Яна Вагнер - Вонгозеро Страница 11

Я поднялась в спальню, набросила на плечи Сережин свитер, лежавший на полу среди прочих теплых вещей, приготовленных накануне, и придвинула к окну плетеное кресло — оно оказалось слишком низким, и мне пришлось положить на подоконник локти и упереться в них подбородком, чтобы было видно улицу. Спустя несколько минут квадрат света на снегу от освещенного окна гостиной погас — это означало, что папа улегся спать на диване внизу, а Мишка приступил к своей двухчасовой вахте; все стихло, собаки уже не лаяли, и слышно было даже, как тикают на прикроватной тумбочке Сережины часы — мой подарок к годовщине. Я сидела в неудобной позе, вглядываясь в темноту за окном, — жесткое кресло, холод от оконного стекла, и думала — он даже не взял с собой часы.

Когда наконец внизу хлопнула дверь кабинета — проснулся Леня, чтобы сменить Мишку, — я натянула джинсы и спустилась в гостиную. До рассвета оставалось еще несколько часов, и первый этаж по-прежнему был погружен в темноту, балконная дверь приоткрыта, а все они — Мишка, Леня и папа — стояли снаружи, вполголоса переговариваясь. Я выглянула на балкон и сказала:

— Мишка, иди немедленно ложись, твое дежурство закончилось, я разбужу тебя часа через три, — разговор тут же смолк, и все они повернулись ко мне разом, со смущенными лицами. Мишка поймал мой взгляд и, не протестуя, протиснулся мимо меня в дом. Оставшиеся на балконе мужчины молча смотрели на меня.

— Не спится? — спросила я у папы Бори.

— Я смотрю, ты тоже не ложилась, — ответил он. Глаза у него были красные — мне пришло в голову, что за прошедшие двое суток он спал от силы несколько часов, и сердце у меня сжалось.

— Давайте, я кофе сварю, — сказала я, прикрыла за собой балконную дверь, прошла через темную гостиную в кухню и зажгла лампу над столом. Следом за мной с балкона вернулся папа и встал в дверном проеме, словно не решаясь пройти дальше:

— Сделай лучше чайку, Анюта. С моим мотором много кофе нельзя уже.

Не глядя на него, я налила воды в чайник и нажала кнопку — загорелась лампочка, и чайник сразу же зашумел, а я достала чашки, коробку с чаем, мне было важно не оборачиваться к нему, важно было чем-то занять руки, и тогда он сказал:

— Аня, ну не мог же я его не отпустить, — но я не ответила, мне нужно было найти сахар, а я все не могла вспомнить, где эта чертова сахарница, все мы пили несладкий чай и доставали ее только для гостей, — он вернется, Аня, шестьдесят километров в один конец, плюс им же вещи какие-то собрать надо, детскую какую-нибудь дребедень, где ее сейчас достанешь, каких-то четыре часа прошло, подождем, все будет хорошо, вот увидишь. — И тут я наконец нашла сахарницу и схватила ее обеими руками, и постояла так немного, а затем повернулась к папе и сказала:

— Конечно, все будет хорошо. Мы сейчас все вместе попьем чаю, а потом отпустим Леню собирать вещи — пусть, пока девочки спят, возьмет ваш список и посмотрит у себя. А мы подежурим, да?

— Подежурим, — сразу согласился он и с облегчением затопал обратно, сообщать Лене новость — а я смотрела ему вслед и думала, интересно, неужели он даже спит в валенках.

Отказавшись от чая, Леня, обрадованный нашим решением, побежал к себе — чтобы не провожать его, я дала ему запасной комплект ключей от нашей калитки и только смотрела в окно на то, как он возится с непривычным замком. Как только он ушел, мы с папой заняли свои места у окна в гостиной — заряженный карабин стоял тут же, возле стены, — и следующий час просидели молча, наблюдая за темной, пустой дорогой. Небо постепенно начинало светлеть, разговаривать не хотелось. Иногда кто-нибудь из нас менял позу, распрямляя затекающую спину, и второй тут же вздрагивал, вглядываясь в то место, где дорога показывалась между деревьев, сжимающих ее с двух сторон густым черным частоколом, — боже мой, думала я, когда-то мне казалось, что из нашей гостиной прекрасный вид, я никогда больше не смогу смотреть в это окно без того, чтобы не вспомнить о вещах, которые сейчас приходят мне в голову, у меня замерзли ноги и затекла спина, мне нужно в туалет, а я боюсь отвести взгляд от окна, словно если я перестану смотреть, то знакомая черная машина уже точно никогда больше не появится.

