Ирина Дедюхова - Ирина Дедюхова Армагеддон № 3 Страница 12

— Мы просмотрели, Береш, да? — дрожащим голосом спросил пастор. — Я каждый день читал эту часть напутствия выставленным дозорам: «У каждого Времени — свой Армагеддон, а у каждого народа — свой. Не дайте им слиться в общий!» Если все заинтересованы, чтобы Россия погибла, в восьмой части действительно будет общая битва… Все поздно? Надежды нет?

— Скажите, Белофф, вы ведь пришли в Орден сами? — неожиданно сменил тему реббе. — Раньше каждый, кто приходит в Приврат, так или иначе сталкивался с чем-то, что его лично убеждало искать малейшую возможность встать перед Нижними Вратами. Кому-то это дано, а кому-то нет. Но большей частью мы все — потомственные члены Ордена. Мы знаем его историю, немного иначе представляем себе религиозные каноны, что позволяет с легкостью находить общий язык между конфессиями. Не только потому, что у нас общая эмпирическая основа религиозных убеждений. Когда-то у нас была и общая цель.

— К чему вы клоните, реббе Береш? — недоумевая, спросил Белофф.

— Послушайте, я встретился не для того, чтобы поговорить о проблемах Ордена, — неопределенно махнул рукой реббе. — Я поясню свою позицию, а потом мы выработаем общее решение. Но для начала, пастор, вы можете ответить честно, что вас толкает встать у распахнутых Нижних Врат?

— Хорошо, я отвечу, — с видимым колебанием решился пастор. — Я все время вижу странный сон. Вижу эту гору… ясно вижу! Будто я лежу там… на склоне в мерзлой земле… Сверху падают люди… мертвые люди… катятся рядом. Ни звука не слышно и такое спокойствие на мертвых лицах… А потом я вижу этот свет… потом появляются звуки… я… простите меня, я всегда так расстраиваюсь… до слез.

Пастор остановился, достал платок и начал вытирать повлажневшие глаза дрожащей рукой. Из-под шляпы он смущенно прошептал: «Простите! Вы, конечно, не обязаны меня понимать! Не могу объяснить…»

В этот момент реббе резко оттолкнул его в сторону и едва успел отскочить сам. Мимо собеседников на дикой скорости промчался неизвестно откуда взявшийся велосипедист. Возле реббе Береша он со всего ходу въехал в лужу, обдав его и пастора веером холодных брызг. Пригнувшись, он тут же свернул в боковую аллею и скрылся из вида.

— Не надо мне ничего объяснять, Белофф! Согласитесь, такое лучше всяких объяснений… И в последнее время нечто вроде этого стало происходить всякий раз, когда я вспоминал или упоминал о привратниках, — отряхивая пиджак и брюки, сказал Береш. — Всякий раз!

— Мне тоже это не слишком понравилось, — признался пришедший в себя пастор с нескрываемой озабоченностью. — Единственного моего помощника на днях сбила машина. Скажите, а вы поможете мне?

— Разумеется, Белофф, — утвердительно кивнул Береш. — Поскольку очень хорошо понимаю то, что вы мне рассказали. Сам часто перед любой неприятностью в жизни видел один и тот же сон. За моей спиной не гора, как вы говорите. В России это называется сопка. Так вот, за моей спиной такая сопка с черной шапкой выгоревшего редколесья. Я иду по твердому снежному насту, мне очень страшно! Но я стараюсь идти прямо. Понимаю, что очень нужен тем, кто идет следом, используя меня в качестве прикрытия. Подхожу… отдаю честь… начинаю доклад. По-видимому я какой-то военный… А те, кому я докладываю, стоят очень высоко. Я стараюсь не смотреть им в глаза… Но вдруг рука одного из них оказывается у меня прямо на уровне подбородка… с острым стальным ногтем… очень острым…

— И что? — затаив дыхание, спросил пастор.

— Больше ничего! Вообще ничего! — резко ответил реббе. — Но, согласитесь, этого вполне довольно, чтобы с тех пор упорно искать связи с Орденом. Я ведь родился в Москве, поэтому отлично понимаю, что в России можно скрыть все что угодно. Мне, как и вам, тоже кажется, что от прежнего Армагеддона осталась восьмая часть. «Семь колес везет это Время. Семь — ступицы его, бессмертие — ось». И восьмая часть поменяет все! Сказано было от Иова: «Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма…» Это конец, Белофф!

— Но от Исаии нам было ниспослано: «Я образую свет и творю тьму!» — упрямо возразил пастор. — А от Иоанна сказано, что тот, «кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего; кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним!». В чем вы видите свет этого мира, Береш?

— Вы хотите делового разговора или проповеди от Иакова вроде: «Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у которого нет изменения и ни тени перемены»? — раздраженно спросил реббе. — Послушайте, месяц назад я присутствовал на традиционной церемонии посвящения новых членов Ордена. Мне, как, думаю, и вам, не совсем нравится то, что сегодня в Орден идут биржевые маклеры и профессиональные политики. Но я, в отличие от вас, осторожен, я молчу. Так вот церемония проводилась без блях с изображением символа сущего и тригона веры, надежды и любви. Даже на приорах не было ни одной бляхи! Признаюсь, мне поначалу это понравилось. Я подумал, что таким образом нужным людям оказали уважение за финансовые и политические заслуги перед Орденом, но на самом деле оставили за его пределами. Согласитесь, мудро. Только непонятно, зачем посвящать в таинства посторонних суетных людей. Нечто в этом роде я сказал пресвитеру Собора Святого Доминика, стоявшему рядом. Он посмотрел на меня очень странно, потом сообщил мне одну вещь… И, по-моему, тут же пожалел, что сказал мне это. Знаете, мне сложно повторить сказанное даже вам… Так вот, он сообщил, что ни одной бляхи на материке уже нет. Три исчезли несколько лет назад, а две, якобы, Орден продал на аукционе «Сотбис» в разделе религиозных реликвий XV века. Купили неизвестные частные лица. Так что… это не начало, пастор, это конец.

— Остается уповать только на то, что один из привратников, несущий в себе свет божественной Любви, все же разожжет свой светильник, — помолчав, задумчиво отозвался Белофф. — Вчера вечером наугад раскрыл Писание и прочел: «Тот, кто имеет уши, да слышит! Есть свет внутри человека света, и он освещает весь мир. Если он не освещает, то — тьма…»

— Не забывайте, Белофф, они такие же люди, — с грустью напомнил реббе. — Давайте-ка, лучше соображать, что мы можем успеть сделать в этой ситуации? Отступать некуда. Надеюсь, вы понимаете, что все мы рано или поздно умрем? Вот и будем исходить из этого оптимистического постулата. Итак, бляхи, которые многие из нас считают лишь традиционной атрибутикой, несут какой-то достаточно важный, но уже утерянный для нас смысл. В России, насколько я помню, до Второго Армагеддона оставалось семь блях.

— Да, их было семь. Но вы забываете, что еще в период гражданской войны неизвестно куда исчезли две бляхи, их хранители бесследно пропали. Мы полагаем, что их уничтожили вместе с другими церковными реликвиями в период иконоборчества.

— Так… Остается пять. Три бляхи у моих бывших однокурсников, — сообщил реббе Белоффу, удивленно приподнявшему брови в ответ. — Да-да! Не удивляйтесь! Или вас еще удивляют такого рода «совпадения»? Вспомните, о каких вещах мы с вами говорим. Я думал, что вы это знаете, раз так упорно добивались встречи со мной. В молодости мы ходили на байдарках по сибирским рекам… Как-то к нашему лагерю подошел шаман… Если быть кратким, он лишь попросил спрятать у себя три бляхи до утра. Утром он, конечно, не пришел. Но той же ночью мы все видели такое, что… определило, вернее, исковеркало все наши жизни, — с горькой усмешкой сказал Береш. — Хотя люди меняются. Казалось бы, вот вам готовый тригон напутствующих! Причем все, естественно, ударились тем или иным образом в религию. Я попытаюсь сегодня же связаться с Марком Губерманом, он один из тех, кто с нами слышал эти крылья, когда на нас встала черной стеной река…

— И он — иудей? Так это же решение всех наших проблем! — обрадовался забрезжившей надежде пастор.

— Боюсь, что никакое это не решение, — понуро ответил реббе. — Недавно я прочел в еврейской газете, издающейся здесь на русском, что раввина московской синагоги избил православный священник Свято-Никольского Собора, понятное дело, из соображений патологического антисемитизма, националистического шовинизма и ксенофобии. Фамилия раввина — Губерман. Боюсь, что священник — это наш Фира, второй хранитель. Зная Марика с детства, я думаю, что именно он бил Фиру, а не наоборот. В любом случае, про две бляхи можно забыть. Это конец, Белофф!

— Да что же это? Как-то можно на них повлиять? — окончательно упал духом пастор.

— Конечно, я попробую, — без энтузиазма ответил реббе. — Вы ничего не знаете, у кого две другие бляхи?

— Про одну вообще нет достоверных сведений, — принялся вспоминать Белофф. — Ходят какие-то легенды и сказания… Но ничего конкретного. А вторая была у нашего лазутчика Ивлева, он вроде бы эвенк или чукча… Признаться, я в этом плохо разбираюсь. Но донесения приходили как раз из Сибири. Когда вы говорили, что к вам на реке подходил шаман, я поначалу подумал на него. Но у него была только одна бляха. И он вовсе не был таким человеком… Мне казалось, что я его хорошо знал, потому что более восьми лет читал его донесения. Не уверен, что он решился бы на инициацию незнакомых людей у реки. Как я понял, он был очень замкнутым по натуре человеком. В каком году это было?