Генри Олди - Крепость души моей Страница 14

И удрал куда-то. Шамиль шагнул за братом, но Александр Петрович придержал ученика за крепкий локоть:

– Не надо!

Слева – заглохший Komatsu-сан. Прямо – ворота, возле них курит «космонавт». Правее – контуженный Коля с пластиковым стаканчиком в руке. Шкафы-охранники при мотоцикле. Стас чемоданчик от ремней освобождает, Вася страхует, чтобы враг не подобрался.

Чуть ближе – бревно во всей красе.

Не нравилось Александру Петровичу это бревно. Раздражало. Старик даже слегка разозлился на себя за беспричинную, глупую мнительность.

Окурок «Примы» упал на землю, под каблук грязного ботинка. «Космонавт» расстегнул ремешок, не без труда стащил шлем с лысой головы. Огляделся, заметив гостей, дернул подбородком. То ли поздоровался, то ли наоборот.

– Вежливый! – хмыкнул оскорбленный Шамиль.

Александр Петрович готов был с ним согласиться, но что-то удержало. Лысому нахалу за пятьдесят, лицо – сушеная груша. Губы не бледные – белые… А если цвету прибавить, годы же, напротив – отнять? Минус двадцать пять, морщин нет, губы яркие. Вместо лысины – модная прическа… Нет! Не прическа – грива, смоляные космы дыбом.

– Валентин? Валентин Иванович!

Владелец «макаки» сделал шаг вперед:

– Простите? Вы… Не может быть!

Радости в голосе не звучало. Скорее – крайнее удивление.

– Александр Петрович, если не запамятовал? Как же, как же! Заслуженный учитель, доска почета… Да-а, не красят нас годы. Хотя… Знаете, рад, что вы живы. В последнее время коса разгулялась. Не хочется и телевизор включать…

Рывком выбросил ладонь вперед, затем протянул руку Шамилю.

– Ну, с вами все ясно. У вас череп такой же, как у брата. Чисоев… Шамиль Рустамович, как я понимаю, депутат и чемпион. Два года назад обещали отремонтировать комплекс «Динамо», год назад тоже обещали…

– Д-да, – согласился депутат и чемпион.

К чему это «да» относилось, Шамиль уточнять не стал.

– Вы же не знакомы! – сообразил Александр Петрович. – Перед тобой, Шамиль, вечная головная боль нашего районо – Валентин Иванович Пашин, учитель рисования и черчения. Ты его не застал, он года через два пришел после твоего выпуска. Если не ошибаюсь, художник-абстракционист…

– Вот этого не надо! – отрезал «космонавт». – При вашей совдепии, Александр Петрович, всякий, кто не подражает Шишкину или Герасимову – абстракционист по определению. Художественная концепция Никиты Сергеевича живет и торжествует! Но ругаться не будем, мне еще работать…

Отошел назад, глянул на Чисоева-старшего. Прищурился:

– Богатая натура! Шамиль Рустамович, хотите бюст? Дорого не возьму, я, слава богу, не Церетели. Только дерево нужно.

Шамиль покосился на бревно. Уловив его мысль, художник рассмеялся:

– Нет, сосна не годится. Вы – человек богатый, купите в Бразилии кубометр квебрахо. Получится не хуже, чем у Эрзи. Да что там не хуже – лучше! В сто раз лучше!

– Соглашайся, – хмыкнул, повеселев, Александр Петрович. – Валентин портрет твоего брата писал, когда тот в девятом классе взял республиканское «серебро» среди юниоров. В музее портрет висит. Не в школьном, в областном.

– Ха! Портрет! – обрадовался Чисоев-старший. – Помню портрет, да. Так это вы рисовали? Ай, хороший портрет…

Договорить, однако, не успел.

– Горе вам, поганцы-язычники!

Коля-контуженный рвался в бой – со стаканчиком наперевес.

– Як сказано: наполнылася зэмля його идоламы! Воны поклоняються справи рук своих, тому, що зробылы пэрсты их. И прэклонылася людына, и прынызылася!..

– Исайя, глава восьмая, – отбил удар Александр Петрович. – И что?

– Видийдить вид них и до мерзоты не торкайтесь! Бо вин – усий мерзоти батька й заводчик!..

Рука со стаканчиком дернулась в сторону художника. Тот окрысился, но высказаться не успел.

– Коля, зачем? Не надо, Коля!

– Батька й заводчик!

– Он художник, меня учил рисовать…

– Заводчик и батька!

– …хороших людей учил…

Появившись, словно из-под земли, Артур обнял контуженного за худые плечи, отвел к лавке. Усадил, вручил стаканчик, оброненный на землю – пустой, к великому сожалению Коли.

– Еще один Никита Сергеевич, – прокомментировал художник. – Но этот все-таки головастей будет. Библию читал!

– Не читал, – Артур вернулся к гостям. – Коля как с войны вернулся, один остался. Отец пил – умер, мать пила – умерла. Ему священник помогал, из соседнего села. Вот и наслушался… Валентин Иванович, вы инструменты видели? Я, что мог, собрал.

– Топор видел, – отрезал «космонавт». – Я, господин заказчик, свой набор привез. А вы нашли какую-нибудь фотографию? Рисунок? Я только одну картинку в интернете отыскал.

