Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение Страница 14

Она подставила лицо солнцу и зажмурилась. Мысленно представила себе липовую ветку, свисающую над ней. И стала медленно считать каждый лист. Вдох — раз листок, выдох — два листок. Досчитав до двадцати двух, она открыла глаза и, уже не мысленно и быстро, пересчитала листья на ветке. Количество сошлось, и Мария Давидовна засмеялась.

Ничего. Другие дела подождут.

Сначала надо подтвердить или опровергнуть свои мысли, а уж потом выполнять свою работу. Да и, в конце концов, она в отпуске. Прокуратура может подождать, у неё сейчас есть более важные дела.

Успокоив свою совесть, Мария Давидовна стала ждать звонка.

18

Снова хмурое утро. Лето на исходе, и всё чаще идут дожди. Время летит настолько быстро, что не успеваешь уследить за сменой солнца и луны на небесном циферблате. Два дня прошло, как я отпустил Федю домой. В первую ночь после вскрытия абсцесса у него была высокая температура, он что-то бормотал и скидывал с себя одеяло. Утром следующего дня ему стало лучше, а после перевязки он даже запросился домой — дескать, жена потеряет, ушел и пропал. Но я выждал еще один день и только на следующее утро, убедившись, что температура нормализовалась, рана стала значительно чище, а гноя осталось совсем мало, разрешил ему уйти. Сказал, как пить таблетки и подробно рассказал, что делать с раной на ягодице. И попрощался.

Хороший мужик. Обычный пахарь, который весь день работает, а вечером напивается. Таких мужиков в окрестных деревнях много. Они первыми и умирают, не дожив до пенсионного возраста. Я знаю, что его ждет впереди. И мне немного грустно. Так бывает, когда понимаешь, что ничего изменить нельзя.

Я подставляю лицо мелким каплям дождя. И улыбаюсь. Именно сегодня у меня появилось ощущение, что грядут перемены. Спокойная жизнь заканчивается, и почему-то я даже рад этому. Что-то во мне всегда противилось размеренному существованию. И если время пришло, то — я готов.

К тому же, мне так надоело моё теперешнее имя.

Дождь усиливается. Скинув рубашку, я подставляю все тело обжигающе холодным каплям. Так хорошо чувствовать себя живым! Ощущать напряжение мышц, готовых к движению. Слышать стук собственного сердца. Вдыхать полной грудью свежий ветер, несущий влагу лесных просторов. Видеть серую хмарь затянутого тучами неба, нависающего над тобой.

Тростниковые Поля подождут. У меня есть предчувствие, что моё место все еще здесь, среди теней, бредущих стадом в одном направлении.

Я иду в дом. Насухо обтираюсь полотенцем. Смотрю на себя в зеркало. Легкая седина на висках. Усы и борода скрывают черты лица. Мелкие морщинки под глазами. Я спрятался, но не так хорошо, как хотелось бы. Рано или поздно меня кто-нибудь узнает. Может это будет местный участковый, старлей Афанасий. Может, кто-нибудь другой. По большому счету, это неважно.

Время приближается. И я это знаю.

Скрип калитки. В окно я вижу, как ко мне бежит Лида. В домашнем халате с непричесанной головой, что случалось нечасто.

Накинув рубашку, я встречаю женщину в дверях вопросом:

— С Иваном что-то?

Она, тяжело дыша, кивает и жестом показывает на своё горло:

— Кровь горлом пошла. Такая яркая кровь и так сразу много. Я испугалась и сразу к тебе.

Да, и это тоже должно было произойти. Рано или поздно.

Лида идет рядом и говорит:

— Я с утра, как обычно, кашу варила, а он в последнее время стал долго спать. Я ему вставай, уже десять часов, а он молчит. Я снова — вставай, лежебока. А он молчит. Я уже кричу, хватит спать, свинья. А он даже на это никак не среагировал. Я заглянула к нему, а там кровь на подушке.

— Посмотрела, живой или нет?

Лида ошарашено посмотрела на меня. И отмахнулась:

— Да ты что. Я, как кровь увидела, так сразу к тебе побежала, — и неожиданно вспомнив что-то, хлопнула руками по бедрам, — тьфу-ты, ну-ты, гребануты, про кашу-то забыла. Сгорела, наверное. Вот, проклятый мужик, из-за него еще и кашу сожгла.

Она ускорилась, почти побежав.

В доме пахнет горелой перловкой. Лида, причитая, схватила кастрюлю, стоящую на электрической плитке и понесла её из дома.

На диване за занавеской на правом боку лежит Иван. На подушке большое красное пятно. Я сажусь рядом на край дивана и беру его руку за запястье.

Заострившиеся черты лица. Закрытые глаза. Холодная конечность. Отсутствие пульса. Скорее всего, он умер еще ночью. И умер спокойно — на лице умиротворение, словно он ушел с радостью в сердце. Тихо жил, и тихо ушел.

