Александр Житинский - Страсти по Прометею Страница 10

Через три дня я принес профессору сценарий для просмотра. Максим Трофимович опять спихнул меня аспирантке. Она взяла сценарий и принялась читать его в той же лаборатории. На столе стояла совсем другая кошка. Ту, первую, следовательно, уже угробили.

Галина Михайловна прочитала половину, но тут вошел Гоша.

– Сдатчики пришли, – объявил он.

Сразу вслед за Гошей в лабораторию ввалилась толпа сдатчиков. Они принесли новую партию кошек для научных исследований. Впереди всех шел сдатчик-профессионал с мешком. Мешок шевелился и издавал неприятные звуки. Следом шли два пионера, каждый из которых тащил по кошке в авоське. Кошки образовали с авоськами живописные клубки, откуда торчало по хвосту. Гоша надел кожаные перчатки и принялся извлекать кошек из мешка профессионала. Там их оказалось семь штук.

– Эту не берем, – сказала аспирантка, возвращая сдатчику самую толстую кошку.

– Почему? – обиделся профессионал.

– Она беременная.

Профессионал засунул кошку обратно, взял квитанцию и удалился. Пионеры тоже сдали свою добычу, причем получили от Гоши нагоняй за то, что притащили кошек в сетках. Гоша их еле извлек оттуда.

– Сколько вы платите за кошку? – спросил я аспирантку.

– Рубль кошка, – ответила она, выписывая пионерам квитанции.

Гоша принял всех кошек и посадил их в большой ящик с решетчатым верхом. Мне стало как-то не по себе от такой науки. И кошек стало жалко до невозможности…

Галина Михайловна дочитала сценарий и одобрила его. Я правильно разобрался в деятельности Сеченова и Павлова. Через два часа сценарий уже лежал на столе Дарова. Старик услыхал про кошек и загорелся. Он немедля вызвал помрежа Аллочку и отправил ее в университет договариваться о проведении опытов в студии.

– Юноша, вы делаете поразительные успехи, – сказал мне Даров. – Скоро вы станете профессиональным журналистом.

Меня эта похвала не обрадовала. Может быть, потому, что до сих пор я был знаком только с одним профессиональным журналистом. Я имею в виду Симаковского.

Я предупредил Дарова о хронометрической мании нынешнего Прометея и уехал на работу. В конце концов, нужно заниматься и основной работой тоже. Шеф со мной уже месяц не разговаривал. Можно сказать, он меня не замечал. Я для него был потерянный наукой физик.

Только я углубился в свои исследования и начал восстанавливать репутацию, как меня снова призвали на студию. Даров рвал и метал. Оказывается, он дважды вызывал Ажуева на тракты, но не смог с ним встретиться. Они расходились во времени на считанные секунды. Профессор приезжал как часы, ждал тридцать секунд и уезжал. А Даров в это время разговаривал по телефону или распекал помрежа. В третий раз Прометей приехать отказался. Он сказал, что уже истратил на такси четыре рубля семьдесят три копейки и сомневается, что его гонорар покроет дальнейшие расходы. А в студии уже стояла вся аппаратура для демонстрации кошек.

– Петенька, ради Бога, притащите Прометея! – сказала мне Морошкина, чуть не плача.

Пришлось организовать блестящую операцию по доставке Прометея. Все было рассчитано по секундам. Университет, такси, Морошкина у подъезда, старик в студии, двадцатисемиминутный тракт, кошка урчит от напряжения, три минуты отдыха, такси, скрип тормозов, Ажуев в своем кабинете открывает заседание кафедры. Один час восемь минут, как и договаривались. Такси оплачивал я.

– Капризные у вас Прометеи, – сказал дядя Федя, когда я ему поведал эту историю.

В назначенный день передача состоялась. Я не стал звать друзей. Я смотрел ее с женой и детьми. Мне уже не хотелось, чтобы кто-нибудь знал об этой стороне моей деятельности. Но укрыться от популярности не удалось. Даров так меня возлюбил, что решил в титрах поставить мое имя. Раньше он этого не делал. Так и было написано: «Сценарий П. Верлухина». Я чуть не умер от стыда.

На этот раз старик сделал передачу на документальном материале. Он не стал инсценировать научную работу Сеченова и Павлова. Все было строго. Фотографии, голос за кадром, схемы опытов. Это напоминало иллюстрированный некролог. Потом дело дошло до Ажуева. Это был гвоздь передачи. Максим Трофимович возник на экране рядом со столом, на котором, как всегда, томилась кошка. На заднем плане томился Гоша в белоснежном халате.

