Олег Рой - Однажды мы придем за тобой Страница 12

– Да кто бы мне продал, – вырвалось у меня. – Табак продают с двадцати одного, а мне…

– Почти шестнадцать, – кивнула девушка-ангел. – И ты определенно не из тех, кто нарушает правила.

Она сделала паузу для того, чтобы прикурить. Как именно – я так и не поняла; зажигалки у ангела не было, огонек просто затлел на кончике старомодной тонюсенькой сигареты с хорошо знакомым сладко-горьким запахом…

– Сказать по правде, эти два часа дались мне тяжко, – призналась знакомая незнакомка. – Не привыкла я к такому скоплению народа. Утомительно, правда?

– Не то слово! – кивнула я.

– Душно, – продолжила она, прикрыв глаза. Ее ресницы были густыми, с чуть рыжеватым отливом. Впервые в жизни я смотрела на другого человека с таким интересом, с которым обычно смотрят на меня, – причем дело совсем не в кондиционерах, их хватает, работают они исправно. Душно от этих взглядов, наполненных…

Она замолчала, словно приглашая продолжить фразу.

– Грязью, – сказала я. – Похотью, злобой и…

– …завистью, – закончила за меня она и улыбнулась так мягко, так сочувственно. – О, если бы они знали, с чем имеют дело… нет, ничего бы не изменилось. Однажды к ним приходил Бог. Он был похож на тебя – такой же прекрасный и необыкновенный. И добрый – он мечтал подарить им вечность. А они его убили. Прибили к дереву гвоздями и смотрели, как он умирает, медленно, мучительно. Не от боли – от пустоты их сердец, от грязи их душ.

Я вздрогнула. А она продолжила:

– Тебе ведь хочется убежать от них? Скрыться, исчезнуть?

– Да, – ответила я.

В ее словах вроде бы не было ничего необычного, но звучали они как-то по-особенному, так, что становилось понятно – это не обычные вопросы скучающей мадемуазель.

– Стать невидимой для них? – спросила она.

У меня даже дух перехватило.

– Да! – ответила я, как девушки в фильмах категории 21+ (видите, я не столь законопослушна, как считает мой ангел) отвечают на самые непристойные предложения.

– Давай попробуем? – Внезапно ее лицо оживилось, в глазах промелькнула озорная искорка.

– В каком смысле? – не поняла я.

– В самом прямом, – ответила моя знакомая незнакомка. – Просто представь, что они тебя не видят. Тебя вижу только я.

– И какой в этом смысл? – Ее слова казались безумными, но почему-то я отказывалась верить, что это безумие. – Что толку, если я…

– Просто поверь, – попросила она. – Поверь, как поверила в то, что ночами к тебе приходит ангел… и что однажды ты встретишь его наяву.

И когда она сказала это, я вдруг поняла: я действительно верила в то, что такая встреча возможна, хотя прятала свое чувство от всех, прежде всего от самой себя. И вот мой ангел стоит рядом, выпуская в вечернее небо Парижа серебристо-белое облако табачного дыма.

– А если у меня не получится? – спросила я.

Она наклонилась ближе, едва не коснувшись щекой моей щеки:

– Обязательно получится, Лесси. Я верю в тебя. Разве веры твоего ангела-хранителя мало?

– Нет, – решилась я. – Если ты пойдешь со мной.

– Конечно, – улыбнулась она. – Идем!

Все было как во сне. Как в моем прекрасном сне. Даже запах, окутывавший меня.

– Они нас не видят! – произнесла я хриплым шепотом, проходя мимо еще одной группы гостей. Гости были заняты неспешной беседой, их взгляды лениво скользили вокруг, время от времени останавливаясь на ком-то из присутствующих, но ни один не коснулся меня.

– И не слышат. – Голос ангела был совершенно спокоен. – Можешь не шептать.

– Что, неужели совсем? – спросила я. – Не видят, не слышат…

Мимо пронесся официант. Я едва отстранилась, чудом избежав столкновения.

– Хочешь проверить? – улыбнулась моя новая подруга. – Смотри.

Она взяла меня за локоть, заставляя остановиться. Мы находились прямо посреди зала. Вокруг ходили группки приглашенных, сновали официанты…

– Горе тебе, Хоразин! – сказала она так громко, что эхо ее голоса отразилось от сводов зала и вернулось к нам: «азин… азин…». – Горе тебе, Вифсаида! Ибо, если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они, сидя во вретище и пепле, покаялись. Но и Тиру, и Сидону отраднее будет на Суде, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься!

– …можете даже не сомневаться, – не обращая внимания на мрачное пророчество моего ангела, вещал тучный мужчина буквально в паре шагов от нас. – Или нам удастся уговорить египтян уступить часть акций Суэцкого хаба, или мы построим новый, в Хайфе. Напряженность снижается, и…

– Но зачем? – отвечал его собеседник. – После третьего Омского протокола наращивать мощности по переработке газа нет смысла.