Когда первый час нашего дежурства истек (прошло уже пять часов, что-то случилось), я встала со своего места — папа вздрогнул и поднял на меня голову — и сказала:

— Мне, пожалуй, пора заняться каким-нибудь делом. Вечером нам выезжать, а вещи до конца не собраны, Леню мы отпустили, а сами сидим тут, тратим время — давайте, вы покараулите дорогу, а я посмотрю, что мы забыли, — и, прежде чем он успел что-нибудь ответить, повернулась и вышла из гостиной.

Сразу же, как только я перестала видеть эту чертову дорогу в окно, мне стало немного легче. Я прошла в ванную, открыла бельевой шкаф и стала вынимать оттуда чистые банные полотенца — сначала три больших, шоколадного цвета (что-то случилось, он не вернется), потом еще три таких же больших, только синих; я достала из ящика под раковиной новые «гостевые» зубные щетки, несколько тюбиков зубной пасты, мыло, упаковку тампонов — надо будет узнать у Сережи (он не вернется), догадались ли они вчера утром купить мне еще, дома у меня всегда не больше одной упаковки, или можно спросить Марину, загородные жители иногда удивительно запасливы. Наверное, нам понадобится стиральный порошок — или мыло, хозяйственное мыло, кажется, оно было в списке, только где же я возьму им хозяйственное мыло, хотя, наверное, его-то они купили. Я открыла ящик с лекарствами — йод, нурофен, капли от насморка — Мишка не может спать, когда у него заложен нос, какая смешная у нас аптечка — «отпускная», с такой ездят на неделю на море, а не на полгода в лес, у нас даже нет бинтов, только лейкопластырь, каким заклеивают натертый мизинец под новыми туфлями, наверное, нужны антибиотики, вдруг воспаление легких или что-нибудь похуже — надо взглянуть, что они купили вчера в аптеке.

Я буду собирать вещи и ни разу не подойду к окну — и тогда он вернется. Шерстяные носки, теплые шапки, лыжные перчатки, белье, да, белье, в гардеробной на втором этаже вообще нет окон, или лучше спуститься вниз, в кладовку, нам нужны крупы и консервы, они наверняка купили всё это, но не оставлять же здесь. Сахар, какая ерунда — два килограммовых пакетика, нужен мешок сахара, мешок риса, всего по мешку, нас семеро, сколько нужно картошки для семи человек на зиму, сколько банок тушенки, там просто лес вокруг, холодный, пустой деревянный дом, никаких грибов и ягод — все под снегом, что мы будем есть, как будем спать — всемером, в двух комнатках, нужно взять спальные мешки, у нас только два, а нужно — семь, нет, девять, он же сейчас привезет еще двоих. Я буду ей улыбаться, я, черт возьми, стану ей лучшим другом, только пусть он доедет, пусть останется невредимым, кажется, хлопнула дверь наверху — я не слушаю, это просто проснулся Мишка, или вернулся Лёня, я не пытаюсь расслышать Сережин голос, если я не буду вслушиваться, если я сделаю вид, что не жду его, тогда он вернется, как жаль, что в кладовке нет радио, я бы включила музыку, чтобы ни один звук не проник сюда, я не слушаю, не слушаю.

В кладовке вдруг стало светлее, я обернулась — дверь была открыта, на пороге стоял Мишка; он что-то говорил мне — лицо у него было удивленное, я отняла руки от ушей и услышала:

— Мам, мы зовем тебя, зовем, ты что, не слышишь? Зачем ты заткнула уши? Они приехали, мам, все в порядке. — И тогда я наконец выдохнула — словно все это время дышала только половиной легких, ну конечно, он приехал, я оттолкнула Мишку и побежала в прихожую; Сережа как раз снимал куртку, а рядом с ним, боком ко мне, стояла высокая женщина в темном стеганом пальто с капюшоном, накинутым на голову. За руку она держала мальчика в темно-синем комбинезоне, застегнутом до самого подбородка, — оба они стояли совершенно неподвижно, не делая попыток раздеться. Сережа поднял на меня глаза и улыбнулся, видно было, что он ужасно устал:

— Мы задержались, той же дорогой вернуться не удалось, пришлось сделать крюк по бетонке, ты волновалась, малыш?

Мне хотелось подбежать к нему, потрогать, но для этого мне пришлось бы оттолкнуть высокую женщину в пальто и мальчика, стоявшего рядом, и потому я остановилась в нескольких шагах от них и сказала только:

— Ты не взял с собой часы. — На звук моего голоса женщина обернулась, сбросила с головы капюшон и несколько раз встряхнула головой, чтобы освободить зажатые воротником длинные светлые волосы.

— Это Ира, малыш, — сказал Сережа. — А это — Антошка.

— Приятно познакомиться, «малыш», — проговорила женщина медленно и спокойно посмотрела мне в глаза; наши взгляды встретились, и хотя больше она ничего не сказала, одного этого взгляда было достаточно, чтобы понять — я вряд ли сумею выполнить обещание стать ей лучшим другом.