Евгения Мелемина - Осколки под стеклом Страница 12

О констрикторе, который не смог остановить разбегающиеся круги и мечется сейчас по Запределью в поисках ответа.

Про то, как другой Игорек — нынешний, пришел тогда домой, и мать, плача, стягивала с его распухшего и избитого тела куртку и джинсы, как протирала страшное неузнаваемое лицо перекисью и порывалась позвонить в милицию, а в это же время Стелла, вовремя откинувшая идею о рельсах и первой электричке, пила в простуженном подъезде портвейн и с каждым стаканом теряла контроль над единственным, что ее слушалось в этом мире, — словами и гитарой.

Игорек сумел успокоить мать и заснуть в комнате, пропахшей корвалолом, а Стелла поплелась домой, не удержалась на ногах, снег ударил ей в лицо, и она осталась лежать на дорожке, глядя на вращающиеся светлые звезды.

Игорек проснулся от навязчивого обидного кошмара, а ее уже передавали из рук в руки — из холодной клетки отделения милиции в профессиональные руки врачей, затянутые в резиновые перчатки.

А когда Игорек проснулся — она уже спала, и готовая справка об алкогольном отравлении ждала полубезумную от горя женщину в сером клетчатом пальто с рыжеватыми растрепанными волосами.

— Она хотела перед тобой извиниться, — сказал Крис, медленно раскладывая карты на полу рядом с собой — вверх пестрыми рубашками. — Она шла домой и думала, что завтра проснется, выпьет горячего чая и пойдет к тебе. Поговорить. Это желание стоит прощения?

Игорек отставил чашку.

— Крис, — сказал он. — То, что ты говоришь, — странно. Кто-нибудь простит меня за убийство, если я скажу — извини, так вышло?

Крис вздохнул, смешал карты и снова принялся раскладывать их на узорчатом ковре.

— Твои глаза остались в Запределье… Оттого и знаешь правду. Но людям правду знать не положено. Люди должны пройти лабиринт с завязанными глазами, понимаешь? Те из вас, кто как-то пересекается с Запредельем, уничтожаются констрикторами. Так сохраняется баланс. Слышал когда-нибудь об экстрасенсах и прочих шаманах? Если ты о них слышал, значит, слышал о манипуляторах и лжецах. Такие, как Кайдо, быстро находят вышедших за грань.

— Тогда почему ты его остановил?

— На этот вопрос я отвечать не хочу. Раз.

— Если он — констриктор, то кто ты?

— Два, — терпеливо ответил Крис. — Осталось еще девятнадцать глупых вопросов.

Игорек потер лоб.

— Голова болит, — признался он. — Как на вертел насадили…

— Я помогу тебе умереть самым простым путем, — сказал Крис. — Иначе дальше будет хуже. Ты наворотишь дел и вымотаешь себя до предела. Некому вносить правку — Кайдо понесло в Запределье, другой за тебя не возьмется, пока он не погибнет. Я могу исправить хоть что-то…

Крис умолк. Он не был уверен, что все так просто, как ему хотелось бы. Он видел — за опущенными светлыми ресницами, за Игорьковым гладким лбом и челкой ежиком — ту самую редкую, но сложную породу людей, с которой раньше любил сталкиваться, а сейчас даже не мог толком контролировать.

Под ногами завозилось. Крис не глядя положил руку на курчавый жесткий затылок негритенка и рассеянно погладил. С подоконника раздался сухой нарочитый кашель — у солдатика опять закончилось варенье…

— Ты телевизор смотришь? — спросил Игорек, не поднимая глаз. Пальцами он смял уголок покрывала в нервный узелок. — Новорожденных — на помойку. Дома престарелых под снос. Инвалидов под иглу. В мире что-то творится… Я обижен на многих… и, наверное, даже не люблю людей… Но я не хочу уходить в самый разгар.

— В истории людей были разные этапы, — возразил Крис, уже понимая, к чему Игорек клонит. — Болезни тела и души опустошали целые страны. То, что происходит сейчас — тоже всего лишь этап.

Голубь на шкафу сердито захлопал крыльями, словно не голубь он вовсе, а ворон, облюбовавший могильный крест. Кошки выгнули спины и зашипели. Игорек дернулся, фарфоровая чудесная кружка упала на пол и раскололась на две половины, показав белую перламутровую изнанку. Мокрые пятна затемнели на узорном ковре.

— Я не собираюсь вмешиваться, — глухо сказал он. — Я хочу остаться для себя.

— Сегодня ночью, — сказал Крис, поднимая осколки разбитой чаши и кончиками пальцев сминая фарфоровые швы в снова гладкую поверхность, — приходи на площадь к памятнику.