Максим Трофимович собственноручно дал кошке порцию удовольствия, а потом решил электрически ее напугать. Кошка, вероятно, и без того была перепугана до смерти, а тут он еще влепил ей импульс под черепушку. Кошка подпрыгнула над столом, разорвала ремни и исчезла из поля зрения. Попутно она оборвала все провода. На экране была видна полная растерянность профессора.

Гоша бросился ловить кошку. Этого операторы не показали. Представляю, какой был переполох в студии! А Максим Трофимович кашлянул и сказал:

– Подобные экстрасостояния бывают и у людей…

Это он правильно сказал. У меня было сейчас как раз такое экстрасостояние. И у всего коллектива творцов «Огня Прометея», вероятно, тоже. Это было почище электрической дуги из первой передачи.

На экране появился Гоша со строптивой кошкой. Он ждал дальнейших указаний. Оператор зачем-то дал кошку крупным планом. Кошка корчилась в Гошиных руках, а глаза ее выражали муку.

Вот такой получился незапланированный оживляж.

Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Как сказал Михаил Юрьевич Лермонтов. Не знаю, как телезрителям, а мне стало очень грустно после этой передачи. Я смутно начинал чувствовать, что с некоторыми общечеловеческими идеалами следует обращаться осторожнее.

Старый перпетуум

Человек не сразу стал венцом природы. Сначала он был обыкновенным неразвитым духовно животным. Об этом свидетельствуют раскопки древних черепов. Кроме того, некоторые хорошо сохранившиеся индивидуумы у нас перед глазами. По их поведению можно с уверенностью судить о темном прошлом человечества.

Господи, какие встречаются кретины! Сердце плачет.

Самое удивительное, что они тоже полагают, будто мыслят. Они убеждены, что имеют отношение к таким вещам, как культура или наука. Когда по радио произносится устойчивое словосочетание «прогрессивное человечество», эти типы без зазрения совести думают, что разговор идет о них. В обезьяньем питомнике они снисходительно смотрят на обезьян, хотя у средней обезьяны чувств и мыслей хватило бы на десятерых подобных типов.

Мозги у них твердые и гладкие, как биллиардный шар. Но мозгов, к сожалению, снаружи не видно. Поэтому определить кретина можно лишь по косвенным признакам. По глазам или по походке. Глаза у них немигающие, сверлящие, причем сразу видно, что ваша душа у них как на ладони. Так они полагают. Ходят они очень прочно и старательно, с видимой гордостью. Им приятно ходить на двух ногах.

Да, самое главное! Они все знают. Нет такого вопроса, по которому у них не было бы собственного мнения. Говорить с таким человеком – все равно что высекать на мраморной плите таблицу умножения. Трудно и бесполезно.

Все это я говорю к тому, что после моих последних передач студию завалили письмами. Письма про археологию делились на две категории. В одних авторы излагали свой взгляд на историю, а в других – на Мурзалева. И там и там господствовали дилетантизм и явное недоброжелательство. Все авторы были уверены, что они знают археологию, как собственную жену.

Не поздоровилось и Максиму Трофимовичу. В письмах, посвященных ему, указывалось, что Прометей для передачи по нейрофизиологии был подобран крайне неудачно. Далее следовала развернутая характеристика Ажуева. Будто он подписывает все научные работы, выходящие на кафедре, и таким образом успевает разрешить в год пятьдесят-шестьдесят научных проблем. Это многовато даже для Прометея.

Дальше – больше. Максим Трофимович подбирает аспиранток не по деловым признакам, а по каким-то другим. На некоторых аспирантках он время от времени женится. Из писем следовало, что за трехгодичный срок аспирантуры профессор успевал создать и разрушить семью. В настоящий момент он был женат в четвертый раз.

Короче говоря, мы перепутали. Ажуев был не Прометеем, а Дон Жуаном.

Про письма мне под строжайшим секретом рассказала Морошкина. Только она успела это сделать, как меня вызвал главный редактор.

– Петр Николаевич, – сказал он, сверкая золотой оправой очков. – В целом мы довольны вашей деятельностью. Мы даже считаем, что открыли вас как журналиста…

«Кто бы меня теперь закрыл?» – грустно прокомментировал я про себя.

– …Однако не следует забывать об ответственности перед зрителем. Как вы подбираете выступающих?

– Строгой закономерности нет, – вяло сказал я. – Когда как.

– Не всякий доктор может служить примером, – изрек Севро.

Разговор он закончил тем, что собственноручно предложил мне следующего Прометея. Я не хотел брать, но пришлось. Соответственно и тема передачи определилась отчетливо. Это была кибернетика. А Прометеем был назван Тарас Карпович Наливайло, член-корреспондент и лауреат. Человек очень большого полета. Дядя русской кибернетики.