Алексей Лукьянов - Книга Бытия Страница 12

Но никто не шел.

— Слушай, а почему все мимо проходят, и даже на вывеску не смотрят? — Дуй задумчиво протирал окуляры.

— Видишь ли, Скиппи, — Уй-Диболом стоял за кульманом и бойко что-то чертил, — возможно, это потому, что никто не умеет читать.

— Интересная гипотеза, — Дуй нацепил окуляры на нос и уткнулся в свой чертеж. — А вот, скажем, почему мы умеем?

— Это уже совсем просто. Мы — Диболомы.

— А это как-то связано?

В это время в "Стандарт" вошел первый посетитель.

— Рады услужить, — хором приветствовали Уй и Дуй Ваз-Газижоку.

— Опять вы? — расстроился архитектор. — Я думал, это какая-то новая забегаловка. И такой странной формы…

— Параллелепипед!

— Кто — я?

— Нет, — Уй жестом приказал Скипу заткнуться, — это форма так называется — параллелепипед.

Ваз-Газижока удивился:

— Кто же это придумал?

— Мы!

— Скиппи, потише, пожалуйста. Так вот, эту форму придумали мы сами, и она замечательна тем, что универсальна и устойчива.

— Но это же уродство какое-то!

— Что? — Уй как будто не расслышал, а глаз его предательски дернулся.

— Я говорю — уро… огхгхгхгх… бульбуль… — из распоротого горла Ваз-Газижоки хлынула ярко-желтая струя, голова архитектора, недоумевающе вращая глазами, опрокидывалась за спину. Лапки сикараськи тщетно пытались поймать потерянную голову, а чтобы эти попытки не увенчались таки успехом, Уй отрубил и их.

— Ну и зачем? — расстроился Скип. — Опять тратить еду на восстановление тупореза. Когда у этой тупой башки новое тело вырастет, ты подумал?

Уй делово отрезал голову от туловища и поставил на подоконник.

— Вы мне за это ответите! — возмущалась голова. — Я временно недееспособный!

— Жуй, — отрубленная лапка архитектора заткнула голове рот. — И запомни: уродство — загромождать ландшафт без плана застройки. А из одного параллелепипеда можно выстроить красивый правильный город.

Ваз-Газижока на удивление быстро сжевал кляп, сыто рыгнул и заявил:

— Вы мне за все ответите! И за параедрипед ваш тоже!

Вторая лапка прервала стенания говорящей головы. Диболомы углубились в работу.

Легко сказать: "Хватит курить!" А хоть один из Патриархов пробовал вот так, в одночасье, расстаться с любимым кальяном, а главное — с его содержимым?! И зачем вообще они придумали балданаки, неужели Среда Обитания без них не обошлась бы? Ох, ломает, ломает нас переходный период…

Чтобы отвлечься, Лой-Быканах попытался думать о смысле бытия.

Думать оказалось гораздо тяжелее, чем благоговеть, но определенная приятность наблюдалась и в этом сомнительном процессе. Например, оказалось, что в голове копошится великое множество непонятных слов и цитат, от гедонизма до Тащитесь и развлекайтесь. За последнее Лой-Быканах, кстати, не ручался: этот афоризм мог звучать и как Разделяй и властвуй, и как Рога и копыта, отчего сакральный (о, еще одно слово!) смысл его не становился яснее. Но зато между ушами становилось щекотно, когда, в тщетной попытке упорядочить внутренний мир, философ пытался рассортировать все эти сублимации индивидуальной перверсии и гомосексуализм.

Хорошо понимая, что корпоративная этика не позволит коллегам индифферентно воспринять вопиющее неуважение Лой-Быканаха к традициям Ложи, и отказ от балданаков будет воспринят как бравада и эпатаж, философ забаррикадировал все входы и выходы в своем жилище, и теперь переживал жесточайшую ломку.

И, как оказалось, при абстиненции сикараськи тоже могут видеть галюны.

— Что, умираешь? — Патриарх склонился над эксцентриком, и в глазах его читалась чуть ли не жалость.

— Да, умираю, — согласился Лой-Быканах.

Патриарх покачал головой и снова исчез.

— Это издевательство какое-то, — простонал ему вослед философ. — Чего являлся, спрашивается?

Злость придала сил. Лой-Быканаха озарило: ведь в балданакском угаре он позабыл, когда и ел-то в последний раз. Наловив пальцами разнообразных мелких сикарасек, снующих по полу, он кое-как перекусил ими, сдержал первые порывы тошноты, потом вторые…а потом проснулся чудовищный аппетит, и вся живность в доме Лой-Быканаха перекочевала в его желудок.

Сразу захотелось прилечь и поспать. Философ уютно расположился прямо на полу, потому что до опочивальни идти лениво, и руки как-то сами собой потянулись к кальяну… но ухватили пустоту.

— Где?.. — хотел возмутиться Лой-Быканах, но в это время в дверь постучали.

— Кто там?

— Эй, ты! — последовал яростный ответ. — Или ты заберешь его обратно, или пожалеешь.

— Забери себе, — огрызнулся философ. В конце концов, он у себя дома, и может никого не бояться.

В дверь что-то тяжело бухнуло, и баррикада зашаталась.

Что-то мне как-то гулять захотелось, подумал эксцентрик после второго удара, когда дверь надсадно затрещала.

Лой-Быканах заметался в поисках запасного выхода, но в итоге оказался на крыше собственного жилища, а коллеги уже ввалились внутрь, исполненные страстного желания вернуть строптивого философа в лоно любителей мудрости.

Нужен план, нужен план, все нужно планировать, в тоске запричитал Лой-Быканах, и тут взгляд его упал на старую столешницу, одним Патриархам известно, каким образом оказавшуюся на крыше.

— Нужно планировать, — коварно оскалился эксцентрик.

Большие плоскости, всплыло в его памяти, обладают повышенным сопротивлением встречным потокам воздуха. Нужно лишь разбежаться как следует, и подставить эту площадь этим встречным потокам. Когда у тебя четыре ноги и две руки, задача, казалось бы, легка… но в тот момент, когда Лой-Быканах уже махнул в воздушное пространство, он вспомнил, что большую плоскость взять в руки позабыл. Ну, прямо затмение какое-то напало, право слово!

Оказалось, что это не зубы, а горы, по крайней мере, так называли их таинственные рогатые сикараськи.

Уже утром пленников доставили к самому подножью невероятно высоких каменных нагромождений. Торчку с Желторотом еще повезло — их тащили по одному, а всю остальную экспедицию волочили запакованной в шатер.

— Я их кубиками нарублю, — ругался всю дорогу на незадачливых часовых Дол-Бярды. — И Ботве скормлю.

— Ну подождите, любезнейший, — пытался вразумить воина Тып-Ойжон. — Что вы горячитесь всегда. Может, их уже съели.

— Не съели нас! — донеслось до запакованных издалека. — Посмотрим, как бы тебя не соломкой не накрошили, бич чешуйчатый!

— Я та-арр-чуу, — облегченно вздохнул Старое Копыто: он-то подумал, что бичей и вправду схарчили.

Ыц-Тойбол тут же спросил:

— Эй, как вас там!.. Бичи! Куда нас тащат?

Ответ последовал незамедлительно:

— Говорят, что в горы.

— Это туда, где глюк?

— Точно, бич, точно, — прокричал Торчок.

— Ну и ладно, — Ыц-Тойбол вздохнул с облегчением. — По крайней мере, направление мы не потеряли.

По прибытии — пленных сикарасек жестоко сбросили на что-то твердое и холодное — распаковываться пришлось самостоятельно. Желторот с Торчком на окрики отвечать перестали, и Дол-Бярды искренне надеялся, что их таки увели на съедение.

Окончательно выбравшись из матерчатого плена, экспедиция обнаружила, что кругом по-прежнему темно, холодно, но ко всему примешивался еще и противный запах сырости и долбящее по мозгам кап-кап. Воин ощупью пошел на разведку, и вскоре сообщил, что вокруг — камень.

— Замуровали, бичи! — устроил истерику Старое Копыто.

— Заткнись.

— Без паники, — Ыц-Тойбол был само спокойствие. — Мы упали. Значит, мы в яме. Сверху лежит какая-то крышка. Сейчас ее снимут…

— И нас посолят, — неудачно пошутил Ботва, и Старое Копыто вновь запричитал.

Как ни странно, а крышку сняли буквально тут же, и каменная яма озарилась ярким светом.

— Ой, кто это? — у Тым-Тыгдыма отвисла челюсть.

— Я та-арр-чуу… — выдохнул Старое Копыто.

На этот раз Раздолбай не преувеличивал — тащиться было от чего.

На том конце города что-то громыхнуло, загудело, и теперь грохот стремительно приближался к конторе "Стандарт".

— Эй, ты, говорящая голова, позырь, что там такое, — крикнул зевающему на подоконнике Ваз-Газижоке Дуй. — Все равно тебе делать нечего.

Три дня вынужденного бездействия подействовали на архитектора успокаивающе. Он уже чувствовал, как начинает отрастать шея, жрать его не собирались, а что издевались вычурно — так он еще отомстит.

— Дома падают, — ответил он флегматично. Потом как будто очнулся: — Э, не понял! В том районе сплошь мои проекты!

— Ну-ка, ну-ка, — Диболомы бросились к окну, оставив работу.

— Осторожнее! — завопила голова.

— Скип, лови!