Анна Коэн - #Лисье зеркало Страница 12

Едва расслабившись, Хелена вздрогнула и сжалась в комок под ее острым взглядом. Дождавшись, пока Анхен скроется из виду, она принялась скручивать свою роскошную косу в тугой узел, который можно будет скрыть под косынкой. Все вернулись к своим машинкам, но уже в полном молчании.

В конце дня звонок объявил о конце смены, и Луиза с остальными поспешила к выходу с фабрики, но у входа в столовую они заметили толчею. Кто-то на бегу пояснил им, что фрекен Монк готовит внеочередное собрание. На лице каждой работницы были написаны усталость и раздражение, но тем не менее женщины продолжали собираться.

Оглядев собравшихся в зале, Анхен громко и четко произнесла свою речь, которая оказалась на удивление короткой:

– Я внимательно наблюдала за вашим коллективом и выявила несколько ключевых проблем, которые необходимо искоренить. – Она сделала ударение на последнем слове, отчего всем стало немного не по себе. – Во-первых, начнем с работниц столовой. Чтобы успевать приготовить все необходимое, вы должны приходить за час до начала смены, ведь теперь обед ровно в час тридцать, и на него будет отводиться пятнадцать минут вместо получаса. Иначе вы не справляетесь. Во-вторых, – тут она обратилась к тем немногим мужчинам, что трудились на фабрике грузчиками, – в бытовке на складе стоит запах перегара. Вы должны это прекратить, если желаете и дальше пользоваться поддержкой Комитета. Наш председатель резко против пьянства. Кроме того, вы выполняете свою часть работы недопустимо медленно.

– Ну, дак мы это… – поднялся со своего места один из грузчиков. – Да нас же всего пятеро! Не справимся мы быстрее!

– Значит, мы отрядим женщин вам в помощь. – Анхен холодно окинула швей взглядом. – Некоторые из них не способны справиться с машинкой, а значит, будут работать иначе. Я прослежу за этим и составлю списки.

По толпе швей прокатилась волна возгласов, полных недоумения и возмущения.

– Да где это видано, чтобы мы с мужиками наравне тюки ворочали?! – выкрикнули сзади.

– В-третьих, – продолжила фрекен Монк, проигнорировав негодование работниц, – дисциплина в швейном цеху совершенно неприемлемая. Болтовня, разгильдяйство и неопрятность, как на базаре. Неудивительно, что так много бракованной продукции приходится списывать. И в заключение нашего собрания сообщаю, что мой коллега Густав готов начать основной курс лекций. Он будет читать их в это же время, каждый день. – Она кивнула в сторону окон, за которыми стоял вечер, еще по-зимнему темный. – Так, все, собрание окончено.

Резко оборвав свое выступление, Анхен быстрым шагом покинула столовую, провожаемая гомоном недовольных работниц.

С момента выступления Анхен распорядок на фабрике существенно изменился: как она и грозилась, часть женщин особо крепкого сложения отправилась на погрузку, а время на обед сократилось вдвое, поэтому некоторые умудрялись перекусывать прямо в разгар смены. К тому же повсюду начали появляться плакаты, нарисованные алой тушью от руки:

«Опрятный внешний вид – уважение к окружающим».

«Не болтая за едой, ты помогаешь коллегам сэкономить время».

«Меньше чая за обедом – меньше отлучек в уборную».

Последний плакат висел в столовой и отчего-то смешил Луизу больше других. Но, к сожалению, это было единственным забавным моментом в новых порядках. Анхен все больше утверждала свою власть над работницами фабрики. С другой стороны, лекции все-таки начались и стали ежедневными, а Густав Юнсон, выглядя отстраненным и погруженным в идеи общего блага, являлся противоположностью фрекен Монк. Возможно, ему думалось, что жалоб попросту нет, ведь Анхен умело ограничивала его общение с женщинами.

Его лекции не были похожи ни на пространные рассуждения Фабиана, ни на короткие заявления Анхен. Примерно на второй или третьей из них Луиза поняла, что ей действительно интересно не только слушать Густава, но и смотреть в его одухотворенное и вдохновленное лицо. В его слова о благодарном труде и процветающей стране с легкостью верилось так, как верил в них и сам лектор. Когда Лу его видела, ей хотелось и улыбаться, и прятать свою улыбку.

Из размышлений о благородном профиле и длинных ресницах Густава ее вырвала Маришка, ткнув Луизу локтем в бок.

– А ведь у меня именины на днях, – заговорщически прошептала кудрявая швея. – Придешь к нам с Павлом? Из деревни вкусностей прислали, колбасы, там, и сливовицы домашней.

– Приду, – вполголоса отозвалась Луиза. – Когда?