Я иду к столу и сажусь на лавку. Задумчиво смотрю на фотографию на стене — молодые Иван с Лидой стоят, обнявшись, на фоне соснового бора. На лицах улыбки, глаза, смотрящие в объектив, светятся счастьем молодости и любви. Куда всё это ушло из их жизни? Почему люди не могут пронести через всю жизнь простые человеческие чувства?

Вздохнув, я отвлекаюсь, краем уха услышав тихий голос диктора из радиоприемника:

«…на пресс-конференции начальник областного следственного управления сообщил, что преступник, нападающий на девушек в областном центре, вчера совершил четвертое нападение. Был убит молодой человек, который, услышав крики, бросился на помощь, а девушка, получив ножевое ранение, осталась жива. Сейчас она находится в областной больнице, где врачи делают все возможное для спасения её жизни. Напомню, что уж больше двух недель город живет в страхе. Ужас двух прошлых лет вернулся и этим летом. Маньяк снова убивает, издеваясь над жертвами и насилуя их. Все преступления совершаются в темное время суток в уединенных местах. И только последнее убийство произошло в центре города в вечернее время в одной из неосвещенных арок дома. Люди снова стали бояться отпускать своих детей вечером из дома…»

— Вот ведь напасть, каша напрочь сгорела, — говорит Лида, заходя в дом, — еще и кастрюлю теперь долго отмывать придется. Чем я теперь Ивана кормить буду? У меня такой кастрюли нет, а в большой варить несподручно. Сегодня-то ладно, а завтра что мне делать?

Она садится за стол и вопросительно смотрит на меня.

— Он умер, — отвечаю я на немой вопрос.

Она кивает. Потом, когда до неё доходит, пока еще спокойно она переспрашивает:

— Как умер?

— Вот так. Взял и умер. Этой ночью.

Она хлопает глазами, которые внезапно наливаются слезами. Открывает рот, словно хочет что-то сказать. Или выкрикнуть проклятье в адрес мужа. Или просто закричать от боли. Закрывает рот. И начинает тихо плакать.

Так мы и сидим за столом. Она оплакивает свою любовь, от которой ожидала счастье и красивую жизнь. Она вспоминает наивные мечты своей юности. И радостные моменты совместной жизни с Иваном. Те мелочи, из которых складывалась обычная деревенская жизнь двух людей. Она думает о том, что не сказала ему в последние дни. И что вообще не успела сказать в этой жизни. Она вспоминает те добрые слова, что Иван говорил ей, пусть это было достаточно редко. И тихо повторяет их, словно хочет их снова услышать.

А я думаю о том, что сказал диктор по радио.

Кто-то использует меня. Нагло и бесцеремонно. Какой-то психопат, прикрываясь мною, делает свои ублюдочные дела. Да, предчувствие меня не обмануло. Теперь надо ждать, что вся милиция будет искать в первую очередь меня. И не только в городе. Если моя фотография, даже и без бороды, попадет на глаза участковому Афанасию, то он меня узнает. Может быть, именно сейчас он смотрит на снимок и думает, где он видел это лицо. Или он именно сейчас звонит в город, чтобы сообщить о том, что он знает преступника. Всё может быть, и я не хочу думать, что мне надо бежать. Я этого не хочу.

Вздохнув, я говорю:

— Держись, Лида. Я сейчас к тебе Семена отправлю.

И ухожу. У меня есть более важные дела.

Хотя, я точно знаю, что иногда в этом мире нет ничего важнее смерти.

19

Она идет по незнакомому городу. Ночь, озаренная заревом горящих вдалеке домов. Мерцающие блики отраженного огня в темных окнах, пристально вглядывающиеся зеркальными поверхностями. Каждый шаг по булыжной мостовой дается с большим трудом. Она с опаской смотрит под ноги, и в то же время она знает — опасность придет не снизу. Но страшно смотреть вперед.

Возможно, где-то там ждет монстр.

И, может, не один.

Она точно знает, что никто не придет на помощь. В этом месте нет никого. Город мертв. Люди покинули его, потому что совсем недавно здесь поселилась смерть. Никто не поможет. Только она сама может дать отпор. Или — покорно сдаться, склонив голову. Это все равно что спрятаться с головой под одеяло и ждать неизбежного конца, наивно надеясь, что пронесет.

Стиснув зубы, она шепчет — нет, никогда, я смогу, я выйду к свету. Всё, что я вижу, — безумный сон. И когда проснусь, я увижу маму.

Под ногами вздрогнула земля. Вывернулась булыжная мостовая в метре от неё. Полетели в стороны камни. Она испуганно отпрыгивает. И чувствует спиной, что прижалась к чему-то. Резко повернувшись, она видит красную кирпичную стену, которой тут не должно быть. Она стоит в центре улицы, прямо на проезжей части, но — как давно здесь проезжали автомобили или проходили люди? И почему здесь стена?