Игорь Градов - Малыш Страница 11

Глаз поболтал с Ломом еще минут пять, затем попрощался и медленно пошел через полуразрушенный мост. И я за ним.

— А что это Лом к тебе с таким подколами? — поинтересовался я, когда мы перебрались через реку и очутились уже в Старом городе. — Он же тебе брат… Так?

— Троюродный, — подтвердил Глаз, — паршивая овца в нашем стаде. У нас в семье все всегда охотниками были, в Старый город за добычей ходили. И мой отец, и братья-кузены, и я тоже. Традицию, можно сказать, продолжил. А вот Дик, Лом то есть, не захотел — в бандиты пошел, в услужение к господину Линю. Меня с собой звал — мол, там лучше, и денег больше, и уважения. И все веселее, чем по развалинам бегать да радиацию хватать. Уговаривал, в банду переманивал, только я наотрез отказался. Не по душе мне это дело, не люблю я людей мучить, а тем более убивать. Только в крайнем случае… А Дику это дело всегда нравилось — он еще мелким пацаном в школе верховодить стал, хилых да слабых обижал, себя показывал. Потом подрос и чуть в тюрьму не угодил — за то, что со взрослыми парнями подрался. Они его слегка проучить решили, чтобы не слишком выступал, а тот за нож и одного пырнул. К счастью, неглубоко, ничего серьезного. Дика из школы выперли, работать он не захотел. Отец пробовал брать его с собой за добычей, но ему это не понравилось — возни много, а прибыли — копейки. Тогда у нас трудные времена были, еле-еле сводили концы с концами. Дик и подался в бандиты, где жизнь казалась легче и веселей. И прижился — вошел в банду, хорошо себя зарекомендовал — и как боец, и как командир. Потом его повысили — назначили смотрящим над южными районами. Отличная должность, солидная, прибыльная, и спокойная — можно особо не напрягаться, только бойцами руководить. Но Дик любит сам во всяких острых делах участвовать — лично ловит «диких» и казнит. Нравится ему в людей стрелять…

Глаз замолчал и задумался. У каждого, как говорится, свой скелет в шкафу.

— Дик, в принципе, нормальный парень, и ко мне всегда хорошо относился, — продолжил он через некоторое время, — мы с ним раньше даже дружили — до того, как он в банду ушел. Но он считает меня неудачником — ведь я столько лет в город хожу, а все никак не разбогатею. Нищим меня, конечно, не назовешь, кое-что за душой имеется, но так, чтобы денег навалом… Нет такого, и уже, скорее всего, не будет. Если, конечно, наше дело с тобой, Малыш, не выгорит… А получится — возьму все, что накопил, и рвану отсюда подальше, в теплые края…

— А почему ты с «кротами» не работаешь? — поинтересовался я. — Там заработок надежнее…

— Я по жизни одиночка, — пояснил Глаз, — всегда только на себя надеюсь. На себя и на свой дар. Да, «кроты» больше находят, но и расходов у них больше — на снаряжение, людей, пищу. Так что на руки каждому не так уж много выходит. К тому же они, как правило, в грязных местах копаются, где радиация большая. И хватают дозы… А я еще пожить хочу, посмотреть, что будет. Кроме того, не люблю делиться…

— Деньги очень любишь? — не совсем корректно поинтересовался я.

— Кто ж их не любит? — ухмыльнулся Глаз. — Люблю, но не в том смысле, как ты подумал. Я не жадный, Малыш, просто хочу своей головой думать. А не так, чтобы другие мне говорили, сколько я заработал, и отстегивать некую сумму. У меня все честно — сколько потопаешь, столько и полопаешь. Нашел хорошую вещь — в прибыли, нет — в пролете. Бывает и густо, и пусто — то прет, то неделями ни одной находки. Зато вольная жизнь мне по нутру — сам себе начальник, сам и подчиненный.

Я больше не стал мучить Глаза расспросами, тем более что нужно было внимательно смотреть под ноги — мы вошли в город, и с обеих сторон потянулись разрушенные кварталы. По сути, одни сплошные руины…

Улица, по которой мы двигались, была завалена кусками бетона и кирпича, а вдоль обочин стояли проржавевшие остовы автомобилей, вросшие колесами в землю. Пахло старым, мертвым железом и какой-то плесенью. На бывших тротуарах хорошо сохранились лишь фонарные столбы с обрывками проводов…

На них сидели и противно каркали вороны, иных птиц не было, даже вездесущих воробьев и голубей. Скорее всего, их давно съели местные кошки — я заметил в развалинах два-три быстро промелькнувшие тени. Кошки, крысы и вороны — вот обитатели этих мест. И еще люди, которые иногда заходят в поисках добычи.