Почувствовав на себе взгляд Анхен, которая, сложив на груди руки, стояла у стены, она снова сосредоточилась на лекции.

– Послезавтра. Вместе после работы пойдем. И Хелена с нами.

В назначенный день после работы Луиза с подругами отправилась в доходный дом, где Маришка жила с мужем Павлом. Раньше в тех же домах держали фешенебельные комнаты для гостящих в столице дворян, но теперь там жили все, кто мог вносить небольшую квартплату и хотел жить неподалеку от порта. Лестничные пролеты дома уже не выглядели презентабельными: изящные газовые светильники и ажурные чугунные перила плохо сочетались с обшарпанными дверями квартир и криво подписанными табличками с именами жильцов.

Зайдя внутрь, Маришка втолкнула подруг в комнатку и сразу бросилась суетиться на кухне. За стенкой щелкнул и тихо загудел газовый котел. Хелена устало опустилась на скамейку, сняла фетровую шляпку и принялась методично вынимать длинные шпильки из своей тяжелой прически. Луиза насчитала их не меньше дюжины.

– Сил больше нет, – протянула Хелена, распустив наконец косу. – Смотри, что с волосами стало! От этого узла волосы выпадать начали. Вот же ведьма…

– Анхен легко говорить, у нее же нет такой косы, поэтому твои проблемы ей непонятны. – Луиза сочувствовала подруге, но не знала, чем ей помочь.

Она прошла вглубь комнаты, напрямик к окну. Здесь открывался вид на порт и свинцово темнеющее море. Закатное солнце еще освещало горизонт чуть розоватой полосой, а уличные огни уже зажглись. Через приоткрытую створку доносился запах весны и водорослей.

Как легко и сладко дышится у моря! Небо над общежитием Луизы затягивали тяжелые желтоватые облака, которые душили весь фабричный район, а из окна было не на что смотреть – только внутренний двор, кишащая котами и бродягами свалка да чужие окна. Здешний вид привлекал гораздо сильнее, и Лу по-доброму позавидовала Маришке, которая могла созерцать его каждый день.

Какое-то время гостья наблюдала за людьми на улице: одни спешили домой после работы, другие неспешно курили, собравшись в группы у ярких вывесок кабаков, а в тенях переулков сновали сумрачные личности, вызывавшие тревогу. Луизе было интересно наблюдать за всеми ними, не меньше чем за аристократами из дворцового окна. Вдруг у нее в памяти всплыл вид на королевский парк, воспоминание ускользающее и радужное, словно сон о прошлой жизни.

Из грустных мыслей о детстве ее вырвали громкие голоса, доносившиеся из прихожей. Маришка отвлеклась от нарезки колбас и тотчас поспешила к дверям. Хелена в это время сидела на кровати, все еще расчесывая волосы.

Двери распахнулись, и в них показался несуразно высокий детина с едва вписывающимися в проем плечами, одетый в комбинезон. Повисшая у него на шее пухлая Маришка казалась крошечной и хрупкой, как кукла, а ее туфли в тот момент даже не доставали до пола. Деликатно придерживая жену за спину, Павел внес ее в квартиру, где поставил на ноги и чмокнул в щеку.

Он снял красную вязаную шапочку, под которой обнаружилась обширная залысина, что выглядело несколько странно при его густых светлых бакенбардах. Затем он поочередно протянул руку обеим девушкам и присел на табурет за стол.

За ним в комнату вошел пожилой сухощавый мужчина с жидкой шевелюрой, разделенной надвое пробором, и пухлогубым лягушачьим ртом. На его лице отражались годы добросовестного пьянства и глубокий скепсис. В руке новоприбывший держал авоську с тремя бутылками портвейна, брякнувшими, когда он поставил их на стол и уселся рядом с Павлом.

– А это куда, Влас Катич? – Маришка недоуменно мотнула головой в сторону пятилитровой бутыли со сливовицей, оплетенной лозой.

– Сливовица – девицам, а это мне, – хриплым голосом ответил он. Павел понимающе ухмыльнулся.

Маришка быстро расставила на столе тарелки с деревенской колбасой и обжаренными капустными рулетиками, какие раньше часто готовила Зельда, а Павел разлил сливовицу по разномастным кружкам. Его коллега откупорил бутылку портвейна и налил темную жидкость в граненый стакан.

Когда гости расселись вокруг стола, Павел предложил выпить за здоровье именинницы, и все пригубили из своих кружек, а Влас Катич залпом осушил стакан и залихватски крякнул.

Луиза раньше пробовала вино, но сливовица была слаще и приятнее, хоть обжигала горло, как и любой алкоголь.