Джон Уиндем - История с лишайником Страница 13

— Часто уже то, что ты с кем-то поговоришь, приносит облегчение, — сказал Ричард.

Она долго и внимательно смотрела на него. Затем глаза ее заблестели, наполнились слезами, и она снова начала плакать.

— О боже! — проговорил Ричард и сев рядом с нею на диване, взял ее за руку.

— Послушай, Зеф, милая, — сказал он, — временами вещи приобретают жуткие очертания, а особенно тогда, когда ты остаешься один на один с ними. Давай разберемся во всем вместе, чтобы там ни было, и подумаем, что делать. Это не ты, Зеф, это совсем на тебя не похоже.

Она схватила его за руку, и слезы закапали из ее глаз.

— Я боюсь, Ричард. Я не хочу этого. Я не хочу.

— Чего ты не хочешь? — спросил он, глядя на нее. Она покачала головой,

Вдруг его поведение резко изменилось. Он хмуро взглянул на неё, а потом спросил:

— И ты только сегодня об этом узнала?

— Сегодня утром, — ответила она.. — Но сначала — как бы тебе сказать… сначала это показалось мне чем-то заманчивым.

— О! — простонал он.

Почти минуту они молчали. Потом он внезапно повернулся к ней и взял ее за плечи.

— О боже, Зефи… О Зеф, дорогая… Почему же ты не подождала меня?

Зефани глянула на него каким-то задурманенным, жалобным взглядом.

— Ричард, милый, — проговорила она печально.

— Кто он? — допытывался Ричард с гневом. — Ты только назови мне его, и я, я… Кто это сделал?

— Как кто? — папа, конечно, — сказала Зефани. — Он хотел как лучше, — добавила она миролюбиво.

У Ричарда от удивления открылся рот и опустились руки. Какую-то минуту он стоял ошарашенный, словно его ударили молотком по голове. А когда пришел в себя, хмуро проговорил:

— Кажется, мы говорим о совсем разных вещах. Давай разберемся. Что же оно такое, чего ты так страшно не хочешь?

— Ох, Ричард, не будь злым, — жалобно попросила она.

— К черту все это! Нет, я добрый. Но у меня тоже шок. И теперь единственное, чего я хочу, — знать, о чем это мы, черт возьми, говорим?

Она рассеянно Посмотрела на него:

— Обо мне говорим, Конечно. Обо мне и о том, как я живу, живу, живу. Только подумай, Ричард. Все старятся, дряхлеют и умирают, и только я живу… живу… живу… совсем одна, и все живу… живу… живу… Теперь это уже не кажется мне заманчивым, я боюсь этого. Я хочу умереть, как другие люди. Не просто жить и жить — а любить и жить, и постареть, и умереть. Это все, чего я хочу.

Она закончила, и слезы еще сильнее потекли у нее из глаз.

Ричард внимательно слушал ее.

— Ну, а теперь у тебя какое-то болезненное, состояние, — сказал он.

— Так это и есть болезнь — жить, жить и жить. Чрезвычайно тяжелая болезнь. — согласилась она. Он решительно приказал ей:

— Хватит, Зеф. Время кончать с этим бесконечным «жить…жить». Тебе уже пора ложиться. Постарайся утешить себя мыслью о печальной стороне жизни — утром все зеленеет и растет, а вечерней порой — вянет и засыхает. Что касается меня, то я желал бы немного больше этого «жить… жить», чтобы оттянуть увядание и старость.

— Но двести лет ведь слишком много, чтобы жить… жить… жить…, я думаю. Такую длинную-длинную дорогу пройти совсем одинокой. Двести лет это… — Она вдруг замолчала, глядя на него широко открытыми глазами. О милый! Я не должна была этого говорить. Ты должен все это забыть, Ричард. Секрет. Очень важный секрет, Ричард!

— Хорошо, Зеф, милая. Я сохраню его. А теперь ложись спать.

— Не могу встать. Помоги мне, Ричард! Он поднял ее, провел в спальню и уложил в постель. Она крепко обвила руками его шею.

— Останься, попросила она. — Побудь со мною. Прошу, Ричард.

Он попытался разнять ее руки.

— Ты немного пьяна, моя милая. Попытайся успокоиться и заснуть. Завтра будешь здорова.

— Но я же такая одинокая, Ричард. — Снова потекли слезы. — Я боюсь. Совсем одна. Ты умрешь, все умрут, а я буду жить… жить… и жить…

Ричарду удалось освободиться от ее объятий. Он силой опустил вниз ее руки. Она отвернулась и заплакала в подушку. Он постоял с минуту возле постели, наклонился и нежно поцеловал ее за ухом.

