Елена Поддубская - Бесконечный мир. Роман. Книга 1 Страница 13

В силу создавшихся обстоятельств, жители летающей планеты не могли позволить себе обычное воспроизводство: любая неожиданность в развитии требовала уничтожения плода. Избегая потерь, луизане взяли воспроизводство под строгий лабораторный контроль. В таких условиях было, к тому же, легче сохранять информацию об их существовании: ведь волновая активность любого зародыша настолько велика, что изменяет магнитный фон окружающего пространства. Из-под колпака лаборатории, выплеск волн был намного меньше.

Благодаря генным экспериментам, учёные Луазы уже достаточно скоро смогли приникнуть в тайну организации мозговой деятельности. А новые биокибернетические открытия позволили «освоить» механизм памяти. Причём, производилась не только расшифровка и селекция кодов ДНК и РНК, но также опыты по восстановлению собственно мозговых механизмов памяти. Когда один из луизан умирал, то опыт его мозга «записывали», как специальную программу, и подсаживали эту мини-запись в ту часть мозга вновь созданного существа, что отвечала за память. Это походило на наложение матрицы на чистый лист. Отпечатав программу таким образом, существа добивались того, чтобы новый индивидуум не нуждался в начальном образовании. Он наследовал в себе память предков. Причем, как и прочие характеристики, элементы подсаженной памяти были избирательными, комбинирующими исключительно положительный опыт. Вновь полученным существам не нужно было учить языки, овладевать основами наук и так далее. Если психомоторика обычного существа имела как нормы то, что к году ребёнок должен ходить, а к двум – говорить, показатели воспроизведённых малышей были совершеннее. К году своего появления на свет новообразованный луизанин осваивал речь двадцатилетнего предка, а к сорока годам его мозг был готов воспроизвести программу последних трёхсот лет прогресса. Таким образом, каждый новый обитатель летающей планеты начинал своё мозговое развитие фактически с того момента эволюции, на котором останавливался его предок. Так, от вида к виду, от существа к существу, предки Лойза смогли добиться невероятного результата. Каждый новый субъект наследовал запрограммированные ему предками анатомо-физиологические качества. Так луизане превратились в саифнов – существ, лишённых эмоций и чувств, но обладающих повышенной иммунной защитой.

Лойз налил кофе в чашку на столе. Жаклин поблагодарила.

– А вам? – предложила она, больше, чем спросила.

– Нет. Это сложно.

– Может попробуете? Ради эксперимента?

Пришелец понял, что учёная провоцирует его. Но в нём вдруг возникло желание подчиниться. Глядя на женщину почти со страхом, Лойз налил себе немного кофе. Под пристальным и подбадривающим взглядом, он поднёс напиток к губам. Незнакомый аромат проник в ноздри. Лойз сморщил нос и чихнул. Жаклин засмеялась:

– Ничего. Не бойтесь. Смотрите, я пью кофе без угрозы для жизни. М-м, как вкусно. Давайте! Просто, чтобы знать о чём идёт речь.

Лойз подул на напиток и едва отхлебнул. В налитой пене задержалось несколько протёртых гранул. Автоматически Лойз начал жевать их. Жаклин захлопала от восторга:

– В вас сам собой пробудился жевательный рефлекс. Скажите, разве вам не приятно поперемалывать кофе на зубах? Или, может, стоит взять в рот что-то более существенное? Есть у вас хлеб?

– Что? Какой хлеб?! – саифн вытаращил глаза от испуга, – Нет уж, не стоит продолжать. Я сделал это ради науки. Исключительно, чтобы обогатить свои ощущения.

– И как? Вам понравилось?

– Нет! Нет!

Отрицание было настолько категоричным, что Жаклин усмехнулась. В её голове зародилась дерзкая мысль. Но, вспомнив, что Лойз способен читать, что она думает, учёная сразу же заговорила о другом.

– А я обожаю хороший кофе. Это единственный момент, когда я могу спокойно думать о предстоящем дне.

Лойз торопливо прервал её блуждающий взгляд, встав перед глазами:

– Но этот день уже заканчивается. А сказать мне вам нужно ещё очень много. Так что, позвольте продолжить?

– Безусловно. Позвольте только уточнить по сказанному? – женщина дождалась кивка, затем отпила кофе и только потом спросила, – Означает ли, что при хромосомной селекции ваши механизмы памяти стали намного совершеннее?

– Это не совсем хромосомная селекция, – попытался уточнить Лйоз.

