’НЕЙРОС’. Часть третья ’Черные слезы’ - Павел Сергеевич Иевлев Страница 11

год, в День Аренды, в экономику вливается очередная порция трудовых ресурсов, которые должны быть освоены. Отказ недопустим — каждый, кто придёт в этот день на приёмный пункт, должен быть арендован хоть куда-нибудь. Да, с каждым годом их все меньше. Да, в последние годы уклонистов не преследуют. И всё равно, людей слишком много. Население сокращается, но экономика сдувается быстрее. Арендных нечем занять. Если смотреть открытую статистику, это не так заметно, она специально мутная, но если копнуть глубже… — Дмитрий потыкал пальцем в экран ноутбука. — То видно, что фактические рентные выплаты только формально не уменьшаются. На самом деле их съедает скрытая инфляция. Но промы всё равно несут убытки, потому что даже это платить не с чего. Они вынуждены набирать каждый год кучу арендных работников, которые им не нужны. Их нечем занять, потому что производство сокращается опережающими темпами, а выплачивать рент надо. Фактически, немалый процент арендованных не работает вообще, пребывая в «резерве». Они потребляют ресурсы, но ничего не производят, повисая гирей на шее и без того нерентабельных фабрик. Промы пытаются переложить это бремя на городской бюджет, отчасти успешно — город нанимает больше людей в сферу обслуживания, но это тришкин кафтан — бюджет города по большей части состоит из налогов с тех же промов. Даже проститутки на Средке сидят без работы неделями! Потому что нет достаточного количества платёжеспособных клиентов.

— Не думал, что всё так плохо, — признал я.

— Думать не твоя сильная сторона.

— Дима, не хами отцу.

— Ладно, ладно, извини. Думаю, даже среди здешних элит мало кто понимает, в какую жопу они загнали свою экономику. Но те, кто поняли, решили исправить ситуацию самым древним и проверенным способом — маленькой победоносной войнушкой.

— Это сработает?

— Без понятия. Думаю, в планах её организаторов резко сократить базу трудовых ресурсов. Быстренько сжечь их в войне.

— Радикально.

— У меня нет других версий. Кланы накачивают оружием, проводят мотивационную обработку, меняют недостаточно агрессивных премов, запускают в оборот боевые стимуляторы. При этом военные и полицейские киберы, которые могли бы вынести их ещё вчера, куда-то делись. Никаких объяснений этому не даётся, зато шестнадцатилеток в нарушение всех принципов сгребают в городское ополчение. Скорее всего, одних размажут о других. По странному совпадению, как раз незадолго до очередного Дня Аренды. На который, я думаю, прийти будет уже некому.

— То есть они собираются просто убить несколько тысяч подростков? — поразился я. — Не проще ли сократить воспроизводство населения? Ведь большая часть детей «инкубаторские», зачатые в пробирке и выношенные в аренде. Остановить этот конвейер куда проще, чем утилизовать лишнее население в войне.

— Это было сделано, когда твоя бывшая пациентка, а нынешняя Верховная, то есть мадам Калидия, зарезала своего папашу и встала у руля. Она практически сразу прикрыла лавочку, урезав воспроизведение населения. Но при этом число подростков не снизилось, они-то уже родились. В результате город имеет ситуационный кризис демографического перевоспроизводства, за которым последует резкий спад, но про спад никто не думает, все думают, куда деть этих. И, кажется, как раз придумали.

— Знаешь, Дим, — сказал я, осторожно сгружая с коленей голову спящей Нагмы, — мне, кажется, надо срочно поговорить с ребятами.

— Думаешь, они тебя послушают?

— Я хотя бы попробую.

— Зачем они тебе, папаша?

— Они ни зачем мне не нужны, Дим. Они не очень умные. Они эмоционально нестабильны. Они ничего не знают и не хотят учиться. Они упрямые, как ослы. Они часто неадекватны. От них куча проблем и ноль благодарности. Они развернутся и свалят, как только я стану им не нужен, и даже не обернутся посмотреть, что со мной сталось. Но знаешь что, Дима? Как будущий отец учти, с родными детьми ровно та же фигня. каждый родитель сталкивается с тем, что ребёнок собирается учинить какую-нибудь лютую хуергу, которая превратит его жизнь в говно. И как ни кричи, ни убеждай, какие аргументы ни приводи — он будет лишь злиться и отмахиваться от ничего не понимающего в жизни отца. Ты будешь отчётливо видеть, что следующий его шаг ведет в пропасть, но ни хера не сможешь с этим поделать.

— И что тогда?

— Тогда ты будешь молиться, пить, плакать и надеяться на чудо. Но до последней секунды не перестанешь пытаться.

Глава 4. Над пропастью во лжи

У Сэлинджера есть знаменитый роман «Над пропастью во ржи». Его герой мечтает ловить детей, бегущих к краю, разворачивать их, давать поджопник и, вытирая слезы умиления, смотреть, как они возвращаются на верный путь.

Книжка хорошая, но герой клинически наивен. Когда дитя ломится к пропасти, то удержать его можно, только оглушив и связав. Это не просто непробиваемая стена. Это стена, с которой в тебя плюют, кидают камнями и ссут кипятком.

Мерсана очень скоро заставила пожалеть о потраченных на её выкуп деньгах. Женщина оказалась удручающе глупа, зато горласта и эмоциональна так, что разговаривать в её присутствии невозможно — сразу переходит в режим истерики. А поскольку Дженадин от неё не отлипает, то и с ней поговорить не вышло. Мерсана отчего-то сразу меня невзлюбила, возможно, по принципу «Не делай людям добра», а значит, и Колбочке я снова не друг, а так — в углу насрано. Сик, как говорится, транзит.

Шоня так и липнет к Дмитрию, смотрит на него влажными глазами и норовит зацепить бюстом, расходясь в отнюдь не узких здешних коридорах. Но при этом всё равно готова арендоваться в «Городской фронт».

— Шоня, ты же при одной мысли об аренде бежала блевать! Что случилось?

— Это совсем другое! Как ты не понимаешь? Ты же видел, что было на Средке!

— Я видел. Ты — нет.

— Что значит «нет»? — тычет пальчиком в экран рыжая.

Ролики крутят теперь круглосуточно, и каждый следующий снят истеричнее предыдущего, хотя исходный материал один и тот же. Клановые в них окончательно утратили человеческий облик, превратившись в некое усреднённое хтоническое зло, с оскаленными кривыми зубами, выкаченными безумными глазами и окровавленными руками, сжимающими оружие.

— Тебя не смущает, что «внезапное коварное нападение» снимали сотни камер с тысячи ракурсов?

— Конечно, — сердито отвечает девушка, — всегда знала, что тебе на всех плевать. Пусть убивают и насилуют, а ты будешь только сидеть и язвить! Уйди, видеть тебя не хочу!

Ну да, ну да. Она же хотела себе памятник. А для этого обычно приходится сначала сдохнуть.

— Кери, ты же интик, ты-то должен понимать…

— Конечно, ведь это не