– Наращивать? – возмутился мужчина. – Нам бы свои загрузить! Заводы в Бюховене работают на тридцать процентов, и эта цифра снижается…

На слова моей спутницы никто не обратил внимания. Никто. Причем ее не проигнорировали – сказанное просто никто не услышал.

Моя новая подруга рассмеялась. Ее смех был таким мелодичным, таким восхитительным!

– Пир во время чумы, – заметила она, беря меня под локоть и увлекая за собой. – Чурбаны бесчувственные…

– Как ты это сделала? – спросила я изумленно.

Теперь я верила, что нас не видят и не слышат. Я стала невидимой, я стала тенью, неуловимой, неосязаемой!

– Я? – улыбнулся мой ангел. – Ну что ты, Лесси, это не я сделала…

Она остановилась возле двери в коридор, ведущий на улицу.

– Слушай, я вот что подумала. – Она наморщила лоб, не теряя при этом ни грамма очарования. – Это «Лесси»… мило, конечно, но, прости за откровенность, звучит как собачья кличка. Можно я буду тебя называть… мммм, скажем, Тень?

– Конечно, – с энтузиазмом ответила я. – А как мне называть тебя?

– Нинель, – ответила она. – Нинель Ле Малин. Конечно, ты можешь продолжать считать меня ангелом, но тебе не кажется, что моя фамилия для этого немного неподходящая?

И тут прямо на нас выскочил здоровенный мужик, возможно, кто-то из обслуги, вряд ли это был официант, скорее охранник. Он несся прямо на Нинель, но та грациозно подалась в сторону, при этом отставив ногу так, что торопыга споткнулся и упал. Мы некоторое время наблюдали, как незадачливого громилу поднимают подоспевшие служащие, при этом один из них, вероятно начальник, отчитывает бедолагу за нерасторопность, а тот оправдывается, что очень спешил и, наверно, поскользнулся.

– Фамилию не выбирают, – пожала плечами я. – Меня вполне устроит Нинель, mon Ange Le Malin[24]. Так ты говоришь, что это сделала я? – Я указала рукой на красного от стыда громилу, смущенно стряхивающего несуществующую пыль с фирменных брюк.

– Именно, – подтвердила Нинель. – Не то чтобы я была неспособна на такое, но мне бы для этого пришлось поднапрячься, а у тебя все само собой получается…

– Но почему? – удивилась я. – И главное, как?

– А как ты читаешь мысли по взглядам? – поинтересовалась она в ответ. – Или ты, как и твоя так называемая маман, думаешь, что это лишь фантазии?

– Почему «так называемая»? – удивилась я.

– Потому что она тебе не родная, – объяснила Нинель. – Но это долгая история. Знаю, что вы похожи, знаю, почему похожи… я вообще много о тебе знаю.

– Потому что ты такая же, как я? – У меня в голове появилась безумная, но очень приятная догадка. – Ты – моя старшая сестра?

– Можно и так сказать, – кивнула Нинель. – Определенно, в наших генах много общего. Впрочем, у тебя, милая, большая семья.

– В смысле? – не поняла я. – Я знаю только матушку. Отец умер, другие родственники…

– Твой отец еще меньше тебе родственник, чем маман, и уж куда меньше, чем я или другие дети R.

– Дети R? – не поняла я. – Кто это?

– Твои братья и сестры, – ответила Нинель. – И мои. Знаешь, наверно, пора поговорить о главном, о том, зачем я здесь.

– Зачем? – Я почувствовала разочарование. Я уже успела присвоить Нинель, сделать ее своей, и искренне верила, что она – мой ангел-хранитель.

– Не стану спрашивать, довольна ли ты своей жизнью, – сказала девушка. – Я знаю, как ты ею тяготишься. К сожалению, никто не воспринимает твои проблемы всерьез, но, мон ами, от того, что проблемы считают несерьезными, менее болезненными они не становятся, правда?

Я кивнула.

– Ты мечтаешь о побеге. – Она подошла ближе, словно хотела меня обнять, однако замерла в нерешительности. – Но не знаешь, куда бежать. Даже рай бывает адом, и ты не делаешь последний шаг только потому, что думаешь: вдруг за пределами твоего комфортного ада будет еще хуже, да?

Я снова кивнула.

– Я пришла к тебе с благой вестью, – продолжала Нинель. – Есть место, где тебя ждут, есть люди, которые тебя любят. Конечно, ты к такой жизни не привыкла; тебе придется работать над собой, развивая свой дар, становясь все сильнее. Зато никто не будет видеть в тебе ни куколку-в-постели, ни дорогой предмет обстановки…

Я молчала. Не потому, что сомневалась в словах Нинель. Не потому, что боялась. Точнее, нет. Я боялась. Боялась, что это лишь злая шутка, розыгрыш, что приоткрывшаяся дверь клетки вот-вот захлопнется…