Оставив дверь в спальню слегка приоткрытой, он вернулся в гостиную и закурил сигарету. Не успел он еще докурить ее до конца, как всхлипывания стали раздаваться реже, и, наконец совсем утихли. Он подождал еще какое-то время, потом на цыпочках вошел в спальню. Выключая свет, он слышал ее равномерное дыхание. Ричард осторожно закрыл двери, взял свои пальто, шляпу и вышел из дому.

Оказалось, что рассказать обо всем Джейн было намного сложнее, чем представлял себе Поль. Сначала он совсем забыл, что в этот вечер они были приглашены на коктейль, очень для нее важный. Его поздний приезд она встретила ледяным молчанием, а его предложение не пойти на этот коктейль грубо отвергла. Потом сам коктейль, который, вместе со скромным ужином, продолжался целый вечер. И, наконец, легкий ужин дома, который дополнил мизерную закуску в гостях и не предоставил возможности для сообщения такой новости. И Поль решил подождать, пока они не лягут спать. Но Джейн сразу же закуталась в одеяло, демонстрируя свое намерение тут же уснуть. Пришлось перенести откровение на следующий день.

Характер Джейн формировался в условиях, совершенно чуждых для Саксоверов, и. самыми важнейшими из них были финансовые дела, ибо, если в семье Саксоверов деньги составляли лишь побочный «продукт», который, казалось, вырастал сам по себе, то постоянной, заботой ее семьи, сколько она себя помнила, были проценты с капитала, который постоянно уменьшался.

Хоть Джейн и не была такой женой, какую Френсис хотел для своего сына, и он прекрасно понимал, что блестящее положение Саксоверов сыграло определенную роль в ее выборе, он, вспомнив все предшествующие варианты, которые его бы еще меньше удовлетворили, сделал хорошую мину. Кроме красивой внешности, Джейн была присуща и самоуверенность. Ее манеры и поведение были именно такими, каких и стоило ожидать от молодой женщины ее положения. И социальные инстинкты ее были хорошо развиты. Не могло быть сомнения в ее способностях: она могла стать весьма приличной женой и способной хозяйкой. К тому же она всегда знала, чего хочет — что тоже говорило в ее пользу.

Несмотря на это, Поль имел все основания, когда говорил, что ни отец, ни сестра не любят Джейн. Хотя они стремились не показывать этого. Но Зефани как-то призналась:

— Извини, папа, я сделала все, что в моих силах, но кажется, будто она и я из разных миров и по-разному смотрим на одни и те же вещи. У меня такое чувство, что она совершенно не думает, а делает все согласно программе, так, словно она не человек, а электронно-вычислительная машина. Она слушает и воспринимает, затем отбирает, соответственно срабатывают барабаны — клац-клац — и ответ готов в виде специального кода, который понятен людям, использующим тот же код.

— Разве это так уж плохо, — заметил Френсис. — В конце концов, разве все мы не такие, если говорить честно?

— До определенной степени, — согласилась Зефани. — Но есть люди, которые всегда ведут нечестную игру, любыми способами пытаясь добиться своей цели…

Френсис задержал испытывающий взгляд на дочери.

— Думаю, лучше оставим этот разговор, — сказал он. — Я верю, что мы сделаем все возможное, чтобы сохранить в нашей семье цивилизованные отношения.

— Конечно, — согласилась Зефани, а потом добавила: — Хоть слово «цивилизованные» и есть одним из тех, которые она расшифровывает совсем иначе, чем мы.

С тех пор Зефани, начала медленно отдаляться от своего брата, что ужасно раздражало обе стороны.

«И это, — думал Поль, ещё раз прикидывая, как подойти к жене, — не воспрепятствует тому, что Джейн воспримет эту новость с удовольствием.»

Поль понимал, что утро не самое идеальное время для решения такого важного вопроса.

С другой стороны, нельзя было откладывать этот разговор: в этот вечер они снова куда-то собирались, так что завтра он снова будет в подобной ситуации. Но он также понимал и то, что чем дольше будет откладывать, тем сильнее позиции будут у Джейн. Наконец он отважился и за второй чашкой кофе все ей выложил.

Вряд ли существует традиционный ответ для молодой женщины, муж которой за завтраком вдруг сообщает, что он проживет двести лет.

Джейн Саксовер взглянула на Поля абсолютно равнодушно.

— Что ж, — сказала она спокойно, — жизнь намного удлинилась за последние пятьдесят лет, возможно, жить до ста лет не будет чем-то чрезвычайным уже для следующего поколения.

— Я не сказал сто лет, — подчеркнул Поль. — Я сказал: двести.

Джейн испытывающе посмотрела на мужа:

— Поль, а ты хорошо себя чувствуешь? Я же просила тебя вчера не смешивать напитки. Это всегда на тебя плохо действует…

Обычное хладнокровие покинуло Поля.