Жаклин махнула:

– Пусть так, не перебивайте. Насколько я поняла, при наложении матрицы памяти, мозг каждого нового представителя саифнов всё надёжнее утрачивал ту самую «вредную» информацию, например, о чувствах, вкусах, привязанностях, что имели ваши предки в условиях нормального развития. Так?

– У них не было выбора, – защищая предков, Лойз повторялся, – Старейшие представители Луазы знали, что только селекция памяти избавит будущих саифнов от новой катастрофы. Потому так усердно стирали все факторы, мешающие прогрессу.

Жаклин поняла, что сделано это было не случайно. Будущее станции и перспектива возвращения на Луазу зависели от тщательной подготовки элементов. В данном случае ими являлись сами существа. Нужно было, чтобы они стали неуязвимыми, как физически, так и нравственно. Вот почему среди представителей поздних цивилизаций луизан не стало сентиментальный мечтателей.

– Так, значит, на вашей планете нет ни поэтов, ни музыкантов, ни художников?

Лойз кивнул. Жаклин стало грустно. И снова саифн стал оправдываться:

– Мои предки не нуждались в представителях подобных профессий. Я уже сказал вам, что ими производилась сложнейшая селекция генофонда. Иначе говоря, в генных лабораториях станции скрещивались клетки носителей только полезной информации. И, знаете, результаты гибридов получались поразительные и самые неожиданные.

Лойз сел напротив за стол и улыбнулся одними уголками глаз, словно вспомнив что-то. – Так, например, из инженера и спортсмена они получали астронавта уникальных физических качеств. Писатель и химик давали выдающегося патологоанатома. Он был настолько уникален, что мог поразительно детально описать причину отмирания любой изучаемой ткани. Впрочем, такие примеры были редки. Гораздо чаще попадались типичные однородные элементы скрещивания, такие как: химик плюс биолог равняется биохимик. А математик и астролог при скрещивании давали космического кибернетика.

«Значит, получается, они выращивали своих неуязвимых и неповторимых соплеменников, как мы выращиваем гибриды груш в сельско-хозяйственных академиях?» – Жаклин усмехнулась своим мыслям. Впрочем, смех носил нотку скепсиса. Допивая кофе, она задумалась вслух:

– Так сколько же с тех пор прошло лет? И как ваши предки смогли снова вернуться на Луазу?

– Почти миллион четыреста девяносто девять тысяч лет.

Поразившись точности названной цифры, Жаклин открыла мобильный, набрала калькулятор и подсчитала: катастрофа произошла полтора миллиона лет назад, чуть больше десяти веков саифны пробыли в космосе… Всё сходилось.

– Да, значит мы для вас – древние первобытные?

Лойз откровенно улыбнулся отчаянию женщины:

– Не расстраивайтесь, Жаклин. Перед нами у вас есть одно неоспоримое преимущество: каждая новая человеческая особь хотя бы внешне отличается от предыдущей. В то время как у нас, вот уже полтора миллиона лет каждый мужчина рода носит один и тот же образ того самого генного предка, который сумел покинуть Луазу на летающей станции.

Оставшись в космосе в относительно небольшом количестве, беженцы решили впредь не давать своим генным потомкам новых имён и не менять им внешность. Так что все две тысячи девятьсот девяносто девять Лойзов, что были созданы до знакомого Жаклин, отличались только строением кожных линий на внутренней стороне пальцев. Чтобы не путаться в генеалогических дебрях, в дактилотеке Луазы регистрировались и сохранялись отпечатки пальцев каждого из них. Лойз три тысячи первый исключением не являлся и добросовестно пополнил своими отпечатками своеобразную историческую летопись семьи.

Жаклин не понимала зачем это всё нужно.

– Что вы! Это позволяет нам выводить коэффициент полезности индивидуума каждого рода, – саифн поднял вверх указательный палец, – При низком коэффициенте многих саифнов не «восстанавливают», и их род заканчивается. Так что я – почётный представитель своего рода. Три тысячи – это максимальное число поколений, появившихся после катастрофы. Что-то вроде показателя древности рода.

– Три тысячи поколений? При какой длительности жизни?

– Пятьсот лет.

– Что? Это невозможно! Как биолог говорю вам: это бред. Ни одна ткань не способна просуществовать столько. Не говоря уже об органах.

– Это возможно. И я докажу вам это. Но не здесь и не сейчас.

Напоминание о данном обещании полететь на чужую планету отразилось мгновенным испугом на лице женщины. Но почти сразу же её осенила мысль, потерять которую не хотелось бы. Жаклин направила оба указательных пальца на фигуру Лойза: