Ясутака Цуцуи - Сальмонельщики с планеты Порно Страница 14

Мужчины принялись в такт бить в ладоши.

— Ну? Кто петь будет? — обратился с призывом сияющий староста.

— А танцевать? — подхватил бородач.

— Я! Я буду! — Краснолицый встал и вышел на середину.

Все покатились со смеху. Видно, он был здесь очень популярной личностью.

Краснолицый окинул меня взглядом и громко провозгласил:

— Сегодня для нашего гостя — песня Медвежьего Леса!

Последовал взрыв эмоций. Оцуки и другие женщины опустились на деревянный настил и, прижав к животу подносы, смеялись во весь голос. «Смешная песня, наверное», — подумал я и начал хлопать в ладоши вместе со всеми.

Краснолицый пустился в необычный, затейливый танец. И запел чистым, проникновенным голосом:

Нандзёрэ Куманоки!

Кандзёрэ Сисиноки!

Ноккэ Ноттарака,

Хоккэ Хоттарака,

Токкэ То-то-то-то-то!

— и мужчины, и женщины — корчились на полу от смеха. Даже спавшие в углу девушки и дети проснулись.

Краснолицый вернулся на своё место под бурные аплодисменты. Все опять захлопали в ладоши.

— Кто следующий?

— Ещё давайте!

Похоже, они хотели продолжать песню Медвежьего Леса.

На середину вышел бородач.

— Ну, теперь моя очередь!

Одного этого оказалось достаточно, чтобы вызвать новую волну хохота.

Бородач стал танцевать немного в иной манере, чем краснолицый. Низким сильным голосом он затянул:

Нандзёрэ Куманоки!

Кандзёрэ Сисиноки!

Ёккэ Ёггарака,

Оккэ Отгарака,

Коккэ Ко-ко-ко-ко-ко!

Это было так смешно, что я тоже схватился за живот. Мужчины и даже женщины согнулись пополам от хохота, по щекам текли слёзы. Дети катались по полу, дрыгая ногами в воздухе. Песня звучала фальшиво и крайне несуразно, и танец был ей под стать — абсурдный до предела, будто из другого мира. Фигура исполнителя значения не имела — выступление каждого сопровождалось приступами безудержного веселья.

Звучало «Нандзёрэ Куманоки!», и танцор дугой выгибался вправо, изображая высокую гору. С «Кандзёрэ Сисиноки!» такая же гора возникала с левой стороны. Потом следовал прыжок вправо, и танцор, принимая позу, застывал на месте. Ещё один прыжок, влево — и та же самая поза. В заключение танцор поднимал одну ногу, корчил самую смешную гримасу и начинал скакать как курица.

— Следующий! Кто следующий?

Наконец смех утих, и люди снова стали бить в ладоши. Наступало что-то вроде всеобщего помешательства. Я чувствовал, что меня тоже затягивает в этот водоворот, и бил в ладоши изо всех сил.

На «сцене» появился лёгонький добродушный старичок. Внешностью он походил на старосту деревни, хотя вид у него был не такой осанистый.

Последовал новый всплеск веселья. Женщины и дети, хлопая в такт, радостно визжали. Видно, дедушка пользовался у них особой популярностью. Выставляя напоказ смахивающие на засохшее дерево руки и ноги, он танцевал очень ловко, хрипло распевая:

Нандзёрэ Куманоки!

Кандзёрэ Сисиноки!

Соккэ Соттарака,

Моккэ Моттарака,

Доккэ До-до-до-до-до!

Некоторые зрители, обхватив грудь руками, задыхались от хохота. У других сделались судороги, третьи попадали на пол. Шум стоял такой, что большой дом, казалось, сейчас развалится. У меня из глаз катились слёзы, от накатывавшего волнами смеха немела голова.

Рукоплескания возобновились.

— Кто следующий?! Кто следующий?!

— Так дело пойдёт — мы тут всё в пух и прах разнесём!

— По очереди, по очереди!

Машинист прошёлся из своего угла в центр помоста. Один его вид был настолько комичен, что женщины буквально зашлись в истерике. Настоящий шут! Меня уже трясло, и где-то в дальнем уголке сознания смутно мелькнула мысль: если этот комик будет танцевать, как и другие, я могу просто-напросто умереть, а не умру — так свихнусь от смеха.

Машинист начал свой танец, голося на безумно-пронзительной ноте:

Нандзёрэ Куманоки!

Кандзёрэ Сисиноки!

Куккэ Куттарака,

Дзоккэ Дзоттарака

Поккэ По-по-по-по-по!

Я повалился на пол, давясь от смеха. Некоторые женщины, не в силах больше выносить это зрелище, спрыгнули с платформы на земляной пол, бросились к плите и, согнувшись в три погибели, пытались перевести дух.

Дальше настал черёд паренька, сидевшего рядом с машинистом. Подбадриваемый непрекращающимися аплодисментами, он робко потопал в центр круга. Шло к тому, что петь и танцевать друг за другом придётся всем. Я хлопал в такт вместе со всеми и думал, нужно ли и мне участвовать в этом представлении. Если да, то следующей была моя очередь.

