ногу. Тутанхамон взял ручку и начал трудиться над запиской. Он писал, а я, склонив голову, читал его каракули.

Корявым почерком Тутанхамон нацарапал следующее: «Для Куксина. Ув. г. Куксин! Щета неподписаны, вам надо явица к замдеректору лично. Бирюкинг». Он вручил мне лист и сержантским тоном скомандовал:

– В отдел производства! Быстро! Одна нога здесь, другая там!

Видимо, заприметив улыбку на моем лице, Бирюкинг проревел:

– Вопросы?!

– Вы не могли бы передать это по телефону?

Он скривил рот и пожал плечами.

– А ты мне на кой?

Канцелярия располагалась на первом этаже. Чтобы попасть в отдел производства, надо было выйти во двор, обогнуть здание и войти в него с торца.

Я выбрался на улицу и побрел вдоль корпуса, щурясь от яркого солнца. Бросив случайный взгляд на беседку для отдыха, я заметил в ней темноволосую девушку. Лицо ее было закрыто руками, и я не мог его разглядеть. Худенькие плечи вздрагивали.

Я подошел к беседке и остановился.

Девушка сидела ссутулившись, длинные волосы рассыпались по плечам. Быть может, мне показалось, но я почувствовал это пугающее отчаяние. Его источала не только согбенная фигурка, само это место было пропитано им.

Я тихонько прокашлялся.

Девушка отняла руки от заплаканного лица, осторожно на меня взглянула. Из груди ее вырвался всхлип.

– Оставьте меня в покое! – крикнула она.

Иногда прогнать меня бывает непросто.

Я положил папку на перила и зачем-то обнял руками деревянную колонну.

– Но мне кажется, вам нужна помощь, – я старался, чтобы голос звучал как можно мягче, несмотря на то, что мне становилось все более неуютно в этой беседке. Она совершенно не располагала к отдыху.

Девушка не ответила. Она вскочила со скамейки, ожесточенно толкнула меня, так, словно я был причиной ее несчастья, и убежала.

Я машинально шагнул вслед за ней и почувствовал, как земля ушла из-под ног.

Падение никак не прекращается, я проваливаюсь в желтую пустоту. Инстинктивно пытаюсь схватиться за колонну, но ее нет, пропала. Испуганно оглядываюсь и не обнаруживаю ничего. Небо и земля перестали существовать, и нельзя определить, где низ, а где верх. Пугающим и мучительным оказывается то, что я не могу крикнуть: воздух не набирается в легкие, губы не размыкаются. Я пытаюсь найти руками лицо, но сами руки куда-то исчезли! И что с глазами? Они то ли открыты, то ли закрыты, то ли вовсе их нет!.. Несмотря на это, я могу видеть: всем своим преображенным существом.

В желтоватой мгле, что-то непрерывно видоизменяется. Вокруг носятся белесые тени, то приближаясь, то удаляясь. Иногда я почти чувствую прикосновение их развевающейся эфирной рвани.

Вдруг движение прекращается, точно время остановилось. И в следующее мгновение начинает рассеиваться туман. Марево истончается, ветшает. Сквозь образовавшиеся дыры проступает явь, но я не могу определить, та ли это реальность, в которой я минуту назад находился.

Сердце отчаянно билось, и его стук отдавался в висках. Я вглядывался в зелень деревьев, стоящих поодаль, дожидаясь, пока утихнет дрожь в коленях. Ни девушки, ни других людей поблизости не было.

Я растер лицо и взял папку. Если не задумываться об этих странностях, что происходят со мной с тех пор, как я оказался в Полиуретане, то вполне можно существовать. Где-то я читал, что удары головой не проходят бесследно. Но больше всего мне хотелось бы списать это на влияние ядовитой атмосферы производства. На худой конец – на ауру города-ловушки.

Постояв еще немного и придя в себя, я развернулся, чтобы уйти, но вдруг заметил обрывки бумаги на полу беседки. Быстро нагнулся, зачем-то собрал их и сунул в карман.