Он поставил кружку на голову негритенка, тот вывалил алый язычок и стремительно ринулся куда-то в прихожую.

— Я пойду… — хрипловато и устало сказал Игорек. — Мне надо… поспать.

Крису показалось, что в голосе Игорька звучит разочарование — он был пуст, словно склеенная фарфоровая безделушка, уже непригодная к использованию.

Он не стал провожать и играть роль радушного хозяина — там, в прихожей, негритенок выполнит все по высшему разряду: куртка, поклон… или даже реверанс. Мало ли что ему взбредет в голову.

Входная дверь хлопнула.

Игорек ушел. Переубедить его — Крис понимал, — не удалось, но знал, что он придет этой ночью на площадь, потому что Запределье будет звать его все сильнее и настойчивее, и от этого зова никуда не деться.

Кельше. Крис даже удивился — как легко удалось вспомнить имя бывшего союзника. Казалось, память стерта, ан нет, помимо желания, не контролируемая сознанием, она выплескивается порциями — вовремя всплывшим именем, маршрутом…

Тащиться на гребень Запределья Крису не хотелось. Не любил он эту грань, на которой смогли ужиться только те, кто выбрал профессию проводника — самые хитрые, самые изворотливые.

Прежние Искусители, генераторы идей, каждого из которых сейчас с распростертыми объятиями приняли бы на должность креатора.

Вся деятельность Искусителей раньше сводилась к тому, что они шлялись по городу и выдавали различные «если». А что будет, если рыбы выйдут на сушу? А что будет, если поставить животных на две ноги? А что будет, если вдруг животные начнут разговаривать?

В трезвом уме и здравой памяти ни один Вершитель не занялся бы экспериментами подобного рода, но Искусители умели преподнести свою идею в самом выгодном свете.

Ну почему бы рыбам не выйти на сушу, ныли они, бродя за Вершителями. Ну, подумайте… Это же будет интересно. А то столько пустого места пропадает зря… И вообще, забавно будет посмотреть, что получится.

Таким примерно образом Крис и познакомился с Кельше. Ранним утром, когда умытое золотом солнце налилось алым, а потом превратилось в розовое, к нему явился тонкий взлохмаченный и бледный Искуситель с лихорадочными пятнами на щеках и нервно свивающимися в различные узлы длинными пальцами.

— А что, если… — начал он, глядя куда-то в угол.

— А почему ко мне? — искренне удивился Крис.

— А кто еще такое сделает? — так же искренне удивился Искуситель.

А что, если дать им право выбора, сказал тогда Кельше, и Крис заинтересовался.

Представь, торопливо объяснял Кельше, бегая по зале и то и дело корча гримаски — его подвижное лицо ходило ходуном. Представь — они будут решать! Решать! Это значит, что мы узнаем их истинное наполнение, их суть. А может быть… Кельше останавливался, озадаченный новой идеей. А может быть, говорил он, право выбора и станет родоначальником этой сути. Они перестанут нуждаться в нас так, как нуждаются сейчас. Они будут развиваться свободно, самостоятельно, быстро. Право выбора — как последний штрих на завершенной живой картине. Все, что нам останется делать, — это повесить ее на стену и за трапезой и молодым вином наблюдать за тем, как расцветают на этой картине новые цвета и линии…

Пожалуйста, убеждал Кельше, подобного еще не было, такого еще никогда не было!.. Давайте попробуем.

Кельше знал, к кому обращаться: кроме Криса, никто не взялся бы за подобные вещи, и никто не смог бы вложиться так, чтобы воплотить идею в жизнь.

С ним первым Крис и попрощался тогда, когда покидал город.

— А что, если… — сказал он Кельше.

Кельше виновато опустил глаза. Его длинные пальцы сомкнулись в плетеную корзиночку.

— Что, если я уйду и сюда больше не вернусь? — спросил Крис.

В руках у него стыло последнее золотое яблоко, туманное, с прозрачными росинками на гладких боках.

— Держи. — Он протянул яблоко Кельше, и тот принял его в корзиночку пальцев.

— Мне хочется дать тебе совет, — негромко сказал Кельше. — Не забирай с собой все, что имеешь. Слишком большой соблазн. Иначе не выдержишь — вмешаешься… я же тебя знаю.

В прихожей Крис снял трубку с рычажков, сказал ровным голосом:

— Здравствуйте, я Криспер Хайне, ваше сообщение можете оставить после сигнала. Ваша просьба будет рассмотрена и выполнена в течение тридцати шести часов. Назовите ваше имя, возраст и причину смерти. Я прошу прощения за причиненные неудобства.

Когда он положил трубку, в квартире стало так тихо, что стало ясно — Крис давно уже разучился дышать.