Алексей Мороз - От легенды до легенды (сборник) Страница 12

— Да тут и врать-то нечего…

Убирают паруса крутобокие суда, выставляют весла и, вспенив тихую воду залива, выстраиваются в две линии. Львиные корабли впереди, пятидесятивесельники сзади. Бьют боевые барабаны, воины на веслах гребут — слаженно, мощно, ускоряясь с каждым разом; корабли набирают ход и с размаху вылетают на берег едва не на полкорпуса; пятидесятивесельники между своими большими львиномордыми братьями и чуть позади, встав ровно нос к корме, многие сталкиваются, но крепкие кедровые борта, рассчитанные на морские сражения, выдерживают. С боевым кличем выпрыгивают на берег щитоносные сотни Кемт, глубоким строем по десятеро в ряд; в промежутки между ними втискиваются ханаанские дружинники с пятидесятивесельников; на высоких носах львиных кораблей остаются меткие лучники. Град стрел падает на шагающее навстречу войско Энгоми — деньены впереди, луви позади, кафторы-застрельщики там и сям. Удар! Копья в щиты, щиты в щиты, пятимся, нас теснят, за спиной бронзовый клин тарана, над головой стрелы. А впереди, на холме, высоко, за спинами врага — белые стены Медного города… и дым над ними! Кто такого не знает? Только тот, кому не доводилось видеть пожар в захваченном и разграбленном городе…

Мы давим, они упираются, они давят, мы стоим, выдержим, удача с нами, пропускаю удар — благослови Котар мастера Авидея, не зря за свой товар две цены просит, удержал панцирь вражье копье! — отжимаю чужой щит и копьем вверх, выше нашейника, всадил и сразу вытащил, чтобы в черепе не застряло… Давим, свистят стрелы, звенят брони, дырка в щите — ничего, еще годится, еще повоюем; еще, вот так, сосед Илго падает, враг рвется в брешь — толкнуть, спотыкается об тело Илго — мертв? еще жив? — и получает булавой по шлему, шлем цел, а в голове на миг-два помутилось, пока в себя не пришел, вот так его, и так, и еще вот так — упал, подтоком копья его, в спину, в шею, куда-нибудь, самолучший деньенский панцирь не спасет, в кровавую грязь перемелем…

Оттеснили мы их на нашем крыле. Лучники толпой с кораблей слезли, секиры наперевес — встретили пяток колесниц, которые справа нам в тыл зайти пытались, так встретили, что только две обратно ушли. Потом уже узнали, что как раз царь ихний, Нерион, там был и уйти не смог, телохранители утащили, да от раны помер.

Сдался Энгоми. И мы им крови пустили, и они нам — но мы выстояли, а они… царь убит, треть знатных деньенов пала, а город-оплот, куда можно было бы отступить и еще долго отбиваться, — дымится, спаленный… Утром пираты запросили мира.

— Добрая байка. Верю, — изрек, помолчав, щербатый. — В настоящем бою бывал, такое не соврешь. Считай, принят, у меня как раз копейщика недостает. Дидикас, пометь там на своих табличках.

— Уже. Крыло Звезды, третья сотня, седьмое звено, копейщик… как бишь там тебя, парень?

— Акиром из Ямхада.

— Ничего, и не с такими именами люди живут, — ухмыльнулся щербатый звеньевой. — А про Ямхад свой лучше не вспоминай, проще будет.

— Звеньевой Урцукертанарис, не всегда ушедшие искать лучшей доли на чужбине поминают родину черным словом, — раздалось из темноты.

Щербатый вскочил, как ужаленный.

— Прощения просим, тарденне.

— У меня-то за что? Парня не обижай, ему под тобой ходить.

— Да я не обиделся, — встал Акиром.

Тарденне во всем краю остался один. Военных вождей и просто опытных в ратном деле людей хватает, и даже удачливые предводители не редкость, а вот таких, кому сам царь вручал жезл «отца войска», — уже почти нету. Но именно таков высокородный Цирнаттавис; вся его высокородность обратилась в пепел вместе с павшей Хатти, зато полученные на службе великому царству ратная наука и умение руководить людьми в сражении сохранились сполна. И теперь тарденне Цирнаттавис со своим отрядом «вольных кинжалов» сам стоил небольшого царства — и сам выбирал, за что служить и на кого вести крыло Солнца, крыло Звезды и крыло Полумесяца.

И то сказать, у князей Ханаана в дружине редко больше пяти сотен воинов бывает, а под тарденне сейчас ходит едва ли не тридцать, иному царю впору…

Высокородный Цирнаттавис шагнул к костру и привычно опустился на корточки. Золотого пояса при нем нет, дорогую броню тарденне также оставил в шатре, а пурпурный плащ в ночном полумраке не слишком отличается от бурого или черного. Так, гуляет по лагерю, слушает, о чем люди болтают, когда и сам слово скажет. Держит себя просто, родом и званием не кичится. Незачем ему.

— А байка и правда добрая, — проговорил тарденне. — И парень почти ничего не выдумал. Я подтверждаю. Сам видел.

Дружный вздох.

— Тарденне, разве тебя тогда нанимал наместник Ханаана, чтобы ты дал его сыну пару ценных советов?

Цирнаттавис усмехнулся.

— Нет. С этим ваш Тутмушу сам справился. Меня на другую сторону попросили встать, тот самый Нерион неплохо пообещал и с первой частью платы не обманул…

Жили на Медном острове разные народы. Минава растили оливы, пасли коз и плели из шерсти теплые покровы; лукка копали глину и делали горшки, добывали медь и лили бронзу; зовущие себя правителями даны рыбачили и оружной силой защищали Алашию от искателей чужого добра; а недавние пришлецы-ахиява, близкие родичи данов, распахивали тощие горные склоны и искали себе занятия по нраву и силам.

Так вот и жили, пока не решил грозный царь Черной земли Мицр: торговать с Медным островом хорошо, а владеть им еще лучше будет. И прислал грозное послание всем городам Алашии, мол, или подчинитесь своей волей, или не будет у вас ни воли, ни стен городских, ни жителей, а только рабы Великого Дома. Недолго судили-рядили, знали, что много времени на раздумья царь Мицра не даст.

Малые города лукка, Сарху и Хадоби, послали в Мицр дары и заверения в покорности своей. То же сделал Аплуни, город ахиява, хотя дары его были совсем малы и незначительны. Гордый белостенный Энгоми не послал ничего и принялся готовиться к войне.

Кликнул Нерион, царь Энгоми, на помощь всех своих подданных, позвал соседей, пообещав честную долю в добыче, собрал данов, и лукка, и минава, и нелюбимую родню ахиява позвал. А советники подсказали — открыть сокровищницу, снестись через торговцев-лукка с родичами за северным морем, с Арцавой Лукка, и привести «вольные кинжалы», каких после падения Хаттуши в тех краях стало вдосталь… наемники берут недешево, но — стоят того. Особенно перед битвой, которая решит судьбу царства.

— Так слово Нериона из Энгоми дошло до тарденне Цирнаттависа, — ухмыльнулся высокородный военачальник, — а я не был тогда связан договором и согласился сплавать на Медный остров. С несколькими дружками.

— «Несколько» — это сотен двадцать? — спросил только что зачисленный в отряд Акиром.

— Меньше. Тогда всего двенадцать было, и снаряжены похуже нынешнего. Проигрались.

— В бабки или в «смерть царя»? — фыркнул кто-то.

— Пожалуй, в «смерть царя», — подумав, кивнул тарденне. — Перед тем нанял нас князь Итакумара для осады Майтене. Не нас одних, ну не о том разговор… Много у Итакумары недругов оказалось, осада затянулась, в спину ударили. Князь откупился, а «вольных кинжалов» в плен не берут — выкупа за нас дать некому, а рабы из воинов плохие, строптивые. Отпустили и даже оружие при себе разрешили оставить, у кого поплоше. Но вот броню и шлемы там у Майтене почти все скинули… Не повезло. С нашим ремеслом случается, для новеньких напоминаю: везение — хорошо, но и невезение еще не повод глотку себе резать. Вчера ты, сегодня тебя, а завтра, коли жив будешь, еще посмотрим, кто кого.

Тарденне Цирнаттавис привел к Нериону копейщиков и стрелков, матерых вояк, пораженьями и победами закаленных в усобицах Арцавы и Хаттуши. Вовремя привел, через полмесяца в восточном заливе появились вражьи паруса. Властитель Мицра, да не будет ему здоровья, силы и благополучия, самолично не стал заниматься Медным островом, перепоручил своему верному псу — Ахмушу, наместнику Ханаана. Ахмушу поход организовал, но сам остался дома, а начальником поставил своего сына Тутмушу.

Соседи Нериона прислали в Энгоми слова о дружбе и согласии, подкрепив их некоторым числом воинов — кто больше, кто меньше. Родня-ахиява не прислала ни воинов, ни слова; обозвав их трусливыми шакалами, Нерион подсчитал, сколько же войска собрал Медный город, потом пересчитал вражьи паруса — и воспрянул духом. Сорок сотен данов — тридцать две строевых башенных[1] и восемь «безбашенных», волков морского разбоя, предпочитающих проворство тяжелой броне; сорок семь сотен ополченцев-лукка и тринадцать сотен застрельщиков-минава; да еще наемный отряд «вольных кинжалов», двенадцать сотен Цирнаттависа, — и против них всего шесть с небольшим десятков кораблей, на которых шестьдесят-то сотен воинов разместить можно, а семьдесят уже никак!