Чисоев-младший выразительно развел руками. Художник скривился и, небрежно кивнув честной компании, направился к бревну. Александр Петрович хотел воспользоваться моментом, дабы прояснить вопрос, откашлялся…

– Тюрьма каменна, ой, высока,Ничего в ней не видать,Только видно, только чуткоЧасовой: «Пойдём гулять…»

От неожиданности старик вздрогнул – уж больно громко орал контуженный. Шамиль, нервами покрепче, выразительно втянул воздух ноздрями:

– Э, брат! Ты чем Колю своего лечишь? Коньяк, да? «Кизляр»? Смотри, не залечи. Дрянь лекарство, я тебе скажу…

Редко кому удавалось увидеть смутившегося Артура Чисоева, Железного Артура. Как будто и впрямь рогатку под парту уронил.

– Пусть пьет. Коньяк сосуды расширяет. Веселый будет, добрый будет…

Добрый и веселый Коля подтвердил благим матом:

– Выводили в чи… в чисто полеИ давай меня ковать,Заковали ру… руки-ногиИ давай в меня стрелять!

Качнув лобастой головой, Артур внезапно стал очень серьезным:

– Шамиль! И вы, Александр Петрович! Не хотел говорить, сам все думал решить. Потому и не звонил, не пускал. Стыдно мне теперь. Раз вы приехали, значит, судьба. Пойдемте, все расскажу, объясню.

Он поднял руки, словно защищаясь:

– Только уговор: не перебивать. Не вам говорю, Александр Петрович. Тебе говорю, брат. Я бы на твоем месте не удержался, перебивать бы стал. Я стал бы, а ты, Шамиль, молчи. Прошу, молчи!

Отвернулся, сгорбил плечи.

В спину ударило:

Девятнадцать пуль, пуль про… пробилоМимо правого плеча,А двадцатая, ой, зло… злодейкаПогубила молодца!

13:33

…уйду от Него…

Майское небо над головой. Легкий ветер, запах потревоженной земли. Бензиновый дух, еле ощутимый аромат сирени. А Чисоев-младший украдкой пот с виска утирает.

– Не с себя начну – с пистолета. Я тебя, Шамиль, знаю. Ты сюда ехал и о пистолете моем думал. Обо мне тоже, но о пистолете – больше. Вот он, «браунинг». Смотри! Ни в кого не стрелял, никого не убил. Нет, брат, не отдам, пусть у меня будет. Пока ствол у меня, я сам себе хозяин, вольный человек. Успокойтесь, я не сумасшедший, не бедный Коля. Сомневаетесь, Александр Петрович? А вы обождите с сомнениями, вы дослушайте.

Лавочка. Трое мужчин плечом к плечу. У двоих лица – спутать можно.

– С чего начну? С логики начну. Я, Александр Петрович, заочно учился. Спортсмен, да? В здоровом теле – здоровый дух. Здоровенный, аж страшно! Но кое-что помню. Логику нам умный дядька читал. Говорил, искать надо самое простое объяснение. Скальпель Оккама, так? Если у тебя с тарелки исчез кусок колбасы, его скорее всего кошка-Мурка украла, а не американский спецназ. Логика! Когда я после всего, что случилось, думать смог, что мне первым в голову пришло? Узнали враги-шакалы, что с Викой беда, что не до бизнеса мне – и накинулись, разорить решили. Логично? А чтобы я их не удавил, дочь украли, заложницей сделали. Эх, Александр Петрович! Когда вы Шамиля уму-разуму учили, такое только в кино было, да? В американском, детям до 16-ти, вечерний сеанс…

Пустая кобура на коленях. В крепкой ладони – «браунинг». Не за рукоять взят, за ствол.

– Скажу честно, хотел застрелиться. Потом думаю: нет! Мы, Чисоевы, крепкие орешки. Разберусь! И тут прилетел волшебник в голубом вертолете. Дела в гору пошли, кубарем к счастью несет. Письмо получил. Дочка, понимаешь! Одних забрали, других даем. Кто дает, а? Сумеешь ответить, брат? А вы, учитель? Молчите, после скажете…

Крик птицы. Черный силуэт в небе, острые крылья, беззвучный полет. Влево, вправо, вверх, в зенит. Вспугнули? Или сама врага ищет?

– Сорвался, да. Нервы? У дамочек нервы, у мэра нервы. Чем я хуже? Опять же, коньяк, будь он неладен… Перемкнуло! Логика винтом завилась. Может такое быть, как со мной? Не может, а есть! Скрутило меня, вывернуло… Молчи, Шамиль! Не говори ничего! Не мог я к тебе поехать. Боялся своей бедой заразить. Понял – с ума схожу, без возврата. Взял пистолет… Эх, Александр Петрович! Сильная у вас рука, но, знаете, у меня сильнее. Не надо «браунинг» хватать. Если я дважды не застрелился… Хорошо, выну патроны. Вот, вынул уже…

С небес, с тех краев, куда умчалась черная птица, трое мужчин казались мелкой точкой посреди желто-зеленого простора. С первого взгляда и не заметишь, а заметишь – не разглядишь, не услышишь. Тихо звучит усталый, охрипший голос с еле различимым южным акцентом: