Кэтрин Фишер - Сапфик Страница 10

И вот он уже сыпется повсюду — ласковый, как смех, снег из одинаковых голубых пёрышек, укутывает повозки, покрывает дорогу мягким ковром. Перья с шипением сгорают в пламени факелов, оседают на плечах бандитов и лезвиях их топоров, прилипают к комкам краски на стене, их сдувают со своих морд и топчут копытами волы.

— Это делает Тюрьма! — благоговейно прошептал Рикс и вдруг схватил Аттию за локоть. — Живо! А не то…

Но было уже слишком поздно.

Окружающий мрак взорвался яростной бурей. Поднявшийся ветер швырнул Аттию на Чародея, тот подхватил её и поволок к фургону. Инкарцерон разбушевался — ураган пронёсся по тоннелю, сметая решётки. Бандиты разбежались, а Тар рухнул наземь. Перчатка на его руке окончательно расползлась, обнажая окровавленную, обожжённую кожу.

Чародей и его помощница взобрались на фургон, Рикс стегнул вола, и они вслепую двинулись вперёд. Аттия прикрыла голову руками, пытаясь спрятаться от неведомой силы, швыряющей перья в лицо. Подброшенные жонглёрами шары заливали всё вокруг зелёным, красным, пурпурным светом.

Продвижение давалось с трудом. Даже могучие волы с огромным усилием прокладывали себе путь против ветра, спотыкаясь и наклоняя головы. Аттия услышала тихий смех и повернулась к Риксу — похоже, он слегка не в себе. Голубые перья прилипли к его волосам и одежде.

Разговаривать было невозможно, но хоть чуть-чуть осмотреться Аттии удалось.

Бандитов и след простыл. Минут через двадцать в тоннеле прояснело, дорога сделала крутой вираж, и в перьевом шторме появился просвет.

А вскоре буря затихла, так же внезапно, как и началась.

Аттия медленно опустила руки и позволила себе дышать. На выезде из тоннеля Рикс спросил:

— За нами не гонятся?

— Нет, сзади только Квинтиус и его братья, — оглянувшись, ответила помощница.

— Отлично! Несколько оглушаров хоть кого остановят.

Уши заледенели от холода. Аттия плотнее запахнула куртку, сняла с рукавов несколько пёрышек, сдула синие пушинки. И потрясённо сказала:

— Перчатка уничтожена!

— Жалость какая, — отреагировал Рикс с каменным лицом, потом самодовольно ухмыльнулся.

Аттия изумлённо уставилась на него, но взгляд её соскользнул дальше, на окружающий пейзаж.

Их обступал мёрзлый мир.

Дорога бежала меж огромных, в человеческий рост, глыб льда. Всё Крыло представляло собой тундру, пустынную, овеваемую пронизывающими ветрами. Впереди на пути каравана лежал огромный ров с переброшенным через него мостом, въезд на который перекрывала металлическая решётка, почерневшая и истончившаяся от постоянного воздействия мокрого снега и льда. В решётке была прорезана неровная дыра, стальные прутья торчали в разные стороны.

Судя по маслянистой полосе на дороге, здесь проезжали повозки, где-то впереди было жильё. Но Аттию трясло — то ли от холода, то ли от страха.

— Я слышала об этом месте. Это Ледяное Крыло.

— Радость моя, ты просто умница. Это оно и есть.

 Аттия помолчала, прислушиваясь к цокоту воловьих копыт. Потом не выдержала:

— Значит, это была ненастоящая Перчатка?

Рикс сплюнул.

— Куда бы он ни сунул свой нос, в любой коробке, за любой потайной дверцей в фургоне он нашёл бы по маленькой чёрной перчатке. Ни одна из них не принадлежала Сапфику, включая и ту, что напялил Тар. Перчатка Сапфика занимает слишком большое место в моём сердце, и украсть её я не позволю никому.

— Но она… жгла его руку.

— Ну, насчёт кислоты Тар не ошибся. А то, что он не мог снять перчатку… на самом деле, вполне мог. Но я заставил его поверить в обратное. Это и есть магия — подчинить себе разум другого человека и заставить его поверить в невозможное. — Он на мгновение отвлёкся, управляя волом, чтобы обогнуть торчащую балку. — Он бы позволил нам проехать и тут же поверил бы, что действие заклятия кончилось.

Аттия искоса взглянула на него.

— А надпись?

Взор Рикса обратился на неё:

— А вот об этом я хотел спросить у тебя.

— У меня?

— Даже я не могу заставить безграмотного писать. Это послание предназначалось тебе. Странные вещи происходят с тех пор, как ты к нам присоединилась.

Осознав, что грызёт ногти, она поспешно спрятала кисти в рукава.

— Это Финн. Наверняка Финн. Он пытался поговорить со мной Снаружи.

— И ты думаешь, Перчатка может оказаться полезной? — тихо спросил Рикс.

— Не знаю! Возможно… если бы ты позволил мне на неё взглянуть…

Он так резко остановил фургон, что она чуть не выпала.

— Нет!!! Это опасно, Аттия. Иллюзии — одно дело, но Перчатка обладает истинной мощью. Даже я не осмеливаюсь её носить.

— И ты никогда не поддавался искушению?

— Может, я и псих, но не идиот.

— Но ты надел её во время представления.

— Неужели? — ухмыльнулся он.

— Ты кого угодно доведёшь до бешенства!

— Всю жизнь именно к этому и стремлюсь. Так, тебе пора слезать.

— Здесь? — Она огляделась.

— Поселение в двух часах езды. Вспомни, ты нас не знаешь, а мы не знаем тебя. — Он покопался в кармане и вложил в её ладонь три медные монеты. — Купи себе что-нибудь поесть. И не забудь дрожать чуть посильнее, когда я занесу меч. Все должны поверить, что ты перепугана до смерти.

— Мне и притворяться-то не нужно. — Спускаясь с фургона, она приостановилась. — А вдруг ты собираешься бросить меня здесь?

Рикс подмигнул и хлестнул вола.

— Ну да, только об этом и мечтаю.

Она встала на обочине, пропуская процессию. Медведь свернулся в клубок воплощённым несчастьем, пол в его клетке был усыпан перьями. Один из жонглёров помахал Аттии, но остальные даже не высунулись из фургонов.

Труппа медленно удалялась.

Аттия забросила сумку на плечо и потопала, чтобы хоть немного согреть заледеневшие ступни. Сначала она шла быстро, но дорога повела себя коварно: ноги скользили по мёрзлому, жирному от разлитой смазки металлу. Когда странница спустилась в долину, глыбы льда выросли выше её головы. Проходя мимо, она замечала замурованные в лёд предметы. Мёртвая собака с разинутой пастью. «Жук». Горсть круглых чёрных камешков. Детский скелет, едва различимый в густом окружении голубых пузырей.

Становилось невыносимо холодно. Собственное дыхание облаком клубилось у её рта. Она ускорила шаг, поскольку фургоны исчезли из виду, а согреться можно было только если идти быстрее.

Наконец, она добрела до каменного моста, оскальзываясь на выбоинах и колёсных колеях. Остановилась и наклонилась через парапет — её тень тёмным пятном легла на ледяную поверхность рва, промёрзшего, по-видимому, до самого дна. Ветер носил по белой глади обрывки мусора. Прикреплённые к волноломам цепи противоположными концами уходили глубоко в лёд.

Аттия приблизилась к решётке, чёрной и древней.

На кончиках обломанных прутьев искрились льдинки, на самой вершине, словно на насесте, сидела одинокая снежно-белая длинношеяя птица.

Аттия решила было, что это скульптура, однако птица вдруг расправила крылья и, издав жалостный крик, взмыла в серо-стальное небо.

А вот и Очи.

По одному на каждой стороне ворот, алые Очи уставились сверху на непрошеную гостью. Льдинки свисали с них, как замёрзшие слёзы.

Запыхавшаяся Аттия схватилась за бок и остановилась. Подняв глаза, обратилась к Оку.

— Я знаю, ты за мной наблюдаешь. Это ты отправил послание?

Тишина, только тихий шёпот снега.

— Что ты имел в виду, когда сказал, что скоро увидишь звёзды? Ты же тюрьма, как ты можешь увидеть то, что Снаружи?

В Очах пылало красное пламя. Ей показалось, или одно подмигнуло?

Подождав немного, Аттия поняла, что рискует промёрзнуть до костей, и пора двигаться дальше. Она пролезла через дыру в решётке и поплелась вперёд.

Инкарцерон жесток — это всем известно. Клодия говорила, что изначально задумка была совсем другая, что сапиенты создавали Тюрьму как великий эксперимент, как место, в котором царит тепло и свет, место, где любой человек чувствует себя в безопасности. Аттия с горечью рассмеялась. Если так, то ничего у них не получилось. Тюрьма захватила власть и начала творить, что ей вздумается: переделывала ландшафты, калёным железом выжигала любое неповиновение. Позволила своим обитателям убивать друг друга и смеялась над их драками. Она не ведает милосердия.

И лишь Сапфику — и Финну — удалось совершить Побег.

Аттия снова остановилась и подняла голову.

— Наверное, ты разозлился. Ты им завидуешь, правда?

Нет ответа. Вместо него пошёл снег — густой, мягкий, неумолимый. Путница снова закинула сумку на плечо и побрела дальше, чувствуя, как леденеют щёки и кончики пальцев, как трескаются губы.

На ней поношенная куртка, а перчатки все в дырах. Проклиная Рикса на чём свет стоит, Аттия спотыкалась на ухабах, один раз чуть не упала, запнувшись о брошенную проволочную сетку.