Здесь, на окраине, ничего интересного не было, все давно выгребли, поэтому мы направлялись к центру. Туда, где нас ждала большая добыча или большая неудача.

Здания (точнее то, что от них осталось) становились все выше, улицы — шире, значит, мы приближались к цели. Я с интересом оглядывался по сторонам — никогда прежде не бывал в Старом городе. Вот мы миновали довольно дорогую виллу, окруженную сильно заросшим садом, — сразу видно, что принадлежала она богачу.

Такие участки в центре города раньше стоили, я знал, немало, значит, ее хозяин был очень богат. Смог купить большой кусок земли, разбить сад и построить дом, который даже сейчас (через столько лет после войны!) выглядел весьма солидно. Конечно, крыша давно обрушилась, вместо окон зияли черные дыры, а стены поросли мхом, но прекрасная лепнина и роскошная парадная лестница неплохо сохранились.

— Зайдем? — кивнул я на виллу. — Вдруг что-нибудь отыщется?

— Нет, — покачал головой Глаз, — ничего нет, проверено не раз. Мебель сожгли еще во время войны, топить было нечем, а обстановку потом разграбили. Все вынесли…

— А сейф? — спросил я. — В таких домах обязательно должен быть сейф. В нем обычно хранились украшения и ценные бумаги. Вдруг он уцелел?

— Верно, — подтвердил Глаз, — был сейф. Только его уже нашли и вскрыли. «Кроты» не дураки, стены простукали, полы вскрыли, даже землю в саду перекопали. Они целой бригадой действуют и за пару дней дом по дощечкам разбирают. Люстры, шторы, зеркала, деревянные панели, даже паркет — все снимают и выносят, одни голые стены оставляют. А если находят сейф — вскрывают динамитом.

— Но там же ценные бумаги и деньги, — удивился я, — сгорят!

— Это раньше они были ценные, — наставительно произнес Глаз, — а сейчас это просто бумаги. Только на растопку и годятся. Ювелирке ничего от небольшого взрыва не будет, это же металл, деньгам тоже — они, как правило, бывают в плотный целлофан запаяны. Если даже обгорят слегка — не страшно, их и так возьмут. В сейфах иногда оружие находят, вот это большая удача. Часы, опять же, кое-какие антикварные вещи. Но на старинные вазы и картины покупателей почти нет — кому нужно это барахло! А вот если удается найти запас спиртного — считай, счастье. За хороший алкоголь торговцы готовы немалые деньги платить, все равно окупится. У старых вин, говорят, особый вкус и аромат… Не знаю, не пробовал — я лично предпочитаю что-нибудь попроще: пиво или самогонку. У старого Тима, кстати, есть весьма приличное бухло, пить можно. Вернемся, надо будет обязательно к нему заглянуть, отметить это дело. Если, конечно, будет что отмечать…

За разговорами мы не заметили, как стало смеркаться. Скоро ночь, самое опасное время. Значит, пора искать ночлег.

Глаз, остановился, внимательно осмотрелся, потом сказал:

— Где-то здесь должен быть вход… Кажется, вон там. Пошли, Малыш, немного осталось. Скоро поужинаем и отдохнем. И поспим, стало быть…

Мы сделали еще два поворота, миновали несколько кварталов и наконец очутились на площади. Ее окружали высотные здания. Точнее, раньше они были высотные, а теперь от них остались лишь большие груды мусора и торчащие бетонные остовы, страшные, похожие на скелеты огромных, уродливых чудовищ. Жуткое это место — до сих пор от него так и веяло смертью. Я такие вещи хорошо чувствую…

— Площадь Согласия, — показал Глаз, — одна из главных в городе. Была такой раньше… Здесь находились дорогие офисы, много людей работало. А как кинули бомбу — всех и уничтожило. Никто не уцелел…

Он зябко передернул плечами — тоже, очевидно, почувствовал боль и страдания, которыми был пропитан буквально каждый камень в этих местах.

— Сколько людей заживо сгорели! Жуть! А иные с верхних этажей сами прыгали, на чудо надеялись. Да куда там! Говорят, потом еще долго над площадью запах обугленной плоти витал. А по ночам здесь якобы слышатся стоны — это плачут души убитых. Такие вот дела… Я стараюсь здесь ночью не бывать, да и днем пореже заглядывать…

Глаз замолчал и долго смотрел на руины, словно искал кого-то. Может, здесь погиб кто-то из его близких? Прадед, дед? Я расспрашивать не стал, просто стоял и тоже глядел. В такие минуты человека лучше не беспокоить…

Наконец Глаз очнулся и произнес:

— Хоть место и поганое, но нам его никак не миновать. Туда! — кивнул он на одно из разрушенных зданий.

Мы пошли через площадь. Меня не покидало ощущение, что за нами наблюдают, Глаз тоже нервно оглядывался.