Паренёк начал свой танец отчаянно подвывая:

Нандзёрэ Куманоки!

Кандзёрэ Сисиноки!

Сиккэ Ситгарака,

Гоккэ Готтарака,

Каккэ Ка-ка-ка-ка-ка!

Выслушав песню столько раз, я более-менее понял, как надо её исполнять. Начинаешь с «Нандзёрэ Куманоки! Кандзёрэ Сисиноки!», а дальше — как бог на душу положит.

Парень вернулся на своё место под громовые овации. Проводив его, все опять захлопали и с улыбками стали поглядывать в мою сторону. Я медлил, не зная, что делать. Уместно ли мне, человеку, которого здесь никто не знает, петь и танцевать перед этими людьми? Хотя было видно, что именно этого от меня и ждут. И потом, они так щедро меня угощали. Отказать им было бы неприлично.

Пока я раздумывал, староста деревни, не переставая бить в ладоши, подсказал мне выход из положения:

— Ну что же. Может, танец трудноват для нашего гостя.

Меня как пружиной подбросило.

— Нет-нет. Я буду танцевать!

Все зааплодировали, восклицая: «Гость будет танцевать!»

— Давай, давай!

Оцуки со своими товарками подошли ближе и с надеждой посматривали на меня.

Танец сам по себе комичный, кто бы его ни танцевал. Так что надо действовать в том же духе, решил я. Вышел на середину и, качнувшись в такт два-три раза, начал свой номер:

Нандзёрэ Куманоки!

Кандзёрэ Сисиноки!

Буккэ Буттарака,

Яккэ Яттарака,

Боккэ Бо-бо-бо-бо-бо!

Песня кончилась, а с ней и танец. Громко смеясь над тем, что только что отчудил, я ждал аплодисментов. Посмотрел по сторонам и понял…

Никто не смеялся. Ни один человек.

Все — и староста, и другие старики, бородач, женщины — перестали хлопать и опустили глаза, будто им стало неловко. Заметно побледневшие краснолицый и машинист сосредоточенно изучали дно своих чашек и почёсывали головы в явном замешательстве. Стоявшая на земляном полу Оцуки тоже смущённо смотрела себе под ноги.

«Так я и знал. Не надо было этого делать», — думал я, неловко сходя с помоста. Я, чужой человек, танцевал плохо и испортил поминки.

Волнуясь, я обратился к старосте с извинениями:

— Извините меня, пожалуйста. Я плохо танцевал ваш танец и всё вам испортил.

— Нет-нет. Дело не в этом. — Староста поднял на меня глаза и с сожалением покачал головой, — Ты пел и танцевал очень хорошо. Даже слишком хорошо для чужака.

— Да? — (Может, не надо было так хорошо танцевать?) — Почему же тогда никто не засмеялся? Над другими же смеялись.

— Слова в твоей песне были не хороши.

— Слова? — Я смотрел на него, не веря своим ушам. — Но это же бессмыслица, набор звуков без всякого смысла, как и у всех!

— Правильно, — кивнул староста, — Другие, до тебя, все пели бессмыслицу, чтобы не петь настоящие слова. А ты думал, у тебя бессмыслица, а слова случайно вышли настоящие.

— Как настоящие?! — изумился я. — Вы хотите сказать, что я действительно спел песню Медвежьего Леса? «Боккэ Бо-бо-бо-бо-бо»?

Людей явно смутили мои слова. Они беспокойно заёрзали, послышались вздохи и стоны.

— А что здесь такого? — допытывался я у старосты, — Почему это нельзя петь?

— Песня Медвежьего Леса — это траурная песня, — стал объяснять он, — Нельзя её петь. Запрещено. С давних пор она передаётся в Медвежьем Лесу от поколения к поколению, но петь её вслух перед людьми нельзя. Если мы нарушим это правило, с нашей страной обязательно случится какая-нибудь беда.

— Что? Вы имеете в виду нашу страну? Японию?

— Да.

Дурацкое суеверие! Смех да и только. Они все сговорились меня подурачить. Но, посмотрев вокруг, я понял, что тут не до шуток. Все были мрачные и подавленные.

У меня по коже пробежал холодок. Я снова повернулся к старосте и умоляюще попросил:

— Не шутите надо мной, пожалуйста! Я и так достаточно суеверный для своего возраста!

— Суеверие тут ни при чём. — Староста сурово взглянул на меня в первый раз за всё время. — Стоит здесь кому-то нечаянно спеть эту песню, как в нашей стране обязательно случается что-то страшное. Поэтому мы всем — и взрослым, и женщинам, и детям — запрещаем. Строго-настрого. Но родители не всегда следят за детьми. Такое бывает то и дело — по небрежности или из-за невнимательности. И как только ребёнок запоёт, в стране происходит ужасное бедствие или какое-нибудь другое несчастье. До сих пор виновниками были только дети, поэтому их не наказывали слишком строго. Никогда не доходило до того, чтобы гибель грозила всей стране. Но сегодня ночью появился прекрасный молодец и спел эту песню. Очень громко и очень хорошо. И наказание будет по заслугам.