Пора было возвращаться к работе.

Нигде я не встречал такого количества проходных и вахтеров, как на этом заводе. В крыле здания, куда я направился, был отдельный вход, который сторожил человек с мрачным, неподвижным лицом. Показав удостоверение, я поднялся на третий этаж. Здесь находился отдел производства.

Металлическая табличка над входом предостерегала надписью, выведенной красными буквами на черном фоне: «Твой завод – твой дом. Сохраняй в нем порядок!»

Лишь только я вошел в просторный зал, молодой клерк, сидевший ближе всего к двери, отложил в сторону ручку и спросил:

– Новичок?

– Да, – ответил я и достал из папки листок с каракулями Тутанхамона. – Вот записка для Куксина. Кто это такой?

Клерк посмотрел в сторону.

– Есть тут один… Вышел.

– Ваш босс? – Я сунул записку в нагрудный карман. Строгое правило – вручать адресату.

Клерк обреченно вздохнул, и мы обменялись рукопожатиям, знакомясь и заключая маленький тайный союз.

Жора Цуман был инженером второй категории. Я прочел это у него на бирке. Его внешность показалась мне приятной: тонкие черты лица, густые черные волосы, туманный меланхоличный взгляд. Он был на несколько лет моложе меня.

Узнав о моем столичном происхождении, он слегка ободрился и предложил подойти к окну для разговора.

– Этот участок не захватывает камера наблюдения, – сказал он мне на ухо.

Цуман открыл форточку, закурил. Я бросил папку на подоконник. Мы переговаривались полушепотом, угадав друг в друге единомышленников и опасаясь, что нас услышат.

Жора уже третий год работал в аппарате поролонового завода. Он от души костерил руководство и систему. Его, разумеется, не устраивали ни царящие тут порядки, ни зарплата. У него была куча предложений по реконструкции всего. Конечно, никто из администрации не прислушивался к его мнению.

Особую нелюбовь Жора питал к заместителю директора по финансам Вырловой, которую боялся до одури. Он говорил монотонно и непрерывно, часто повторяясь, как заевшая пластинка. Через пять минут стало ясно, что Жора никогда не сможет выговориться. Он вещал, как заведенный. Иногда не предложениями, а лишь их обрывками. Я вдруг почувствовал, что как бы далеко не зашла наша с ним откровенность, есть нечто такое, о чем он говорить не станет.

Все, что он сказал, звучало поверхностно и неубедительно, как скверная актерская игра. Несмотря на то, что он говорил об интересующих меня проблемах, я не узнал ничего нового.

После того, как я спросил, не может ли он объяснить мне, кто такие менги и какое отношение они имеют к поролоновому заводу, он занервничал и перевел разговор на тему инертности профсоюзов.

– Стопроцентные крысы, – убежденно сказал он.

– А за что вы так не любите Вырлову?

Уже не в первый раз я слышал о ней. Что это за женщина, одно упоминание о которой заставляет людей бледнеть?

– Это исключительная стерва, – скривился Жора. – Вы видели ее?

– Еще нет.

– Поднимитесь на два этажа. Она в вашем крыле сидит. И тогда вы сами все поймете, – он наклонился ко мне и прошептал:

– Прожорливая гадина. У нее среди акционеров крыша. Думаю, даже директор ее опасается. Сама же она ни черта не боится. Разве что избавителя, которого все ждут.

Он стал уверять меня, что замдиректора виновна в самоубийстве некоего Андрея, бывшего служащего из финансового отдела.

Я спросил его о директоре.

Похоже, это была любимая Жорина кость.

– Артур Присмотров на публике появляется раз в году, на заседании акционерного общества, – сказал он. – Я его ненавижу, этого крота. Сидит в своей норе и читает доносы, которые строчат такие, как Грязин. Но он-то начальник службы безопасности, ему по должности полагается. А пишут все. Любого начальника взять – пишет, сволочь!

Он снова наклонился ко мне, и сказал шепотом: