Сьюзен Янг - Идентификация Страница 11

– Джеймс! – кричала я. – Джеймс!

Тишина. Я побежала по лестнице, подвернув ногу и сильно ударившись голенью о ступеньку. Чертыхнувшись, кое-как полезла вверх. Я должна его найти.

Ворвавшись в его комнату, я замерла на месте.

Мой Джеймс сидел на полу у окна без рубашки, в одних джинсах. Он поднял на меня красные, опухшие глаза. Рот был вялый, безвольно приоткрытый. Его трудно было узнать. Я судорожно втянула воздух, когда он опустил карманный нож. Кровь обильно текла по руке, пропитывая джинсы на коленях.

– Нужно было добавить его имя, – через силу выговорил он. – Некогда было возиться с тушью.

Я опустилась на колени и поползла к нему, шокированная, перепуганная, безутешная. Имя Миллера было неровно вырезано на предплечье. Кровь была повсюду.

Джеймс выпустил нож, который со стуком упал на ковер, и заморгал, будто только что меня заметив.

– Слоун, – сказал он мягко. – Что ты здесь делаешь, малышка?

Я обняла его, прижав его голову к своей груди. По моей руке струйками текла теплая кровь. Джеймс сидел безучастно, словно в глубокой апатии… или как мертвец. Нет, сегодня я не буду больше плакать.

Грозящая всем зараза проникла и в Джеймса.

– Все будет хорошо, – ровно произнесла я, отводя со лба его светлые, слипшиеся от пота волосы. В моем голосе слышалась ложь. – Все будет хорошо, Джеймс.

К счастью, порезы были неглубокие. Я помогла промыть руку и скрыть повязку под рубашкой с длинным рукавом. В лекарствах его отца я нашла какое-то успокоительное, а комнату привела в относительный порядок. Долго пыталась оттереть ковер, но в конце концов просто передвинула кресло, закрыв пятно. Нож я выбросила в мусорное ведро. Надо бы спрятать все ножи в доме, но тогда его отец заподозрит неладное.

Джеймс смотрел в потолок, дрожа даже под одеялом. Я легла рядом. Взглянув на часы, я увидела, что скоро вернется его отец. Я крепко обнимала Джеймса, пока не подействовали таблетки, а когда он заснул, тихо поднялась с кровати. Хоть бы его отец еще не слышал о Миллере. Надеюсь, он вернется со свидания и сразу пойдет спать, а утром уйдет на работу до того, как Джеймс проснется.

Тогда зайду я и помогу Джеймсу собраться в школу. Ему нужно время, нужна я, чтобы не сорваться, но потом с ним все будет хорошо. Через пять месяцев ему исполнится восемнадцать, его уже не заберут в Программу.

Я буду беречь его, как он берег меня после смерти Брэйди, потому что в тот день на реке, когда мой брат покончил с собой, я едва не отправилась следом.

Глава 8

Разницы у нас с братом было всего одиннадцать месяцев, однако мы никогда не ссорились. Брэйди был моим лучшим другом (лучшей подругой была Лейси). Мой брат дружил с Джеймсом, но от меня никогда не отгораживался.

Несколько недель до его самоубийства мы с Джеймсом тайно встречались. Оставаясь у нас ночевать, он приходил в мою комнату в три утра и тихо целовал, пока все спали, а когда меня не было дома, оставлял записки под подушкой. Мы совсем потеряли голову, влюбившись друг в друга до безумия.

Мы не говорили Брэйди – не потому, что оберегали тайну, просто не желали осложнений. Узнав о нас с Джеймсом, родители перекрыли бы беспрепятственное общение, и тогда прощай ночевки Джеймса у нас и вылазки на природу.

Брэйди, напротив, как раз расставался с Даной. Она жаловалась Джеймсу, что Брэйди ведет себя странно холодно. Джеймс пожал плечами, но все же пробовал поговорить с моим братом. Однако Брэйди попросил не раздувать из мухи слона – дескать, у Даны просто плохо пахнет изо рта.

Брат считал своей миссией научить меня плавать и всегда приезжал на давно облюбованный пятачок у реки. Течение там не сильное – практически купальня, разве что глубокая. Но в тот день он неожиданно повез меня и Джеймса на новое место.

– Там очень красиво, – объяснял он, сидя за рулем. – Можно сказать, идеально.

Джеймс фыркнул на заднем сиденье.

– Ну, это если только мне удастся увидеть твою сестру в бикини.

Брэйди улыбнулся, взглянув в зеркало темными глазами, но не сказал Джеймсу придержать язык. Он не торопясь вел машину, будто в его распоряжении было все время на свете. Я посмотрела на Джеймса, но он только пожал плечами. Помню, я подумала, может, признаться брату в наших отношениях? Мне казалось, он обо всем догадался, но Джеймс считал, что Брэйди просто нервничает перед выпускными.

Нам так и не представилось возможности ему сказать.

Я уже была в купальнике, когда Брэйди подошел на край обрыва и долго глядел на пенившуюся, бурлящую воду. На его губах играла легкая улыбка.

– Здесь же нельзя плавать! – закричал ему Джеймс, разлегшись на полотенце в траве, далеко от берега. – Надо было ехать на обычное место.

Брэйди оглянулся. Солнце бликами играло на черных волосах, бледная кожа казалась желтоватой и блестящей.

– Я не хотел навсегда его испортить, – отозвался он.

Джеймс приподнял брови:

– Что испортить?

– Старое место. Сможете и дальше туда ездить. Глядишь, так ты и научишь Слоун плавать. – Он встретился со мной взглядом и улыбнулся: – Тебя-то она послушает.

Я осеклась:

– Что это ты…

Ледяная болезненная дрожь пробежала по телу. У меня словно пелена с глаз упала. Одновременно я увидела, что Джеймс сорвался с полотенца.

Брат стоял на краю двадцатифутового обрыва. Я в первый раз заметила темные круги под глазами и остекленевший взгляд. Я ни о чем не догадывалась, не замечала явных признаков.

– Берегите друг друга, – шепотом сказал мне Брэйди, будто великую тайну. В следующую секунду он широко раскинул руки и упал со скалы спиной вперед.

Мой крик разорвал воздух. Я оглянулась – Джеймс был еще далеко. Плавать я не умела, но разбежалась и прыгнула с обрыва за братом. Как только я шлепнулась в воду, в нос попала вода, и я подавилась, бешено махая руками. «Брэйди!» – пыталась я кричать, но вода заливала рот.

За спиной послышался новый громкий всплеск. По-моему, Джеймс даже не заметил меня, минуя облако брызг. Он плавал не хуже Брэйди. Я ухватилась за бревно и смотрела.

Течение было стремительным – ноги сносило далеко в сторону. Брэйди неподвижно лежал на воде вниз лицом. Я снова закричала, указывая на него. Вода подхватила тело и ударила о камни раз, другой. Руки Джеймса так и мелькали, но Брэйди отнесло уже далеко.

Я содрогалась от плача, корчась на том бревне. Тело Брэйди ударилось о новую скалу и задержалось; Джеймс успел доплыть. Течением его бросило на камень, он вскрикнул, но все же вытащил Брэйди на берег и начал делать искусственное дыхание.

Он бешено молотил его по груди и старался вдохнуть воздух в легкие. Но я видела, что у Брэйди сломана шея – голова неестественно свесилась в сторону, глаза смотрели в никуда.

Мой брат, мой лучший друг, был мертв.

Помню спасительное онемение чувств. Джеймс плакал и звал на помощь. Поднявшись на ноги, он прикрыл глаза ладонью, ища меня. И тогда я отпустила бревно и позволила увлечь себя ледяной воде.

Я хотела утонуть – это оказалось вовсе не так уж сложно. Сильное течение не давало всплыть, и я надеялась потерять сознание, чтобы не видеть все время последний взгляд моего мертвого брата. Знала, что не выдержу дальнейшее, – не смогу взглянуть в глаза родителям, не смогу жить без Брэйди.

Но Джеймс подхватил меня согнутой рукой под шею, вытащил на берег и уложил на спину. Я кашляла, меня даже рвало. Уши залило водой, но я видела над собой Джеймса, бившего меня по щекам, чтобы я не отключалась. Когда я наконец открыла глаза, он побежал к полотенцу, где остался телефон.

Джеймс спас меня, но Брэйди спасти не смог. Его бы никто не спас. Нам оставалось выполнить последнюю волю брата – беречь друг друга. Иногда чувство вины нестерпимо давило на нас, выживших, но мы хранили это в тайне. Ведь у нас остались только мы.

В понедельник утром я приехала пораньше. Я держала рубашку, а Джеймс медленно продевал забинтованную руку в рукав. Обычно в наших отношениях константой был он, но теперь в нем что-то сломалось, поддалось болезни. И, как в тот день на реке, мне хотелось опустить руки и отдаться потоку.

– Я принесла «Поп-тартс», – сказала я, расчесывая ему волосы на пробор. Джеймс смотрел в окно.

– Когда похороны? – едва слышно спросил он.

Горло перехватило. Уходя в субботу, я затолкала эмоции поглубже, действуя как автомат, делая все необходимое, чтобы мы остались живы – и вместе. Дома родители сказали, что звонила мать Миллера.

– Похорон устраивать не будут, – ответила я. – В Программе сочли, что это может спровоцировать всплеск самоубийств, поэтому проводить Миллера позволили только матери.

Мне вдруг отчетливо вспомнилось улыбающееся лицо Миллера, но я справилась с собой. Сейчас не время предаваться скорби.