Наталия Новаш - И я там был..., Катамаран «Беглец» Страница 12

И снова была я с собой не согласна. Не этим исчерпывается человек. Должно быть у него в душе нечто — не зависящее от прочитанных книг, не подчиненное устоям времени, — то нечто, которое свободно от навязанного жизнью прагматизма! Обидно, право же, за людей. Сколько трудов и горя выпало на их долю! Сколько развеялось в прах превосходных, но, по прихоти судьбы, не осуществленных надежд и начинаний!.. И все — ради того, чтобы какие-то случайные пришельцы небрежно посчитали их неразумными?! Да разве поймут они весь трагизм нашей жизни, когда умный ребенок, даже во всем, казалось бы, преуспевая, превращается в глупого взрослого? Была же когда-то и Марья Петровна смышленой девочкой-первоклашкой… О чем-то мечтала… Как там спросили собеседники — технические животные?

Теперь-то я понимала… И вновь взялась, как умела, объяснять:

— Поймите! Множество людей… Все мы… И дети. Это все один и тот же вид. Разница только в возрасте. Разумные — это детеныши, — я старалась говорить их терминами, — да-да, наши дети. О них заботятся. Так принято. А люди — это зрелые, взрослые индивидуумы.

— Что значит «взрослые»? Потерявшие разум? Отчего? Вырождение? Отравление возрастными токсинами?

Хорошенькое дело! Эти вопросы поставили меня в тупик. Возрастные токсины?.. Может и впрямь? Но тогда бы чувствовали люди что-то — необыкновенное, болезненное, проникающее в душу!.. Стали бы искать причину… Ведь — не ищут! Или просто не хотят? Махнули на себя рукой? Но где же тогда их разум?! И чего он стоит?!

— Есть единственный и четко обозначенный критерий разумности, — заявили собеседники.

— Ну же, ну?! — чуть не выкрикнула я, услышав такое. — Какую же контрольную люди провалили? Какой экзамен не выдержали?

— Реакция на контакт, — был ответ. — Критерием разумности является реагирование при контакте. Разумное существо поначалу в контакт всегда вступает, даже если сознательно отказывается от контакта в последующем. Неразумное — отвечает страхом. И только. Если животное в переходной фазе, оно включает защитную реакцию недоверия. Тогда даже слишком очевидные объективные факты оттесняются из сознания и объясняются обманом чувств. Налицо неготовность к анализу непредвиденного. Переходная фаза неустойчива, и потому таких существ мы также относим к неразумным. После многих проб ваша планета была сочтена нецивилизованной, оттого работы велись без должной предосторожности.

— Эх вы, — удивилась я. — Да это же просто халтура… Грубая работа. Мало ли кто у нас тут встречается!

— Лишь недавно были зафиксированы первые контакты с мини-видом, одновременно в нескольких точках.

— И все-таки!.. — ей-богу, обидно мне стало за макро-вид. Несправедливо! Не по правилам игра! Подумаешь, философы вселенского масштаба!.. — Вы же видели нашу технику, видите, как изменена планета! Или тоже объясняете «обманом чувств»?!

— Повторяем. Предметное производство и вообще материально-продуктивная деятельность сама по себе еще не есть признак разумности. Нам известны псевдоцивилизации немыслящих автоматов. Имеются также популяции с направленной коллективной деятельностью — колонии насекомых, преображающие поверхность целых планет по урбанистическому типу.

— Но если не предметное производство, то что же? — не отступала я. — Что самое характерное для цивилизации?

— Производство информации. Информационная сфера общества. Чем более оно информационно, чем выше коэффициент информационной жизни отдельного существа, тем больших высот достигла цивилизация.

— Вот-вот, — подтвердила я, — а как определить разумность этого самого отдельного существа?

— Главным признаком разума является творческая реакция на непредвиденное. В отличие от чувства страха и потребности к вытеснению, характерных для существ неразумных.

Вот теперь все оказалось на своих местах. Мои милые дети не испугались! Не стали увиденное выталкивать в подсознание!.. Их еще просто не научили этому. Не приучили к мысли, что иная всякая реакция — верный признак шизофрении… Разум не должен доверять, не должен видеть в чужеродце друга — эти истины пока не успели им вдолбить.

Я вспомнила того человека в зеленом платке, что появился неожиданно у костра, озаренное пламенем лицо… И взгляд его, вызывающий невольный страх у… понимающего человека.

— Почему он тогда исчез? — спросила я. — Тот, у костра. Почему? Если контакт удался…

— Потому и исчез. Мы не устанавливаем контакты через фантомов. В контакте участвовал только один телепат. Остальные отнеслись толерантно. Некоторые из участников располагали избыточной информацией. Это не предусмотрено для изучаемой стороны при первом контакте.

«Неужто Димка? — подумала я. — Доигрался, черт такой, до «избыточной информации»!»

— Вопрос о новых партнерах решается компетентными службами. Преждевременный единичный контакт рассматривается как случайный. Продолжению не подлежит.

«Ну вот, — усмехнулась я. — Вот вы со мной и поговорили! А человечеству до этого никакого дела. Может быть, оттого это самое человечество и не верит в чудеса, что они для него в принципе… невозможны? Да и не нужны по большому счету… Чудо всегда совершалось для какого-нибудь одного человека, для отдельной личности… А повторению не подлежит».

Солнце садилось, все больше багрянца сияло в его вечерних красках. Красные тени у трещины стали бледнеть, но по-прежнему были заметны.

— Контакт вынуждены прекратить. Дневные работы заканчиваем. О решении будете уведомлены впоследствии. Приносим свои извинения и благодарности.

«Так не говорят!» — хотелось мне их поправить, но это уже было не важно. Что-то еще вертелось у меня на языке. Тоже существенное. О чем надо было обязательно спросить.

— Постойте! — сказала я. — Еще раз ответьте! Критерии разумности, любой — это догма? Как в церкви? Пересмотреть нельзя — нигде и никогда?

В мозгу моем стыло долгое молчание. Уклончивое? Неприязненное?

— Да, посылка остается прежней. Люди неразумны. Но даже в случае разумности промежуточного макро-вида контакт предпринят не будет. Это может нанести моральный ущерб.

— Что еще за такой промежуточный? — удивилась я, но меня словно уже и не слышали.

— Попытки контакта предпринимались. Данные анализировались, — бубнил голос холодно и будто издалека. — Пятьдесят процентов взрослых и промежуточных индивидуумов испытывают безотчетный страх. Сорок — связывают с употреблением «емкостей». Девять и девять десятых — апеллируют к расстройству психических механизмов. Девяносто девять тысячных процента — веруют, но ничего не в состоянии понять. Практическая возможность контакта с макро-видом равна нулю. Возможно поражение вирусом, отравление возрастными токсинами. Генетическая болезнь… лезнь… лезнь. Люди не разумны… — отдавалось в моих ушах, и в сознании, и в подсознании… Звук удалялся, стихал, и, точно железом по железу, лязгало и скрежетало это страшное слово «болезнь»… «лезнь… лезнь…». И вновь — напоследок удивительно отчетливо — в моей голове возникла милая своей неправильностью и вселяющая непонятную какую-то надежду фраза:

— Приносим свои извинения и благодарности.

И все… Как бы на секунду, спохватившись, вернулся человек, вежливо кивнул на прощанье и тихонько притворил за собою дверь.

И тут я вспомнила, что еще об одной вещи забыла спросить. Тоже очень важный вопрос… А вот забыла о нем, отвлеклась. Хотя и об этом ужасно хотелось бы услышать их мнение. Болезнь, болезнь… Ведь не случайно же и они столь многое у нас пытались объяснить каким-либо недугом!..

— Скажите, — хотела спросить я исчезнувших собеседников, — ведь все-таки вы изучили нашу жизнь. Ну, хотя бы количественно. Потому что непросто полностью понять других, даже если вы и высшая цивилизация. Может быть, вам это в принципе не нужно. Но вспомните, встречались ли вам группы, множества взрослых людей, которые тоже не участвуют в практической деятельности? Они собраны в особые коллективы, они изолированы, и их тоже обслуживают, как детей.

И ОНИ наверняка ответили бы: «Да, видели. Это — больные люди».

«Не всякие больные», — возразила бы я и постаралась бы в меру уменья обратить их мысли на тех, при одном взгляде на которых опытных психиатров былых времен — а за границей и поныне — охватывало трепетное чувство сострадательной вины и покаяния за собственную, скажем так, недальновидность.

Я не знала, что ответили бы мне пришельцы и подтвердили ли бы мою точку зрения, но было обидно, что все это останется впредь только со мной… Ибо давно уже приходило мне в голову, тоскливо беспокоя: что же это на самом деле такое, психическая болезнь? «Лезнь-лезнь-лезнь…» Может, и не надо лечить ее так грубо, настойчиво и безуспешно, как поступаем мы сейчас.