Владимир Моисеев - Одинаково испорченные Страница 12

Так вот, возвращаясь к общественным библиотекам, должен признать — формального запрета на их посещения не существует. Реформа библиотечного дела была проведена, естественно, по просьбе трудящихся, чтобы облегчить доступ широких масс к популярным книгам. С этой целью библиотечные фонды были поделены на две неравных части: на популярные, пользующиеся спросом, и прочие. Популярные книги, кто бы сомневался, находятся в свободном доступе. А вот прочие…

Нет-нет, они тоже вполне доступны, за исключением, признанных экстремистскими и нерентабельными. Но на руки получить их можно, только зарегистрировавшись в специальном каталоге пользователей редких книг, предварительно получив разрешение компетентных органов и оплатив затраты на содержание хранилищ непопулярной литературы, а также работу специалистов по ведению каталога.

Ни для кого не секрет, что люди, пользующиеся библиотеками редких книг, автоматически зачисляются в списки неблагонадежных. А это — определенное ограничение профессиональной деятельности, негласный запрет на занятие выборных должностей, недопущение в политические и общественные организации, а также, почему-то, гарантированный отказ в получении потребительских кредитов.

До сих пор я умудрялся не светиться без крайней надобности и в список неблагонадежных не попадал. Но после беседы с Пугачевым, выбора у меня не осталось — надо было действовать незамедлительно. Я надеялся, что мой интерес к книге Е. Солодовича не будет рассматриваться, как преступный умысел, что довольно легкомысленно, принимая во внимание цель поиска. Впрочем, возможные ограничения социальной жизни, которые мне светили, меня мало волновали, поскольку относились к возможностям, без которых я до сих пор прекрасно обходился. Более того, собираюсь обходиться и в дальнейшем, поскольку, как уже неоднократно заявлял, меня не интересует социальная жизнь.

Я приготовился к тяжелым испытаниям, но процедура допуска в библиотеку оказалась не такой трудоемкой, как это представлялось. Оказывается, идя навстречу пожеланиям населения, практически все инстанции были собраны в одном месте — в районной администрации. Подтверждаю, что это очень удобно.

Начал я с церковников.

Кабинет был как кабинет, только рядом с портретом президента висела еще и икона. За обычным письменным столом сидел лысоватый человек. Про лысину я узнал потому, что он внимательно рассматривал какой-то крохотный предмет, лежащий перед ним. На мое появление он не отреагировал, поскольку не захотел прерывать процесс разглядывания.

— Снять шапку! — неожиданно громко сказал он.

— А я, собственно, и так с непокрытой головой, — возразил я.

— Хорошо.

Помолчали. Мне показалось, что было бы неприличным отрывать столь серьезного человека от его таинственного занятия, важность которого явно не могла быть оценена мной по заслугам, ввиду полного отсутствия понимания происходящего. Не моего ума это было дело. Я предпочел остаться в неведении. Так что, никакого права отрывать церковника от его дела по столь незначительному поводу, как оформление допуска в библиотеку, у меня не было.

— Цель вашего визита? — наконец, спросили меня.

— Мне нужно разрешение на посещение библиотеки.

— Зачем вам это надо? — удивился церковник.

— Да вот, понадобилось для работы. Хочу отыскать одну книжку.

— Одну ли?

— Это как пойдет. В таком деле нельзя быть уверенным заранее.

— Хорошо, что вы это сознаете.

Я промолчал. Неохота было вступать в пустые пререкания. Ходят слухи, что это может быть небезопасно.

— Как это получается притчеобразно! — воскликнул церковник. — Как поучительно! Нужда заставляет человека искать одну книгу. Как легко уподобить вас слепому во тьме! Разве неизвестно, что ОДНА КНИГА уже давным-давно найдена, это Библия. Откройте ее, и потребность в прочих письменных источниках отпадет сама собой. Вы сможете отыскать там ответ на любой волнующий вас вопрос. Иногда я удивляюсь, почему люди не могут уразуметь такой простой вещи.

Я хотел возразить, что не являюсь человеком, в точном смысле этого слова, а потому мне должны быть позволены определенные вольности, но вовремя прикусил язык, не следует без повода дразнить облаченных властью людей, тем более церковников. Они, как известно, люди смешливые, но с чувством юмора у них и прежде были нелады, ну а сейчас, когда церковь почувствовала немалую силу, и подавно.

— Что же, спрашивается, вы собираетесь вычитать в искомой книжке? Даже любопытно, честное слово. Какую-такую изощренную истину собираетесь отыскать на страничках своей неведомой книжицы? Неужели совсем не чувствуете страшную опасность, подстерегающую вашу душу за так призывно и сладостно шуршащими страницами? Искушение, оно и есть искушение. Надо уметь сказать — нет!

— Вы преувеличиваете.

— А кто вы по профессии? Мне не нравится, что вы так немногословны.

— Я писатель, а книга нужна мне для работы.

— Писатель… Вон оно как бывает! То-то я смотрю. Списать хотите у собрата?

— Нет-нет. Мне нужна информация, только и всего.

— А Интернета вам не хватило?

— Не хватило.

— Тогда вам точно нужна Библия.

— У меня дома Библия есть.

— Это хорошо. Вы православный?

— Нет. Боконист.

— Понятно.

Возникла неловкая пауза.

— Но вы не откажетесь сделать добровольный взнос для нашей благотворительной организации? — Он ткнул пальцем в ящик с узкой прорезью на крышке. Надпись на нем гласила: «Богоугодное дело. Минимальная сумма пожертвований 50 евро».

Я передал церковнику требуемую денежку и без проволочки получил желанное разрешение.

— Чаще обращайтесь к Библии, молодой человек, читайте внимательнее, откройте свое сердце истине, и душа ваша найдет свой путь к господу, — проникновенно сказал церковник, протягивая подписанный документ. — Душу спасти никогда не поздно. Придет время, и вы прозреете. И будете вспоминать свой визит в библиотеку, как недостойное человека дело.

Я поблагодарил его за доброе напутствие. Мне было приятно сознавать, что я больше не человек.

Следующим обязательным этапом на пути в библиотеку было посещение Комитета по защите авторских прав. Вот, кто вызывает у меня постоянные приступы ненависти — эти люди в аккуратных дорогих костюмах нашли прекрасный повод делать деньги из воздуха, они с одинаковым усердием обирают и читателей, и писателей. В первую очередь — писателей. А что? Они сами во всем виноваты, зачем, спрашивается, придумывают свои дурацкие истории? И, что еще более возмутительно, желают, чтобы их сочинения печатали и читали.

К моему удивлению, посещение Комитета по защите авторских прав обернулось простой формальностью, как оказалось, комитетчиков интересовали исключительно деньги. Мое предположение, что они выполняют важную государственную функцию ограничения доступными им способами свободы распространения информации, не получило подтверждения. Мне давно следует привыкнуть к мысли, что идеологические построения подвержены деградации в еще большей степени, чем остальные социальные институты.

Увы, это общая практика, смысл любой деятельности со временем вымывается, и на месте общественных начинаний, некогда захватывающих умы миллионов, остается лишь частная лавочка по выкачиванию денег из населения. Деньги, их интересовали только деньги. Я, без лишних разговоров, заплатил запрашиваемые сто пятьдесят евро, и на этом основании был освобожден от нравоучительной лекции о порочности неконтролируемого чтения. Секретарь выписал квитанцию и напомнил мне, что книги, выданные в библиотеке, запрещено не только копировать или передавать для ознакомления вторым, третьим и прочим лицам, не оплатившим авторский сбор, но и устно пересказывать их содержание. Наказание предусматривалось жестокое — штраф в размере тысячи евро за каждую неправомерно распространенную единицу хранения.

Я кивнул, подтверждая тем самым, что прекрасно знаком с правилами.

А вот визит в Лигу цензуры получился бесплатным, что хорошо. Пришлось подписать бумагу о нераспространении и об ответственности за несанкционированное ознакомление с запрещенными материалами посторонних лиц. Подписал. А что делать? Пришлось идти до конца, очень уж хотелось разобраться с гротавичем.

И вот, наконец, книга Е. Солодовича оказалась у меня в руках. Я внимательно прочитал ее и, к ужасу своему, обнаружил, что слово «гротавич» используется в ней только один раз. Известный американский писатель-фантаст интересуется у знакомого московского литературного критика, может ли он дать русскому персонажу своей книжки фамилию Гротавич? Не является ли это нецензурным словом, что вызвало бы лишние хлопоты при публикации романа в России? Тот резко отвечает ему, что такого слова в русском языке нет. Все.